1903 г. — 1 іюня N° 20.
Пятьдесятъ №№ въ годъ.
Подписка па годъ безъ доставки — 7 р., года — 4 р. съ доставкой 8 р. и 4 р. 50 к.; съ перес. 9 р. и 5 р. За границу, 12 р. Годовые подписчики, добавляющіе одинъ рубль, получаютъ премію „ОРЛЕАНСКАЯ ДѢВА“.
Перемѣна адреса — 50 к.; городского па иногородній — до 1 іюля 1 р. 80 к., послѣ 1 iюля 80 к.
№№ у разносчиковъ — по 20 коп.
Объявленія — 25 к. строка петита. Болѣе 1 раза — уступ. по соглашенію.
ГОДЪ XXXIX
Адресъ ред. „Будильникаˮ:
Москва, Тверская, д. Спиридонова.
Пріемные дни редакціи: понедѣльникъ и четвергъ, отъ 3 до 5 час. На статьяхъ требуются подпись, адресъ и условія автора. Статьи безъ обозначенія условій считаются безплатными. Возвращеніе рукописей необязательно. Принятое для печати можетъ быть измѣняемо и сокращаемо, по усмотрѣнію редакціи.
ГОДЪ XXXIX
Объявленія для журнала „Будильникъˮ принимаются въ конторѣ редакціи — Москва, Тверская, д. Спиридонова —
Телефонъ редакціи 11. 72. И ВО ВСѢХЪ МОСКОВСКИХЪ КОНТОРАХЪ ПО ПРІЕМУ ОБЪЯВЛЕНІЙ. Телеф. типо-литограф. 11. 72. Добавочныхъ къ этому № ½ листа.
Соль мудрости.
Чтобы силъ не тратить даромъ, Проще „линію ведиˮ:
Уродился ты фигляромъ, Олимпійцемъ, знай, гляди.
О томъ и о семъ.
Москва растетъ.
По случаю петербургскаго юбилея съ участіемъ „всѣхъ Европъ“ москвичи тоже невольно оглянулись кругомъ...
И они, молъ, „не лыкомъ шиты , и у нихъ добрый милліонъ съ лишнимъ населенія, у котораго также милліонъ городскихъ тер
заній, то-есть, неустройствъ и хозяйственныхъ неурядицъ.
Москва тоже растетъ по-европейски, но только не въ высоту городского благоустройства, а въ ширину — широкая натура сказывается...
Если въ Петербургѣ прорѣхи благоустройства рѣжутъ глаза, то Москва представляетъ одну громадную прорѣху, куда проваливаются всякіе проекты.
Тутъ не только китайская стѣна ограждаетъ допотопные порядки, но азіатчина на каждомъ шагу побиваетъ культурныя начинанія...
Какъ раздобрѣвшая купчиха въ семь обхватовъ, Москва развалилась на семи холмахъ и не двигается съ мѣста. Куда тутъ двигаться, если ее держатъ купцы на помочахъ, изъ которыхъ она выросла...
Между тѣмъ, такъ оставаться москвичамъ какъ-то неловко, не только предъ заграницей, но также и предъ русскими городами, далеко шагнувшими впередъ...
Московскія прелести.
Если хотите пользоваться городскими красотами наружнаго благоустройства, выйдите на улицу, гдѣ ремонтируютъ мостовыя.
Картины, можно сказать, достойныя кисти всякихъ „модернистовъ и символистовъ.
„Какой просторъˮ для радимичей и вятичей, послѣ тяжкой работы, спящихъ вповалку на камняхъ на виду публики...
Тутъ же мостовщики ругаются, закусываютъ, убиваютъ время и здоровье, пока подрядчики набиваютъ карманы.
Помимо того, что улицы мостятся, какъ въ аду, но и обыватели на нихъ ноги ломаютъ. Какъ не стыдно Москвѣ предъ пріѣзжими туристами?!..
А иностранцы все чаще и чаще стали наѣзжать въ Москву и, надо полагать, не ради такихъ археологическихъ диковинокъ, которыя и приглядѣвшимся обывателямъ рѣжутъ глаза...
