му министру. Что будешь дѣлать: морскія области — области бурь, тетенька...
Дорогая тетенька!
Я въ Парижѣ. И тутъ злоба дня — волненія, благодаря морскому министру Пельтану.
Пельтанъ заявилъ, что намѣренъ отмѣнить большіе морскіе маневры.
— Вашъ взглядъ на это дѣло? — интервьюирую бывшаго морского министра Локруа.
— Чепуха! — говоритъ Локруа съ грустью. — Морской министръ долженъ умѣть искусно маневрировать. Отказавшись отъ „маневровъˮ, Пельтанъ рискуетъ выйти изъ кабинета.
— Но говорятъ, что онъ только къ этому и стремится?
— Это другое дѣло. Тогда можно обойтись и безъ „маневровъˮ.
Ненаглядная тетенька!
Въ Берлинѣ, въ клиникѣ Charisi, я на открытіе спеціальной лабораторіи для изслѣдованія рака захожу.
— Когда вы, господа доктора, другую спеціальную лабораторію для изслѣдованія другого рака, разъѣдающаго германскій организмъ, откроете? — спрашиваю.
— Какого другого рака? — Милитаризма.
— Ну, это не скоро! — доктора говорятъ.
Милая тетенька! Въ Лиссабонъ заглядываю.
Къ страшному вздорожанію провизіи прибавилось еще совершенное отсутствіе языковъ... адвокатскихъ, оказывается!
— Это почему?
— Послучаю стачки адвокатовъ, обижен
ныхъ главнымъ судьей высшаго суда, синьоромъ Бренно. Не знаемъ, что и дѣлать.
— Адвокатовъ, конечно, жаль, но въ уныніе впадать не слѣдуетъ; ждите: чуть-чуть адвокатскіе зубы полежатъ недѣлю-другую на полкѣ, адвокатскіе языки заработаютъ опять. Внѣ всякихъ сомнѣній!
Любезная тетенька!
Я въ Лондонѣ. Великій Чемберленъ и великій „Timesˮ въ меланхоліи и могутъ подать другъ другу руку: одному, кажется, вернутъ его таможенный проектъ, а другому вернули его корреспондента Брахама, тетенька.
— Почему?
— Не выдерживаютъ критики. Брахамъ, вмѣсто писанія корреспонденцій, занимался писаніемъ утокъ и считалъ это „хлѣбнымъ дѣломъˮ, а противники Чемберленскаго „хлѣбнаго дѣлаˮ считаютъ его попросту за дичь.
Въ „обществѣ сельскихъ хозяевъˮ но всѣмъ косточкамъ разбираетъ его лордъ Розбери. Въ „палатѣ общинъˮ бичуетъ Гиксъ-Бичъ; (кстати: наконецъ-то нашелся бичъ и на Чемберлена — это Гиксъ-Бичъ! ) Либералы, консерваторы, секретарь, канцлеръ казначейства — всѣ идутъ противъ. Многіе горячіе сторонники свободной торговли держатся мнѣнія, что министру колоній остается одно...
— Что именно? — спросите вы, тетенька. — Подать въ отставку!
Англичане менѣе церемонятся съ Чемберленомъ, чѣмъ буры: буры на себѣ возили министра колоній въ экипажѣ, англичане же только подаютъ ему карету.
Бѣдный министръ колоній думаетъ, вѣроятно: Какова метрополія?! И хотя бы метрополитэнъ, а то... простую карету.
Чего добраго, въ концѣ концовъ ему придется, пародируя Фауста на изнанку, превратиться въ Чацкаго на изнанку и продекламировать: „Нѣтъ, въ метрополію я больше не ѣздокъ: мнѣ въ метропольи подали карету; бѣгу въ колоніи, пойду искать по свѣту, гдѣ оскорбленному есть чувству уголокъ! ˮ
Скатертью, тетенька, дорога...
Дорогая тетенька!
Въ Іокагану пріѣзжаю и всеобщее ликованіе застаю: самая дешевая газетка, стоившая что-то около 30 центовъ въ мѣсяцъ, понизила цѣну до 15 центовъ и поступаетъ въ руки подписчика буквально за грошъ (за ½ цента) номеръ.
— Каково?! У васъ, навѣрно, нѣтъ такихъ дешевыхъ газетъ? — спрашиваютъ побѣдоносно японцы.
— Ошибаетесь: у насъ есть такія газеты, которыя и гроша не стоятъ! — не менѣе побѣдоносно говорю и я.
Уважаемая тетенька!
На мгновеніе въ Вашингтонъ заглядываю къ Рузвельту, только что вернувшемуся изъ двухмѣсячнаго путешествія по Соединеннымъ Штатамъ, ради „бесѣдъˮ съ избирателями, захожу.
