БУДИЛЬНИКЪ
1903 г. — 15 іюня № 22.
Пятьдесятъ №№ въ годъ.
Подписка на годъ безъ доставки — 7 р. ½ года — 4 р. съ доставкой 8 р. и 4 р. 50 к.; съ перес. 9 р. и 5 р. За границу, 12 р. Годовые подписчики, добавляющіе одинъ рубль, получаютъ премію „ОРЛЕАНСКАЯ ДѢВА“.
Перемѣна адреса — 50 к.; городского на иногородній — до 1 іюля 1 р. 80 к., послѣ 1 іюля 80 к.
№№ у разносчиковъ — по 20 коп.
Объявленія — 25 к. строка петита. Болѣе 1 раза — уступ. по соглашенію.
Адресъ ред. „Будильника“:
Москва, Тверская, д. Спиридонова.
Пріемные дни редакціи: понедѣльникъ и четвергъ, отъ 3 до 5 час. На статьяхъ требуются подпись, адресъ и условія автора. Статьи безъ обозначенія условій считаются безплатными. Возвращеніе рукописей необязательно. Принятое для печати можетъ быть измѣняемо и сокращаемо, по усмотрѣнію редакціи.
годъ хххIх
Объявленія для журнала „Будильникъˮ принимаются въ конторѣ редакціи — Москва, Тверская, д. Спиридонова —
Телефонъ редакціи 11. 72. И ВО ВСѢХЪ МОСКОВСКИХЪ КОНТОРАХЪ ПО ПРІЕМУ ОБЪЯВЛЕНІЙ. Телеф. типо-литограф. 11. 72.
ГОДЪ ХХХІХ
Добавочныхъ къ этому № ½ листа.
Соль мудрости. Стыдись хулить плоды науки, Ее въ банкротствѣ уличать,
Когда, въ карманы спрятавъ руки, Ты можешь крупно получать.
О томъ и о семъ.
Сахаръ = Медовичи.
У сахарозаводчиковъ „сахарная болѣзньˮ, безъ которой они жить не могутъ. Это въ порядкѣ вещей.
Эта „сахарная болѣзньˮ давно стала хронической, и страдаютъ отъ нея не промышленники, а потребители. Это тоже въ порядкѣ вещей.
У разныхъ промышленниковъ разныя болѣзни, которыя всѣ сводятся къ лихорадочной наживѣ и горячечнымъ цѣнамъ...
Сахарозаводчики же, вздувая цѣны, не только до горячечнаго бреда, но до маніи величія дошли.
Теперь, когда съ сокращеніемъ вывоза сахара за границу, нельзя до умопомраченія наживаться, сахарозаводчики готовы лопнуть, какъ флюсъ.
И весь этотъ сахарный вопросъ вообще ни что иное, какъ хорошо назрѣвшій флюсъ, который можно вскрыть безъ опасеній...
Въ странѣ, гдѣ о сахарѣ народная масса знаетъ по наслышкѣ, „сахарной болѣзни“ особенно опасаться нечего...
Англійскія свиньи, которыхъ кормили русскимъ сахаромъ, конечно, поплачутъ съ сахарозаводчиками о прекрасныхъ дѣлахъ сахарнаго Аранжуэца.
Но у насъ, гдѣ больше пьютъ чай въ приглядку, приглядѣлись къ подобнымъ сахарнымъ „кризисамъˮ...
И у сахаръ-медовичей свои крокодиловы слезы...
Съ приближеніемъ лѣтняго бездѣйствія думскія засѣданія обращаются въ „засыпаніяˮ...
Если круглый годъ излюбленные клюютъ носомъ, то лѣтомъ окончательно погружаются въ спячку.
Ихъ калачами не заманишь на лѣтнія думскія засѣданія; должно быть, имъ интереснѣе садово-увеселительныя представленія.
А если и забредутъ въ думу въ достаточномъ числѣ, они стараются молча отдѣлаться отъ назойливыхъ дѣлъ.
Молчаніе — золото, а москвичи тароваты. И серьезные доклады, затрогивающіе крупные городскіе интересы, проходятъ безъ преній.
Зачѣмъ углубляться въ изученіе вопросовъ? Все равно, дальше глубины обывательскихъ кармановъ не дойдутъ...
За то мелкія, пустяковыя дѣла вызываютъ оживленіе, развязываютъ языки.
Стоитъ коснуться переименованія „Коровьяго бродаˮ или „Гнилого переулкаˮ, и пошла гулять исторія съ этнографіей; откуда только эрудиція берется...
А заговоритъ дума о велосипедахъ или автомобиляхъ въ отношеніи уличной ѣзды, и поѣхала кума невѣдомо куда.
Отцы города оказываются настоящими спортсменами и стараются блеснуть высшими спортсменскими соображеніями.
Затѣмъ, разъѣхавшись въ мнѣніяхъ, разъѣзжаются на отдыхъ. А городской возъ, по обыкновенію, не двигается съ мѣста...
Дачный паразитъ.
Погода посмѣялась надъ Демчинскимъ и улыбнулась москвичамъ, подаривъ имъ теплое, сухое лѣто.