Если со своей публикой не церемонятся, то хоть бы постыдились иностранцевъ. Легенды у иностранцевъ о томъ, что мы сидимъ подъ развѣсистой клюквой и закусываемъ самоваромъ, давно забыты...
А тутъ пріѣзжаютъ европейцы, и выходитъ настоящая „клюкваˮ...
„Неудачницаˮ.
Спасаясь въ горячую лѣтнюю пору отъ городскихъ прелестей на дачи, москвичи попадаютъ изъ огня въ полымя.
Лучшія загородныя мѣстности, какъ Сокольники и Петровскій Паркъ, обращены въ пріюты для бездомныхъ ночлежниковъ.
Положимъ, теперь много говорятъ о прію
Тетя-птица.
(Разсказъ).
Самымъ вліятельнымъ лицомъ въ нашемъ городѣ была не такъ давно уѣхавшая погостить къ прабабушкамъ купеческая вдова Анна Захаровна Шелапутка, или, какъ ее называли злые языки, тетя-птица.
Много курьезовъ сохранилось объ этой старушкѣ въ лѣтописяхъ нашего города, и одинъ изъ такихъ я попробую разсказать, ибо я вообще врагъ суевѣрія и не боюсь призрака тети-птицы, какъ я боялся его при жизни ея. Начинаю...
Чиновница Говоруха-Щебетуха пила утренній чай, когда къ ней пожаловала въ гости тетя-птица.
— Новостей-то! Новостей! Цъ! — щелкнула языкомъ тетя-птица; и чиновница, пунцовая отъ нетерпѣнія, быстро нацѣдила чашку и подсѣла къ Аннѣ Захаровнѣ. — Сгораю, кумушка!
Тетя-птица не спѣша выпила чай, перевернула чашку, вытерла ладонью губы, облизнулась и, наклонившись къ любопытному женскому уху, барабанная перепонка котораго сдѣлалась воспріимчивой и чувствительной, какъ фонограмма, начала говорить что-то такое, отчего и безъ того пунцовое лицо чиновницы сдѣлалось еще пунцовѣй.
— А твой иродъ какъ? спросила ее тетяптица.
— Перегрызлись вчера, чтобъ ему...
— Перегрызлись? — вкрадчиво протянула она.
— Да, какъ же! — заволновалась чиновница, — да мыслимо ли это? Мы не такъ много жалованья получаемъ, чтобы деньги
транжирить. Скажите, пожалуйста, ему жестко спать стало, купилъ перину, купилъ одѣяло... Совсѣмъ взбѣсился: чудь не каждый день заводитъ подушки...
— По душкѣ? ахнула тетя-птица. — А-а-а-а- а-а! Каждый день по душкѣ! Ахъ онъ бусурманъ магометанистый! Турка нечистая! А ты что же смотришь? — напустилась она на чиновницу, — да какъ же это такъ? Нѣтъ! Побѣгу. Прощай, мать; не могу, знаешь — кипитъ!
— Анна Захаровна! Куда же вы?
— Прощай, сахарная, не вмоготу! Ахъ, онъ махметка султанистый... Нѣтъ... доведись до меня... я... прощай... Говорить не могу: одышка!..
Анна Захаровна накинула на себя тальму, тяжело и тяжко вздохнула, точно паровозъ, „уфъ! уфъ! “ и скрылась за дверью.
Черезъ минуту тетя-птица летѣла на всѣхъ парахъ къ кумѣ становихѣ. Домъ былъ на противоположномъ концѣ города. Вся вспотѣвъ, запыхавшись и высунувъ наполовину языкъ, тетя-птица вбѣжала на крыльцо, зацѣпилась о перила и покатилась кувыркомъ съ лѣстницы, путаясь въ юбкѣ и безпомощно барахтая полусапожками.
— Охъ! Из... Измучилась! А все, ласковая, чтобы удовлетворить тебя. Здравствуй! Новостей-то! Новостей! во! — Тетя-птица окружила въ воздухѣ черту, символизируя образъ безконечности...
— Что такое? —заторопилась становиха. — Анна Захаровна, я васъ каждый день малиновымъ вареньемъ угощаю, душечка...