— Избиратель?
— Безшабашный политикъ!
— Говорю только съ избирателями и для избирателей! Можете убираться ко всѣмъ чертямъ!
Пріемъ чисто американскій!..
Но однако довольно путешествовать, тетенька. Пора и къ пенатамъ...
А. Гр-скій.
Благодаря такому сюрпризу, дачная жизнь развернулась во всю ширь, и москвичи блаженствуютъ на лонѣ природы.
Это блаженство, какъ извѣстно, дальше коровьяго стойла и пыльнаго круга не идетъ...
Москвичи, впрочемъ, и подъ разгулъ пьяныхъ пейзанъ, и подъ эгидой грубыхъ дачевладѣльцевъ умѣютъ наслаждаться дарами природы.
Но, кромѣ даровъ природы, подмосковное блаженство даритъ еще особыми прелестями, неизбѣжными въ дачномъ обиходѣ.
На дачахъ встрѣчаются занимательные типы изъ неунывающихъ кавалеровъ, умѣющихъ занимать дамъ и деньги...
Такой кавалеръ является самымъ дѣятельнымъ человѣкомъ среди дачнаго бездѣлья.
То онъ дачный женихъ, то дачный гость, то четвертый партнеръ въ винтъ, то просто другъ дома...
И, какъ мотылекъ порхая по аллеямъ и террасамъ, онъ срываетъ цвѣты удовольствія.
А если зарвется и полетитъ кубаремъ съ балкона, герой „перекатитсяˮ въ другой дачный загонъ...
Безысходная дачная тоска охотно открываетъ двери этому дачному „каликѣ-перехожему. ˮ
И пока дачники умираютъ со скуки, онъ живетъ въ свое удовольствіе.
Въ день бѣгового Дерби.
(Изъ записной книжки „свихнувшагосяˮ тотошника). Мартобря дня ве
личайшей глупости.
То не кони бѣгутъ, Это деньги плывутъ
Изъ кармановъ тотошниковъ бѣдныхъ... Нѣтъ, сойду я съ ума!
Денегъ, денегъ здѣсь тьма,
Серебра и бумажекъ, и мѣдныхъ... Золотыя блестятъ
И въ пучину летятъ... Плачутъ“ деньги, тотошники стонутъ... Все плывутъ и плывутъ, —
(Ихъ спасти тщетный трудъ).
Въ кассахъ Общества тонутъ и тонутъ!
Везувій.
Брызги пера.
— Какого-то Звѣздочетова притянули къ отвѣту за то, что въ увлеченіи Вяльцевой онъ полѣзъ на сцену.
— Фамилія роковая: къ звѣздамъ человѣка тянетъ; къ сожалѣнію, на этотъ разъ „звѣзда“ то даже не изъ яркихъ.
— Въ Москвѣ нѣтъ безплатнаго купанья. — А въ пыли-то?!..
— Слышали, за какой-то романъ автору плевкомъ заплатили?
— Можетъ быть, это по роману и гонораръ?..
— Въ совѣтѣ Третьяковской галлереи явился конкурентъ г. Остроухову.
— Г. Остроухову слѣдуетъ держать на будущее время ухо остро...
— „Граммофонщикиˮ проникли даже къ Льву Толстому.
— Очевидно, старый писатель рѣшилъ, что „граммофонщикиˮ мухамъ подобны: гони ихъ въ дверь, они все равно влетятъ въ окошко!
На сокольничьемъ концертѣ.
(Послѣ несостоявшагося выхода тенора г. Южина). Что стряслося съ психопатками! Возопивъ: „Гдѣ душка Южинъ? “
Засверкавъ у входа пятками, Ихъ умчалось десять дюжинъ!
Д. К. Дентъ.
Бесѣды Ив. Ив. съ Ив. Никифоровичемъ.
— А въ Москвѣ все множатся и множатся заболѣванія легкихъ, Иванъ Ивановичъ?
— Да, очевидно, въ Москвѣ жизнь, благодаря антисанитаріи, не изъ легкихъ, Иванъ Никифоровичъ!
Элегія КУпЦа Тихомирова. (Приговореннаго къ отсидкѣ за тухлую солонину). Грустна торговца мина: — Тюрьма присуждена?! Мнѣ эта солонина
Выходитъ солона
На ипподромѣ рысистаго «Дерби».
— Ну, кто же выигралъ первый призъ? — Изъ трехъ главныхъ конкурентовъ у „Пылаˮ не хватило пыла, „Быть-Можетъˮ выиграетъ, быть можетъ, что-нибудь въ слѣдующій разъ, а „Капризныйˮ шелъ безъ капризовъ и доставилъ владѣльцу С. И. Гирни 20, 000 рублей!
