щиту, не забывъ въ то же время перецѣловать ручки супруги... Черезъ нѣсколько дней я изъ этихъ же ручекъ получилъ записку, въ которой барыня сообщала, что мужъ на цѣлый вечеръ уѣзжаетъ въ засѣданіе и она остается одна... Я поспѣшилъ навѣстить „одинокуюˮ. Прислуга объяснила, что барыня, страдая мигренью, отдыхаетъ въ будуарѣ и проситъ меня туда... Но мужъ оказался вовсе не такимъ чудеснымъ, какимъ представился мнѣ: онъ скоро пришелъ и, встрѣтивъ меня въ дверяхъ, довелъ до лѣстницы и спустилъ, такъ сказать, съ „облаковъˮ...
III.
Мы сегодня справляли первыя поминки по одномъ изъ друзей, котораго вырвала изъ нашей среды молодая купеческая дѣвица съ почтеннымъ приданымъ. Не только мы одни, но также хористки и пѣвички двухъ увеселительныхъ садовъ, „Унеси ты мое гореˮ и „Отдай все и малоˮ, оплакивали Ивана Ивановича, отличнаго собутыльника и жизнерадостнаго малаго... Да будетъ ему легка цѣпь Гименея!.. Но мнѣ некогда долго заниматься утратой, такъ какъ все мое время принадлежитъ опереточной артисткѣ, восхитительной маленькой женщинѣ — изъ разныхъ золъ, какъ видишь, я выбралъ меньшее — и опять зло влюбленъ... Я только перемѣнилъ сюжетъ, оставаясь вѣрнымъ основной темѣ — любви... Безъ этой темы поэма-жизнь теряетъ свой интересъ... Она свободна, какъ ея профессія.
Вообще актриса, пѣвица, балерина — лучшая любовь, не угрожающая твоей свободѣ, не претендующая на твою личность...
IV.
Вотъ уже прошло десять лѣтъ, какъ я все влюбляюсь... Мнѣ уже стукнуло 50 — роковой возрастъ... Остылъ и остепенился. Теперь, представь, сижу одинъ въ холостой квартирѣ, занимаюсь хозяйствомъ и вожусь съ прислугой, лакеемъ и кухаркой. Я сжегъ корабли, то-есть, записочки и письма — ихъ такъ много накопилось — и сказалъ: конецъ любви!.. Всякому овощу свое время... Насталъ октябрь жизни, а въ сентябрѣ, какъ извѣстно, прощай, любовь!.. Снѣгъ покрылъ голову, и ревматизмъ все больше даетъ знать себя. Старость особенно для одинокаго — подлая штука, а она уже стережетъ меня. А кругомъ ни одной близкой души... Нашъ „холостой союзъˮ распался: иныхъ ужъ нѣтъ, а тѣ далече... исчезли, измѣнили рыцарскому обѣту... Что мнѣ теперь дѣлать? Отъ молодежи отсталъ, а со стариками скучно... Въ рестораны ходить надоѣло, а въ театрахъ что смотрѣть? Драму? Я видѣлъ сотни женъ, которыя отравляютъ жизнь мужьямъ, и мужей, которые изводятъ женъ... Комедію? Но я напередъ знаю, что въ четвертомъ актѣ первый любовникъ женится на героинѣ, простакъ на инженю, слуга на горничной, и только злодѣй да я вернемся одинокими домой...
V.
Да, мой другъ, и въ однообразно-холо
стой жизни бываютъ перемѣны и событія!.. Мой лакей Никита „обзаконилсяˮ съ кухаркой Акулиной. Если я самъ не женился, то моя прислуга поженилась, и теперь у меня въ домѣ брачный союзъ и пахнетъ супружествомъ... Какъ водится, супруги бранятся и ссорятся, а я ихъ мирю... Прошелъ годъ, и у нихъ явился сынокъ, отличный мальчуганъ. Онъ сталъ быстро расти. И вотъ ужъ онъ ползаетъ по квартирѣ, наполняя комнаты дѣтскимъ крикомъ и возней. Я стушевался: теперь явились новые господа — прислуга, а главный господинъ — маленькій карапузъ... Покорился и молчу, потому что не могу же остаться безъ единственно близкихъ людей, лакея и кухарки... Меня оторопь беретъ, когда подумаю, что они могутъ разсердиться и бросить меня... И я живу въ собственной квартирѣ, какъ жилецъ, не смѣя поднять голосъ... Вотъ, даже сейчасъ я долженъ бросить писать, потому что Акулина пошла на рынокъ, а Никита возится въ кухнѣ, оставивъ мальчугана на мое попеченіе...
