БРЫЗГИ ПЕРА.
— Газеты сообщаютъ, что Андрей Бѣлый задумалъ историческій романъ изъ эпохи Николая I.
— Напрасно газеты такъ спѣшатъ. Ну, вдругъ романъ Бѣлаго окажется зеленымъ произведеніемъ?!
***
— Думаю внести предложеніе о томъ, чтобы Бутырскую тюрьму переименовали въ Воспитательный домъ.
— Это по какому случаю?
— Да развѣ ты не читалъ статистику возраста политическихъ заключенныхъ? Оказывается, что 67% общаго числа политическіе „молокососы“.
***
— Курьезное дѣло началось въ моск. ремесленной управѣ: головѣ показалось, что одинъ изъ членовъ назвалъ его дуракомъ, и онъ назвалъ того дуракомъ. Какая-то манія величія!
— Не „дуракоманія ли?
***
— Гдѣ-то печатается „Дневникъ Стесселя. Вотъ, я думаю, ерунда!
— Почему-же? Напротивъ, по моему, это очень полезная вещь: изъ него будущіе полководцы могутъ почерпнуть драгоцѣнныя указанія, какъ не слѣдуетъ защищать крѣпостей.
***
— Думская ревизіонная комиссія отыскала гдѣ-то за Сокольниками городской трехъэтажный пустующій домъ!
— Изумительно. Поистинѣ, у лицъ, допустившихъ такую исторію съ домомъ, „не всѣ дома“...
— По всѣмъ даннымъ очень хорошъ урожай на рожь.
— Только бы не на рожъ!!!
ТО и СЕ.
— Въ Москвѣ открылась выставка акваріумовъ.
— А есть тамъ буфетъ?
— Да зачѣмъ-же при ней буфетъ?
— Ахъ, ты простакъ! Неужели ты думаешь, что среди москвичей явится много охотниковъ въ водѣ акваріумовъ „намокнуть“?! Другое дѣло, будь тамъ буфетъ.
— Въ Петербургѣ какіе-то аферисты начали выпускать журналъ для молодежи „Юность и наполнили его сплошь порнографіей.
— Почему аферисты? Можетъ быть, ихъ искренное убѣжденіе, что для юности порнографія только и нужна?
— „Голосъ Москвы протестуетъ противъ переименованія одного изъ переулковъ на Срѣтенкѣ въ Головинъ переулокъ. Это можетъ быть оскорбительно для бывшаго предсѣдателя Государственной Думы.
— Тогда не переименовать ли Головинъ въ Безголовый переулокъ?
— Гм... А какъ вы думаете, это не будетъ оскорбительно?
Титы Титычи на ярмаркѣ. Къ наживҍ деньжищъ и
попойкамъ не глухи, Разумныхъ идей далеки,
Они въ ресторанѣ, что сонныя
мухи, А въ лавкахъ, ну, что пауки!
Ха.
Тремъ граціямъ.
Что толку въ томъ, что вашъ такъ строенъ станъ? Ни граціи теперь не цѣнятъ, ни талантовъ. Нѣтъ, поступайте вы въ кафешантанъ, И титулъ „королевы брилліантовъ“
Для каждой будетъ быстро данъ!
II.
Отецъ и сынъ.
Николаю Ивановичу стукнуло пятьдесятъ лѣтъ. Его сыну, Сергѣю, только двадцать два года.
Это не мѣшаетъ тому, что Николай Ивановичъ гораздо моложавѣе и свѣжѣе на видъ, чѣмъ его достойный отпрыскъ.
Сержъ еще мальчикомъ выказывалъ отвращеніе къ жизни. Теперь онъ все извѣдалъ и испыталъ. Пресыщеніе тяготитъ его Онъ ни во что не вѣритъ и все отрицаетъ. Онъ скептикъ и пессимистъ.
Его родитель напротивъ, жизнерадостенъ, молодъ душой и сердцемъ. Притомъ наивенъ, какъ новопроизведенный поручикъ, и довѣрчивъ, какъ новобрачный супругъ.
Онъ находитъ прелестной каждую молодую женщину, которая благосклонно посмотрѣла на него, подноситъ цвѣты, если позволяютъ заговорить съ собой, и счастливъ, какъ гимназистъ, когда ему назначаютъ свиданіе.