Дорогая тетенька!
Я въ Парижѣ. И тутъ злоба дня — волненія, благодаря морскому министру Пельтану.
Пельтанъ заявилъ, что намѣренъ отмѣнить большіе морскіе маневры.
— Вашъ взглядъ на это дѣло? — интервьюирую бывшаго морского министра Локруа.
— Чепуха! — говоритъ Локруа съ грустью. — Морской министръ долженъ умѣть искусно маневрировать. Отказавшись отъ „маневровъˮ, Пельтанъ рискуетъ выйти изъ кабинета.
— Но говорятъ, что онъ только къ этому и стремится?
— Это другое дѣло. Тогда можно обойтись и безъ „маневровъˮ.
Ненаглядная тетенька!
Въ Берлинѣ, въ клиникѣ Charisi, я на открытіе спеціальной лабораторіи для изслѣдованія рака захожу.
— Когда вы, господа доктора, другую спеціальную лабораторію для изслѣдованія другого рака, разъѣдающаго германскій организмъ, откроете? — спрашиваю.
— Какого другого рака? — Милитаризма.
— Ну, это не скоро! — доктора говорятъ.
Милая тетенька! Въ Лиссабонъ заглядываю.
Къ страшному вздорожанію провизіи прибавилось еще совершенное отсутствіе языковъ... адвокатскихъ, оказывается!
— Это почему?
— Послучаю стачки адвокатовъ, обижен
ныхъ главнымъ судьей высшаго суда, синьоромъ Бренно. Не знаемъ, что и дѣлать.
— Адвокатовъ, конечно, жаль, но въ уныніе впадать не слѣдуетъ; ждите: чуть-чуть адвокатскіе зубы полежатъ недѣлю-другую на полкѣ, адвокатскіе языки заработаютъ опять. Внѣ всякихъ сомнѣній!
Любезная тетенька!
Я въ Лондонѣ. Великій Чемберленъ и великій „Timesˮ въ меланхоліи и могутъ подать другъ другу руку: одному, кажется, вернутъ его таможенный проектъ, а другому вернули его корреспондента Брахама, тетенька.
— Почему?
— Не выдерживаютъ критики. Брахамъ, вмѣсто писанія корреспонденцій, занимался писаніемъ утокъ и считалъ это „хлѣбнымъ дѣломъˮ, а противники Чемберленскаго „хлѣбнаго дѣлаˮ считаютъ его попросту за дичь.
Въ „обществѣ сельскихъ хозяевъˮ но всѣмъ косточкамъ разбираетъ его лордъ Розбери. Въ „палатѣ общинъˮ бичуетъ Гиксъ-Бичъ; (кстати: наконецъ-то нашелся бичъ и на Чемберлена — это Гиксъ-Бичъ! ) Либералы, консерваторы, секретарь, канцлеръ казначейства — всѣ идутъ противъ. Многіе горячіе сторонники свободной торговли держатся мнѣнія, что министру колоній остается одно...
— Что именно? — спросите вы, тетенька. — Подать въ отставку!
Англичане менѣе церемонятся съ Чемберленомъ, чѣмъ буры: буры на себѣ возили министра колоній въ экипажѣ, англичане же только подаютъ ему карету.
Бѣдный министръ колоній думаетъ, вѣроятно: Какова метрополія?! И хотя бы метрополитэнъ, а то... простую карету.
Чего добраго, въ концѣ концовъ ему придется, пародируя Фауста на изнанку, превратиться въ Чацкаго на изнанку и продекламировать: „Нѣтъ, въ метрополію я больше не ѣздокъ: мнѣ въ метропольи подали карету; бѣгу въ колоніи, пойду искать по свѣту, гдѣ оскорбленному есть чувству уголокъ! ˮ
Скатертью, тетенька, дорога...
Дорогая тетенька!
Въ Іокагану пріѣзжаю и всеобщее ликованіе застаю: самая дешевая газетка, стоившая что-то около 30 центовъ въ мѣсяцъ, понизила цѣну до 15 центовъ и поступаетъ въ руки подписчика буквально за грошъ (за ½ цента) номеръ.
— Каково?! У васъ, навѣрно, нѣтъ такихъ дешевыхъ газетъ? — спрашиваютъ побѣдоносно японцы.
— Ошибаетесь: у насъ есть такія газеты, которыя и гроша не стоятъ! — не менѣе побѣдоносно говорю и я.
Уважаемая тетенька!
На мгновеніе въ Вашингтонъ заглядываю къ Рузвельту, только что вернувшемуся изъ двухмѣсячнаго путешествія по Соединеннымъ Штатамъ, ради „бесѣдъˮ съ избирателями, захожу.