Нечего дѣлать, надо взять мальчугана на ручки... Не смѣйся, а пожалѣй твоего стараго друга-холостяка!..
Другъ Гораціо.
дневно, то и приказчичій бытъ слѣдовало бы немножко освѣжить и перемѣнить...
Радость папаши.
(Къ выигрышамъ сынка).
Ржете весело въ конюшнѣ „Гальтиморъˮ, Узнавъ о славѣ „Айришъ-Ладаˮ: „Ты не нанесъ отцу позоръ,
О славный сынъ! Ты съ этихъ
поръ
Мой лучшій сынъ, моя отрада“!
Съ подлиннымъ вѣрно:
Скворецъ.
Брызги пера.
— Изъ Парижа поступилъ заказъ къ скорнякамъ на 30, 000 собачьихъ шкурокъ.
— О французахъ нельзя сказать, что бы они хотѣли взять съ русской собаки „хоть шерсти клокъˮ!
— Читали о насиліяхъ въ Соединенныхъ Штатахъ надъ неграми? А еще американцы называютъ свою страну страной свободы...
— Быть можетъ, свободы... всякаго безобразія?
— Слушали „Африканкуˮ въ „Акваріумѣˮ?
— Жара, батенька, африканская! До „Африканкиˮ ли тутъ?!
— Въ Петербургѣ признанъ банкротомъ какой-то кондитеръ Каплунъ.
— Каплунъ попался какъ куръ во щи!
— Инженеръ, г-жа Коневская, начала заниматься желѣзнодорожными изысканіями.
— Шагъ впередъ: до сихъ поръ женщины занимались только изысканіями въ мужниныхъ бумажникахъ.
— Вавилонская башня упала недостроенной?
— Да; тогда еще архитектура не была на такой степени развитія, какъ теперь...
— Павелъ Кузьмичъ, почему вы перестали бывать на бѣгахъ?
— А потому, что послѣ бѣговъ мнѣ приходится цѣлый мѣсяцъ самому „бѣгатьˮ... за займами...
Контрасты.
(Къ состязаніямъ борцовъ).
Люди худы, какъ скелетики,
Умъ развитъ, но слабо тѣло.
Вотъ смотри: сыны атлетики — Тѣ совсѣмъ другое дѣло.
Скворецъ.
Изъ разговоровъ оптимиста и пессимиста.
Пессимистъ. — Слышали: большинство пищевыхъ продуктовъ окрашивается въ красный цвѣтъ страшно вредными для здоровья каменноугольными красками?! Какой ужасъ!
Оптимистъ. — Но за то каждый изъ насъ со временемъ можетъ въ собственномъ желудкѣ каменноугольныя копи завести. Развѣ это вы ни за что не считаете?
„Пораˮ.
(Романсъ дачной невѣсты).
Задумчивъ паркъ благоуханный, Поетъ про счастье соловей, —
Ее промедляй-же, мой желанный, — Пора! приди ко мнѣ скорѣй!
Я страстно жду тебя въ Перовѣ, Въ Петровскомъ паркѣ, въ Люблинѣ, Въ веселомъ Зыковѣ, въ Кусковѣ... Пора, пора! Приди ко мнѣ!
Интегралъ.
Мыльные пузыри.
Новый типъ художника.
— Вы какъ пишете картины? — Оптомъ.
— Почему на скачкахъ въ настоящемъ году лошади скачутъ такъ рѣзво?
— Призы большіе, спѣшатъ ихъ взять...
— Не успѣли петербургскія газеты прокричать о желтой опасности (китайцахъ), какъ уже приходится кричать о черной опасности.
— Это какой?
— А петербургскіе рестораторы хотятъ замѣнить въ ресторанахъ татаръ неграми.
— Господи! Опасностей-то, опасностейто — всякихъ цвѣтовъ!
Въ альбомъ г. Плотникову.
„Въ одну телѣгу впрячь не можно Коня и трепетную ланьˮ.
Но платите онъ весьма безбожно Симфоньѣ съ Вяльцевою дань!