Николай Ивановичъ не зазнается въ этихъ дѣлахъ, онъ отдаетъ должное опытности сына и удивляется его знанію жизни.
Сержъ, побывавъ въ трехъ спеціальныхъ учебныхъ заведеніяхъ, ни одного не кончилъ, но за то прошелъ полный курсъ шантанно-увеселительныхъ наукъ.
И отецъ, собираясь посвятить вечеръ забавѣ и развлеченію, часто обращается къ его опытности въ закулисно-марьяжныхъ дѣлахъ.
Какъ-то, вечеромъ, покончивъ съ занятіями, отецъ вздумалъ разсѣяться и собрался въ увеселительный садъ „Унеси ты
мое горе“, предложивъ сыну отправиться вмѣстѣ.
Тотъ согласился, но неохотно.
— Ты, папа, замѣтилъ онъ, — извини, ничего не понимаешь, и тебѣ, собственно не слѣдовало бывать тамъ.. Удивляюсь, что ты въ своей жизни дѣлалъ, неужели такъ-таки прожилъ на счетахъ и отчетахъ?
— Ну, ладно, что прожито, то прожито, проговорилъ отецъ.
— Я пойду съ тобой, но подъ условіемъ, что ты не очень разойдешься... а то рѣдко бывающіе набрасываются на глупости, а развлекаться надо умно, съ толкомъ...
— Да, ужъ, конечно.
— Такъ будь сдержанъ и не дай провести себя. А если вздумаешь поужинать въ кабинетѣ, я тебѣ укажу съ кѣмъ.
Они отправились. Садъ былъ убранъ флагами и лампіонами. 20,000 огней, какъ значилось на афишѣ. Гирлянды цвѣтовъ, и цвѣтники женщинъ. И шляпки безъ конца, большія, громоздкія, похожія на опрокинутые дома.
Едва они вошли, у Николая Ивановича глаза разбѣжались. Онъ сталъ оглядываться кругомъ, смотрѣть налѣво, направо.
— Отецъ, иди прямо, не засматривайся, наставлялъ сынъ,- женщины сами на глаза полѣзутъ.
Но тотъ уже намѣтилъ какую то особу въ интернаціональномъ костюмѣ, которая метнулась передъ нимъ, и хотѣлъ заговорить съ ней. Сержъ остановилъ его
— Повремени. Это хористка, не интересно. Хористки тѣ-же прачки.
— Причемъ прачки? Я тебя не понимаю. — Ты словно трехлѣтній ребенокъ, а не отецъ семейства, право,—укоризненно замѣтилъ сынъ.
— Объясни, чортъ возьми! Мудрено понимать, чего не знаешь. Въ чемъ дѣло?
— А въ томъ, что эти дѣвицы чистятъ карманы, какъ вчера еще чистили бѣлье, довольно грубо...
— Удивительно—воскликнулъ Николай Ивановичъ и, оставивъ хористку, остановилъ вниманіе на гимнасткѣ.
Та остановилась, они заговорили, и дѣло пошло на ладъ, но сынъ утащилъ его.
— У гимнастки, объяснилъ онъ, —есть партнеръ, кромѣ того, тетка и братъ, и если пригласишь ее ужинать, всѣ явятся вмѣстѣ съ ней...
— Ну, такъ что-же?—наивно спросилъ Николай Ивановичъ.
Ему начинала надоѣдать эта опека. Горѣвшему жаждой, жизни хотѣлось присосѣдиться къ какому-нибудь „блуждающему огоньку . Онъ видѣлъ теперь въ сынѣ препятствіе и помѣху. И нашелъ, что тотъ непочтительно относится.
— Послушай, сурово замѣтилъ онъ недовольнымъ голосомъ, — прими къ свѣдѣнію, что ты мнѣ не указчикъ, яйца курицу не учатъ. Разойдемся-ка, братъ, въ разныя стороны, и оставь меня на сегодня въ покоѣ... Такъ-то будетъ лучше!..
Они тутъ-же въ саду разстались и потеряли другъ друга изъ виду.
На другой день за позднимъ утреннимъ чаемъ они встрѣтились дома въ столовой.
Отецъ виновато опустилъ голову. Сынъ не сталъ разспрашивать.