— Звѣзды Божія, да какіе тамъ счеты?! — Тетя-птица обхватила становиху за талію, для которой всегда работался корсетъ по спеціальному заказу, и таинствененно отвела ее въ сторону. — Знаешь? — (тетя-птица сдѣлала
хитрые глаза) — знаешь, что въ аглицкой землѣ дѣлается? — Что?
— Турецкій принецъ бусурманство принялъ — штука?! А по сему случаю чиновника Говоруху-Щебетуху знаешь? знаешь ты эту тихоню на постномъ маслѣ?
— Ну?!
— Четырьмя принцессами обзавелся, дѣтей на сторонѣ наплодилъ и, прямо буду говорить, во всѣ тяжкія пустился!
— Анна Захаровна, да вѣдь ему шестьдесятъ лѣтъ: вы перепутали что-нибудь?
— Ахъ, ты, Ѳома невѣрующій, —да дѣти то вылитыя въ отца; сама видѣла; прыгаютъ, визжатъ... знаешь, мать, принцессы-то всѣ вмѣстѣ живутъ на одной квартирѣ...
— А... а... хорошенькія онѣ? — задыхаясь отъ любопытства, выпалила становиха.
— Какой тамъ: худыя, какъ смерть козлиная.
Становиха вспыхнула отъ удовольствія, уловивъ тайную лесть въ словахъ тети-птицы, и поцѣловала ее.
— Оставайтесь обѣдать; подробности интимныя разскажите, Анна Захаровна.
— Да ты не въ себѣ, мать: я у кумыпредводительши не была; прощай, серебряная. — Анна Захаровна, Анна... Анна... Но тетя-птица летѣла дальше.
Какъ пробка изъ квасной бутылки, влетѣла тетя-птица къ предводительшѣ и, не раздѣваясь, вбѣжала въ гостиную.
— Кумушка!.. Городъ въ опасности!!! — Что такое, кумушка?
— Кумушка, дай передохнуть: — бѣжала къ первой тебѣ... Ужасъ! Ужасъ! Не даромъ двѣ ночи подъ рядъ зеленую лягушку во снѣ вижу; все по животу у меня прыгаетъ. Склиз
Пятьдесятъ №№ въ годъ.
Подписка па годъ безъ доставки — 7 р., года — 4 р. съ доставкой 8 р. и 4 р. 50 к.; съ перес. 9 р. и 5 р. За границу, 12 р. Годовые подписчики, добавляющіе одинъ рубль, получаютъ премію „ОРЛЕАНСКАЯ ДѢВА“.
Перемѣна адреса — 50 к.; городского па иногородній — до 1 іюля 1 р. 80 к., послѣ 1 iюля 80 к.
№№ у разносчиковъ — по 20 коп.
Объявленія — 25 к. строка петита. Болѣе 1 раза — уступ. по соглашенію.
ГОДЪ XXXIX
Адресъ ред. „Будильникаˮ:
Москва, Тверская, д. Спиридонова.
Пріемные дни редакціи: понедѣльникъ и четвергъ, отъ 3 до 5 час. На статьяхъ требуются подпись, адресъ и условія автора. Статьи безъ обозначенія условій считаются безплатными. Возвращеніе рукописей необязательно. Принятое для печати можетъ быть измѣняемо и сокращаемо, по усмотрѣнію редакціи.
ГОДЪ XXXIX
Объявленія для журнала „Будильникъˮ принимаются въ конторѣ редакціи — Москва, Тверская, д. Спиридонова —
Телефонъ редакціи 11. 72. И ВО ВСѢХЪ МОСКОВСКИХЪ КОНТОРАХЪ ПО ПРІЕМУ ОБЪЯВЛЕНІЙ. Телеф. типо-литограф. 11. 72. Добавочныхъ къ этому № ½ листа.
Соль мудрости.
Чтобы силъ не тратить даромъ, Проще „линію ведиˮ:
Уродился ты фигляромъ, Олимпійцемъ, знай, гляди.
О томъ и о семъ.
Москва растетъ.
По случаю петербургскаго юбилея съ участіемъ „всѣхъ Европъ“ москвичи тоже невольно оглянулись кругомъ...