Въ 8 дней вокругъ свѣта. (Письма къ тетенькѣ отъ безшабашнаго политика).
Милая тетенька!
Въ Бѣлградъ пріѣзжаю и съ министромъ-президентомъ Авакумовичемъ бесѣдую.
— Скажите, каково настроеніе въ Сербіи? — говорю.
— „Удивительноеˮ. — То-есть?
— Сербы нѣсколько удивлены. — Чѣмъ?
— Послѣднимъ блестящимъ „дѣломъˮ сербскихъ офицеровъ 6-го полка; привыкшіе къ пораженіямъ сербы не ожидали отъ нихъ такихъ „убійственныхъˮ подвиговъ. И при томъ какая безумная храбрость: вѣдь ихъ было только по пяти человѣкъ на одного. Какое неравенство силъ!
— Виноватъ, вы говорите про убійство? — Зачѣмъ такъ грубо? Мы предпочитаемъ называть его болѣе нѣжно — „военнымъ дѣломъˮ.
— Гм... А что вы называете „гражданскимъ дѣломъˮ.
— Убійство гражданъ.
— Но какъ же офицеры палаты № 6-й... виноватъ, 6-го полка могли измѣнить присягѣ?
— А видите ли, офицеры 6-го полка, хотя и принадлежатъ къ радикальной партіи, на присягу смотрятъ довольно либерально: они ее дали, значитъ, они могутъ взять ее и назадъ. Вообще они сверхъ-храбрецы: ихъ де
визъ — ничего не бояться; и присяги не бояться,
— Скажите, неужели благородный сербскій народъ ликуетъ?
— О, да! Положимъ, онъ заликовалъ не сразу, но все-таки заликовалъ. Въ началѣ легкое недоразумѣніе вышло: народу говорятъ „ликуй , а онъ упирается, безмолвствуетъ. Какъ это вамъ покажется? Ну, я понимаю, если бы сербскій народъ работать или камни ворочать заставляли, а то вѣдь ликовать не Богъ знаетъ какой трудъ. Могъ бы возликовать и по первому слову. Дальше, больше. Изъ терпѣнія вышли. „Будешь ли ты ликовать, каналья? — срашиваютъ. Народъ ни слова, точно воды въ ротъ набралъ. Не хочетъ ликовать, что ты хочешь! Но, однако, когда пушки привезли и по улицамъ разставили, народъ не выдержалъ и заликовалъ. Пушки, знаете, средство испытанное: онѣ кого хотите научатъ ликовать. И теперь такое ликованіе по всей странѣ идетъ — любо-до
рого. Взглянутъ на пушку и заликуютъ. Иному, видимо, не до ликованія совсѣмъ, а ликуетъ. У насъ даже спектакли въ театрѣ бы шли, да артисты съ чего-то разбѣжались. По глупости, вѣроятно.
— Гм... А почему во всемъ Бѣлградѣ не было вывѣшено ни одного траурнаго флага?
— О, это, знаете, тонкій расчетъ: вывѣси траурный флагъ, на траурное платье, чего добраго, расходоваться придется, а въ Сербіи денежный кризисъ, и каждая копейка дорога.
— Послѣдній вопросъ: много сербскихъ семействъ хотѣло уѣхать изъ Сербіи, но имъ не позволили этого. Почему?
— Да это же явно безумные люди! Помѣшались отъ радости и хотятъ отъ всеобщаго ликованія уѣзжать. Развѣ это принято?
Въ ихъ же собственныхъ интересахъ ихъ и задержали, потому что ихъ не за границу отпускать нужно, а въ психіатрическія клиники сажать. Впредь до излѣченія...
— Не кровопусканіемъ ли?
— А ужъ это дѣло докторовъ. Кровопусканіемъ или подвѣшиваніемъ... Это теперь модное лѣчебное средство. Кстати о больныхъ и болѣзняхъ; у Александра Обреновича печень оказалась совсѣмъ черной.
— Печень? Что печень! У его вѣрныхъ поданныхъ изъ 6-го полка черными даже сердца оказались! — бывшему алексинацкому адвокату, а нынѣшнему бѣлградскому ˮобѣлителю“ говорю и изъ Бѣлграда уѣзжаю.
Любезная тетенька!
Явившись въ Римъ, къ Цанарделли, министру-президенту, захожу.
— Съ побѣдой, г. Цанарделли! — говорю. — Въ палатѣ по дѣлу морского министра Беттоло вы побѣдили: запросъ о хищеніяхъ въ морскомъ министерствѣ нырнулъ, такъ сказать, на морское дно; подвиги министерскихъ акулъ станутъ достояніемъ морскихъ акулъ.
— Спасибо! — морщится. Цанарделли. — Еще одна такая побѣда моего министерства, и я остануся безъ министровъ!
— Какъ такъ?
— Очень просто: мы побѣдили большинствомъ только 39 голосовъ. Это такое мизерное большинство, что министръ внутреннихъ дѣлъ Джіолитти рѣшилъ не подавать голоса и уже подалъ въ отставку.
Гляжу, и другіе министры въ отставку подаютъ, и итальянское министерство падаетъ, потому что... побѣдило въ палатѣ. Буря надъ кабинетомъ разражается, благодаря морско