— Избиратель?
— Безшабашный политикъ!
— Говорю только съ избирателями и для избирателей! Можете убираться ко всѣмъ чертямъ!
Пріемъ чисто американскій!..
Но однако довольно путешествовать, тетенька. Пора и къ пенатамъ...
А. Гр-скій.
Благодаря такому сюрпризу, дачная жизнь развернулась во всю ширь, и москвичи блаженствуютъ на лонѣ природы.
Это блаженство, какъ извѣстно, дальше коровьяго стойла и пыльнаго круга не идетъ...
Москвичи, впрочемъ, и подъ разгулъ пьяныхъ пейзанъ, и подъ эгидой грубыхъ дачевладѣльцевъ умѣютъ наслаждаться дарами природы.
Но, кромѣ даровъ природы, подмосковное блаженство даритъ еще особыми прелестями, неизбѣжными въ дачномъ обиходѣ.
На дачахъ встрѣчаются занимательные типы изъ неунывающихъ кавалеровъ, умѣющихъ занимать дамъ и деньги...
Такой кавалеръ является самымъ дѣятельнымъ человѣкомъ среди дачнаго бездѣлья.
То онъ дачный женихъ, то дачный гость, то четвертый партнеръ въ винтъ, то просто другъ дома...
И, какъ мотылекъ порхая по аллеямъ и террасамъ, онъ срываетъ цвѣты удовольствія.
А если зарвется и полетитъ кубаремъ съ балкона, герой „перекатитсяˮ въ другой дачный загонъ...
Безысходная дачная тоска охотно открываетъ двери этому дачному „каликѣ-перехожему. ˮ
И пока дачники умираютъ со скуки, онъ живетъ въ свое удовольствіе.
Въ день бѣгового Дерби.
(Изъ записной книжки „свихнувшагосяˮ тотошника). Мартобря дня ве
личайшей глупости.
То не кони бѣгутъ, Это деньги плывутъ
Изъ кармановъ тотошниковъ бѣдныхъ... Нѣтъ, сойду я съ ума!
Денегъ, денегъ здѣсь тьма,
Серебра и бумажекъ, и мѣдныхъ... Золотыя блестятъ
И въ пучину летятъ... Плачутъ“ деньги, тотошники стонутъ... Все плывутъ и плывутъ, —
(Ихъ спасти тщетный трудъ).
Въ кассахъ Общества тонутъ и тонутъ!
Везувій.
Брызги пера.
— Какого-то Звѣздочетова притянули къ отвѣту за то, что въ увлеченіи Вяльцевой онъ полѣзъ на сцену.
— Фамилія роковая: къ звѣздамъ человѣка тянетъ; къ сожалѣнію, на этотъ разъ „звѣзда“ то даже не изъ яркихъ.
— Въ Москвѣ нѣтъ безплатнаго купанья. — А въ пыли-то?!..
— Слышали, за какой-то романъ автору плевкомъ заплатили?
— Можетъ быть, это по роману и гонораръ?..
— Въ совѣтѣ Третьяковской галлереи явился конкурентъ г. Остроухову.
— Г. Остроухову слѣдуетъ держать на будущее время ухо остро...
— „Граммофонщикиˮ проникли даже къ Льву Толстому.
— Очевидно, старый писатель рѣшилъ, что „граммофонщикиˮ мухамъ подобны: гони ихъ въ дверь, они все равно влетятъ въ окошко!
На сокольничьемъ концертѣ.
(Послѣ несостоявшагося выхода тенора г. Южина). Что стряслося съ психопатками! Возопивъ: „Гдѣ душка Южинъ? “
Засверкавъ у входа пятками, Ихъ умчалось десять дюжинъ!
Д. К. Дентъ.
Бесѣды Ив. Ив. съ Ив. Никифоровичемъ.
— А въ Москвѣ все множатся и множатся заболѣванія легкихъ, Иванъ Ивановичъ?
— Да, очевидно, въ Москвѣ жизнь, благодаря антисанитаріи, не изъ легкихъ, Иванъ Никифоровичъ!
Элегія КУпЦа Тихомирова. (Приговореннаго къ отсидкѣ за тухлую солонину). Грустна торговца мина: — Тюрьма присуждена?! Мнѣ эта солонина
Выходитъ солона
На ипподромѣ рысистаго «Дерби».
— Ну, кто же выигралъ первый призъ? — Изъ трехъ главныхъ конкурентовъ у „Пылаˮ не хватило пыла, „Быть-Можетъˮ выиграетъ, быть можетъ, что-нибудь въ слѣдующій разъ, а „Капризныйˮ шелъ безъ капризовъ и доставилъ владѣльцу С. И. Гирни 20, 000 рублей!