И они, молъ, „не лыкомъ шиты , и у нихъ добрый милліонъ съ лишнимъ населенія, у котораго также милліонъ городскихъ тер
заній, то-есть, неустройствъ и хозяйственныхъ неурядицъ.
Москва тоже растетъ по-европейски, но только не въ высоту городского благоустройства, а въ ширину — широкая натура сказывается...
Если въ Петербургѣ прорѣхи благоустройства рѣжутъ глаза, то Москва представляетъ одну громадную прорѣху, куда проваливаются всякіе проекты.
Тутъ не только китайская стѣна ограждаетъ допотопные порядки, но азіатчина на каждомъ шагу побиваетъ культурныя начинанія...
Какъ раздобрѣвшая купчиха въ семь обхватовъ, Москва развалилась на семи холмахъ и не двигается съ мѣста. Куда тутъ двигаться, если ее держатъ купцы на помочахъ, изъ которыхъ она выросла...
Между тѣмъ, такъ оставаться москвичамъ какъ-то неловко, не только предъ заграницей, но также и предъ русскими городами, далеко шагнувшими впередъ...
Московскія прелести.
Если хотите пользоваться городскими красотами наружнаго благоустройства, выйдите на улицу, гдѣ ремонтируютъ мостовыя.
Картины, можно сказать, достойныя кисти всякихъ „модернистовъ и символистовъ.
„Какой просторъˮ для радимичей и вятичей, послѣ тяжкой работы, спящихъ вповалку на камняхъ на виду публики...
Тутъ же мостовщики ругаются, закусываютъ, убиваютъ время и здоровье, пока подрядчики набиваютъ карманы.
Помимо того, что улицы мостятся, какъ въ аду, но и обыватели на нихъ ноги ломаютъ. Какъ не стыдно Москвѣ предъ пріѣзжими туристами?!..
А иностранцы все чаще и чаще стали наѣзжать въ Москву и, надо полагать, не ради такихъ археологическихъ диковинокъ, которыя и приглядѣвшимся обывателямъ рѣжутъ глаза...
Если со своей публикой не церемонятся, то хоть бы постыдились иностранцевъ. Легенды у иностранцевъ о томъ, что мы сидимъ подъ развѣсистой клюквой и закусываемъ самоваромъ, давно забыты...
А тутъ пріѣзжаютъ европейцы, и выходитъ настоящая „клюкваˮ...
„Неудачницаˮ.
Спасаясь въ горячую лѣтнюю пору отъ городскихъ прелестей на дачи, москвичи попадаютъ изъ огня въ полымя.
Лучшія загородныя мѣстности, какъ Сокольники и Петровскій Паркъ, обращены въ пріюты для бездомныхъ ночлежниковъ.
Положимъ, теперь много говорятъ о прію
Тетя-птица.
(Разсказъ).
Самымъ вліятельнымъ лицомъ въ нашемъ городѣ была не такъ давно уѣхавшая погостить къ прабабушкамъ купеческая вдова Анна Захаровна Шелапутка, или, какъ ее называли злые языки, тетя-птица.
Много курьезовъ сохранилось объ этой старушкѣ въ лѣтописяхъ нашего города, и одинъ изъ такихъ я попробую разсказать, ибо я вообще врагъ суевѣрія и не боюсь призрака тети-птицы, какъ я боялся его при жизни ея. Начинаю...
Чиновница Говоруха-Щебетуха пила утренній чай, когда къ ней пожаловала въ гости тетя-птица.
— Новостей-то! Новостей! Цъ! — щелкнула языкомъ тетя-птица; и чиновница, пунцовая отъ нетерпѣнія, быстро нацѣдила чашку и подсѣла къ Аннѣ Захаровнѣ. — Сгораю, кумушка!
Тетя-птица не спѣша выпила чай, перевернула чашку, вытерла ладонью губы, облизнулась и, наклонившись къ любопытному женскому уху, барабанная перепонка котораго сдѣлалась воспріимчивой и чувствительной, какъ фонограмма, начала говорить что-то такое, отчего и безъ того пунцовое лицо чиновницы сдѣлалось еще пунцовѣй.
— А твой иродъ какъ? спросила ее тетяптица.