Грегуаръ.
— Газеты сообщаютъ, что Андрей Бѣлый задумалъ историческій романъ изъ эпохи Николая I.
— Напрасно газеты такъ спѣшатъ. Ну, вдругъ романъ Бѣлаго окажется зеленымъ произведеніемъ?!
***
— Думаю внести предложеніе о томъ, чтобы Бутырскую тюрьму переименовали въ Воспитательный домъ.
— Это по какому случаю?
— Да развѣ ты не читалъ статистику возраста политическихъ заключенныхъ? Оказывается, что 67% общаго числа политическіе „молокососы“.
***
— Курьезное дѣло началось въ моск. ремесленной управѣ: головѣ показалось, что одинъ изъ членовъ назвалъ его дуракомъ, и онъ назвалъ того дуракомъ. Какая-то манія величія!
— Не „дуракоманія ли?
***
— Гдѣ-то печатается „Дневникъ Стесселя. Вотъ, я думаю, ерунда!
— Почему-же? Напротивъ, по моему, это очень полезная вещь: изъ него будущіе полководцы могутъ почерпнуть драгоцѣнныя указанія, какъ не слѣдуетъ защищать крѣпостей.
***
— Думская ревизіонная комиссія отыскала гдѣ-то за Сокольниками городской трехъэтажный пустующій домъ!
— Изумительно. Поистинѣ, у лицъ, допустившихъ такую исторію съ домомъ, „не всѣ дома“...
— По всѣмъ даннымъ очень хорошъ урожай на рожь.
— Только бы не на рожъ!!!
ТО и СЕ.
— Въ Москвѣ открылась выставка акваріумовъ.
— А есть тамъ буфетъ?
— Да зачѣмъ-же при ней буфетъ?
— Ахъ, ты простакъ! Неужели ты думаешь, что среди москвичей явится много охотниковъ въ водѣ акваріумовъ „намокнуть“?! Другое дѣло, будь тамъ буфетъ.
— Въ Петербургѣ какіе-то аферисты начали выпускать журналъ для молодежи „Юность и наполнили его сплошь порнографіей.
— Почему аферисты? Можетъ быть, ихъ искренное убѣжденіе, что для юности порнографія только и нужна?
— „Голосъ Москвы протестуетъ противъ переименованія одного изъ переулковъ на Срѣтенкѣ въ Головинъ переулокъ. Это можетъ быть оскорбительно для бывшаго предсѣдателя Государственной Думы.
— Тогда не переименовать ли Головинъ въ Безголовый переулокъ?
— Гм... А какъ вы думаете, это не будетъ оскорбительно?
Титы Титычи на ярмаркѣ. Къ наживҍ деньжищъ и
попойкамъ не глухи, Разумныхъ идей далеки,
Они въ ресторанѣ, что сонныя
мухи, А въ лавкахъ, ну, что пауки!
Ха.
Тремъ граціямъ.
Что толку въ томъ, что вашъ такъ строенъ станъ? Ни граціи теперь не цѣнятъ, ни талантовъ. Нѣтъ, поступайте вы въ кафешантанъ, И титулъ „королевы брилліантовъ“
Для каждой будетъ быстро данъ!
II.
Отецъ и сынъ.
Николаю Ивановичу стукнуло пятьдесятъ лѣтъ. Его сыну, Сергѣю, только двадцать два года.
Это не мѣшаетъ тому, что Николай Ивановичъ гораздо моложавѣе и свѣжѣе на видъ, чѣмъ его достойный отпрыскъ.
Сержъ еще мальчикомъ выказывалъ отвращеніе къ жизни. Теперь онъ все извѣдалъ и испыталъ. Пресыщеніе тяготитъ его Онъ ни во что не вѣритъ и все отрицаетъ. Онъ скептикъ и пессимистъ.
Его родитель напротивъ, жизнерадостенъ, молодъ душой и сердцемъ. Притомъ наивенъ, какъ новопроизведенный поручикъ, и довѣрчивъ, какъ новобрачный супругъ.
Онъ находитъ прелестной каждую молодую женщину, которая благосклонно посмотрѣла на него, подноситъ цвѣты, если позволяютъ заговорить съ собой, и счастливъ, какъ гимназистъ, когда ему назначаютъ свиданіе.
Николай Ивановичъ не зазнается въ этихъ дѣлахъ, онъ отдаетъ должное опытности сына и удивляется его знанію жизни.
Сержъ, побывавъ въ трехъ спеціальныхъ учебныхъ заведеніяхъ, ни одного не кончилъ, но за то прошелъ полный курсъ шантанно-увеселительныхъ наукъ.
И отецъ, собираясь посвятить вечеръ забавѣ и развлеченію, часто обращается къ его опытности въ закулисно-марьяжныхъ дѣлахъ.
Какъ-то, вечеромъ, покончивъ съ занятіями, отецъ вздумалъ разсѣяться и собрался въ увеселительный садъ „Унеси ты
мое горе“, предложивъ сыну отправиться вмѣстѣ.
Тотъ согласился, но неохотно.
— Ты, папа, замѣтилъ онъ, — извини, ничего не понимаешь, и тебѣ, собственно не слѣдовало бывать тамъ.. Удивляюсь, что ты въ своей жизни дѣлалъ, неужели такъ-таки прожилъ на счетахъ и отчетахъ?
— Ну, ладно, что прожито, то прожито, проговорилъ отецъ.
— Я пойду съ тобой, но подъ условіемъ, что ты не очень разойдешься... а то рѣдко бывающіе набрасываются на глупости, а развлекаться надо умно, съ толкомъ...
— Да, ужъ, конечно.
— Такъ будь сдержанъ и не дай провести себя. А если вздумаешь поужинать въ кабинетѣ, я тебѣ укажу съ кѣмъ.
Они отправились. Садъ былъ убранъ флагами и лампіонами. 20,000 огней, какъ значилось на афишѣ. Гирлянды цвѣтовъ, и цвѣтники женщинъ. И шляпки безъ конца, большія, громоздкія, похожія на опрокинутые дома.
Едва они вошли, у Николая Ивановича глаза разбѣжались. Онъ сталъ оглядываться кругомъ, смотрѣть налѣво, направо.
— Отецъ, иди прямо, не засматривайся, наставлялъ сынъ,- женщины сами на глаза полѣзутъ.
Но тотъ уже намѣтилъ какую то особу въ интернаціональномъ костюмѣ, которая метнулась передъ нимъ, и хотѣлъ заговорить съ ней. Сержъ остановилъ его
— Повремени. Это хористка, не интересно. Хористки тѣ-же прачки.
— Причемъ прачки? Я тебя не понимаю. — Ты словно трехлѣтній ребенокъ, а не отецъ семейства, право,—укоризненно замѣтилъ сынъ.
— Объясни, чортъ возьми! Мудрено понимать, чего не знаешь. Въ чемъ дѣло?
— А въ томъ, что эти дѣвицы чистятъ карманы, какъ вчера еще чистили бѣлье, довольно грубо...
— Удивительно—воскликнулъ Николай Ивановичъ и, оставивъ хористку, остановилъ вниманіе на гимнасткѣ.
Та остановилась, они заговорили, и дѣло пошло на ладъ, но сынъ утащилъ его.
— У гимнастки, объяснилъ онъ, —есть партнеръ, кромѣ того, тетка и братъ, и если пригласишь ее ужинать, всѣ явятся вмѣстѣ съ ней...
— Ну, такъ что-же?—наивно спросилъ Николай Ивановичъ.
Ему начинала надоѣдать эта опека. Горѣвшему жаждой, жизни хотѣлось присосѣдиться къ какому-нибудь „блуждающему огоньку . Онъ видѣлъ теперь въ сынѣ препятствіе и помѣху. И нашелъ, что тотъ непочтительно относится.
— Послушай, сурово замѣтилъ онъ недовольнымъ голосомъ, — прими къ свѣдѣнію, что ты мнѣ не указчикъ, яйца курицу не учатъ. Разойдемся-ка, братъ, въ разныя стороны, и оставь меня на сегодня въ покоѣ... Такъ-то будетъ лучше!..
Они тутъ-же въ саду разстались и потеряли другъ друга изъ виду.
На другой день за позднимъ утреннимъ чаемъ они встрѣтились дома въ столовой.
Отецъ виновато опустилъ голову. Сынъ не сталъ разспрашивать.
Грегуаръ.