— Перегрызлись вчера, чтобъ ему...
— Перегрызлись? — вкрадчиво протянула она.
— Да, какъ же! — заволновалась чиновница, — да мыслимо ли это? Мы не такъ много жалованья получаемъ, чтобы деньги
транжирить. Скажите, пожалуйста, ему жестко спать стало, купилъ перину, купилъ одѣяло... Совсѣмъ взбѣсился: чудь не каждый день заводитъ подушки...
— По душкѣ? ахнула тетя-птица. — А-а-а-а- а-а! Каждый день по душкѣ! Ахъ онъ бусурманъ магометанистый! Турка нечистая! А ты что же смотришь? — напустилась она на чиновницу, — да какъ же это такъ? Нѣтъ! Побѣгу. Прощай, мать; не могу, знаешь — кипитъ!
— Анна Захаровна! Куда же вы?
— Прощай, сахарная, не вмоготу! Ахъ, онъ махметка султанистый... Нѣтъ... доведись до меня... я... прощай... Говорить не могу: одышка!..
Анна Захаровна накинула на себя тальму, тяжело и тяжко вздохнула, точно паровозъ, „уфъ! уфъ! “ и скрылась за дверью.
Черезъ минуту тетя-птица летѣла на всѣхъ парахъ къ кумѣ становихѣ. Домъ былъ на противоположномъ концѣ города. Вся вспотѣвъ, запыхавшись и высунувъ наполовину языкъ, тетя-птица вбѣжала на крыльцо, зацѣпилась о перила и покатилась кувыркомъ съ лѣстницы, путаясь въ юбкѣ и безпомощно барахтая полусапожками.
— Охъ! Из... Измучилась! А все, ласковая, чтобы удовлетворить тебя. Здравствуй! Новостей-то! Новостей! во! — Тетя-птица окружила въ воздухѣ черту, символизируя образъ безконечности...
— Что такое? —заторопилась становиха. — Анна Захаровна, я васъ каждый день малиновымъ вареньемъ угощаю, душечка...
— Звѣзды Божія, да какіе тамъ счеты?! — Тетя-птица обхватила становиху за талію, для которой всегда работался корсетъ по спеціальному заказу, и таинствененно отвела ее въ сторону. — Знаешь? — (тетя-птица сдѣлала
хитрые глаза) — знаешь, что въ аглицкой землѣ дѣлается? — Что?
— Турецкій принецъ бусурманство принялъ — штука?! А по сему случаю чиновника Говоруху-Щебетуху знаешь? знаешь ты эту тихоню на постномъ маслѣ?
— Ну?!
— Четырьмя принцессами обзавелся, дѣтей на сторонѣ наплодилъ и, прямо буду говорить, во всѣ тяжкія пустился!
— Анна Захаровна, да вѣдь ему шестьдесятъ лѣтъ: вы перепутали что-нибудь?
— Ахъ, ты, Ѳома невѣрующій, —да дѣти то вылитыя въ отца; сама видѣла; прыгаютъ, визжатъ... знаешь, мать, принцессы-то всѣ вмѣстѣ живутъ на одной квартирѣ...
— А... а... хорошенькія онѣ? — задыхаясь отъ любопытства, выпалила становиха.
— Какой тамъ: худыя, какъ смерть козлиная.
Становиха вспыхнула отъ удовольствія, уловивъ тайную лесть въ словахъ тети-птицы, и поцѣловала ее.
— Оставайтесь обѣдать; подробности интимныя разскажите, Анна Захаровна.
— Да ты не въ себѣ, мать: я у кумыпредводительши не была; прощай, серебряная. — Анна Захаровна, Анна... Анна... Но тетя-птица летѣла дальше.
Какъ пробка изъ квасной бутылки, влетѣла тетя-птица къ предводительшѣ и, не раздѣваясь, вбѣжала въ гостиную.
— Кумушка!.. Городъ въ опасности!!! — Что такое, кумушка?
— Кумушка, дай передохнуть: — бѣжала къ первой тебѣ... Ужасъ! Ужасъ! Не даромъ двѣ ночи подъ рядъ зеленую лягушку во снѣ вижу; все по животу у меня прыгаетъ. Склиз