Противники-же азарта могутъ мечтать о прекращеніи игры, когда у тотошниковъ исчезнутъ наличныя.
Сами тотошники, не измѣняя режима, будутъ по старому вытряхивать карманы.
Ломбарды и суды обезпечены насчетъ „дѣлъ —и кризиса въ этомъ отношеніи опасаться нечего.
Жизнь—игра, и безъ азарта жить невозможно. Если играютъ на сценѣ, въ карты, съ огнемъ, отчего-же исключить «игру въ лошадки»?..
Охотный рядъ.
Достопримѣчательностей въ Москвѣ, какъ извѣстно, непочатый уголъ.
На каждомъ шагу уткнешься въ этакую штуку, что хоть носъ затыкай.
Но и среди богатства достопримѣчательностей есть выдающіяся, какъ Хитровъ рынокъ или Охотный рядъ...
Охотный рядъ—это «брюхо» Москвы, которое еще не нашло своего бытописателя; но достаточно оно описано въ полицейско-санитарныхъ протоколахъ...
И, какъ полагается брюху, занимаетъ центральное мѣсто столицы на страхъ всеяднымъ москвичамъ.
Какъ ни отваживаетъ это учрежденіе чистоплотнаго и разборчиваго человѣка, но и до Охотнаго ряда стали добираться.
Явился проектъ перестройки «авгіевыхъ загоновъ» въ приличный и чистый рынокъ.
Охотнорядцы, конечно, подымутъ стонъ и вопль: они такъ привыкли сидѣть въ грязи и извлекать изъ грязи наживу!..
Однако, изъ этой привычки не вытекаетъ, чтобы Охотный не слѣдовало освѣжить и перемѣнить.
«Охота пуще неволи», но надо-же пожалѣть потребителей, которыхъ въ Охотномъ общипываютъ, какъ куръ, и надуваютъ, какъ телятъ...
«Милая комбинація».
„Крахъ банка... Толки. Ищутъ вора При комбинаціи такой:
Бухгалтеръ—шуринъ контролера, Директоръ— братъ ему родной
И въ то-же время кумъ кассира... Кассиръ,— своякъ секретаря,—
Исчезъ, какъ „вольный сынъ эфира , Куда то въ дальніе края...
Ин.
Бесѣды Ив. Ив. съ Ив. Никифоровичемъ.
— Какъ вы думаете, что для артистовъ лучше, Иванъ Ивановичъ: контрактъ съ неустойкой или договоръ на честное слово?
— Договоръ на честное слово, Иванъ Никифоровичъ, куда лучше...
— Почему, Иванъ Ивановичъ? — Его легче не сдержать...
Постный вопль.
Все таланты
Тѣшатъ взоры: Музыканты Да актеры!.. Гастролеры... Живодеры!!!
Нильбо.
Брызги пера.
— Зачѣмъ бѣговое общество продолжаетъ зимнія состязанія по растаявшей дорожкѣ?
— Чтобы показать улучшеніе тотализаторомъ конской породы: рысаки не только на снѣгу, но и на пескѣ рекорды устанавливаютъ!

Послѣ лекціи Е. Ф. Яковлевой-Каричъ «Женщина и ея трудъ».
— Многосторонняя дѣятельница! — Почему?
— Редактируетъ Отдыхъ , читаетъ про трудъ...

— Почему на „Гоголевской выставкѣ все еще нѣтъ печатнаго каталога?
— Потому что выставку устроило „Общество любителей словесности!
— Ну и что-же?
— Ну, оно и предпочитаетъ словесныя объясненія печатнымъ ..
— Хорошъ романъ Иветты Гильберъ?
— Хорошъ. Вѣдь романы спеціальность кафешантанныхъ пѣвичекъ.

На урокѣ.
— Сколько стихій?
— Въ Москвѣ теперь пять. — Какая-же пятая? — Грязь.
На бѣгахъ.
— Бѣгутъ къ намъ съ небесъ золотые лучи, Бѣгутъ по Москвѣ и ручьи, и ключи; По талой дорожкѣ бѣгутъ на бѣгу
И саночки тащутъ бѣдняжки-коньки! —Да, начали рыбку ловитъ рыбаки
Въ тотошкины сѣти,—я, право, не лгу,— Теперь, такъ сказать, на сухомъ берегу...
ли восторженно апплодировать мнѣ, а какая-то дама схватила меня за руку и умоляющимъ голосомъ проговорила:
— Божественный! Дозвольте мнѣ, ради Бога, заплатить за ваши котлеты, а счетъ взять себѣ на память... Я плачу за всѣхъ знаменитостей... Умоляю, не откажите., дозвольте!..
— Дозволяю!! — важно отвѣтствовалъ я и торжественно вышелъ изъ ресторана, довольный тѣмъ, что публика узнала о томъ, что есть на свѣтѣ нѣкій Варишкинъ.
III.
— Доложите директору, что господинъ босякъ пришелъ!—важно сказалъ я лакею и черезъ нѣсколько минутъ былъ уже съ почетомъ введенъ въ кабинетъ директора мѣстнаго драматическаго театра.
— Я — Варишкинъ! — отрекомендовался я и, не дожидаясь приглашенія садиться, бухнулся въ кресло.
— Ахъ, Варишкинъ!.. Я слыхалъ... читалъ даже въ газетѣ... Что угодно? — забормоталъ необычайно любезно директоръ театра, съ любопытствомъ разглядывая меня.
— Вотъ она—популярность!—радостно подумалъ я и сиплымъ голосомъ началъ:
— Вамъ самимъ никогда бы не выдумать того, что я вамъ сейчасъ предложу! Да-съ! Вотъ въ чемъ дѣло: ваша тупая публика немножко поумнѣла. Ей надоѣло видѣть на сценѣ этихъ идіотовъ-интеллигентовъ. Она жаждетъ видѣть на сценѣ босяка... Такъ вотъ, за приличное вознагражденіе я, настоящій босякъ, такъ уже и быть, готовъ каждый вечеръ часа по два ходить по вашей сценѣ... Ну, и отъ публики отбою не будетъ!
— Но... но... позвольте, какое же тутъ искусство? — робко замѣтилъ директоръ. — У насъ, видите-ли, ставятся драмы и трагедіи... А вы вдругъ будете ходить... Сцена вѣдь не бульваръ!..
— Ерунда! — рявкнулъ я. — Какой дуракъ сказалъ вамъ, что я буду молча ходить... Я буду самъ съ собой разговоры разговаривать... Буду представлять сцены изъ босяцкой жизни... Да-съ!.. А вы такъ и пропишите въ афишахъ: «Настоящій босякъ будетъ настоящую босяцкую жизнь представлять»!. .
Директоръ театра посмотрѣлъ на меня, какъ на генія, и немедленно согласился дать мнѣ дебютъ.
Читатель, вы знаете, что значитъ въ наше время модное имя «босяка», а потому я не стану утомлять васъ описаніемъ моего головокружительнаго успѣха.

IV.
Здѣсь.
Пустынная улица.
Ночлежный домъ Мерзавкина. Артисту-босяку
Агафону Варишкину.
— А! Тысячное приглашеніе на свиданіе, сразу сообразилъ я, прочитавъ снова свой адресъ на раздушенномъ конвертѣ.
Я разорвалъ конвертъ...
Подпись: «Твоя огнедышущая Аграфена Семипудова».
— Эге!.. Плывутъ милліоны!.. Наконецъто! — радостно подумалъ я, прочитавъ имя богатѣйшей въ городѣ купчихи. — Эту, пожалуй, и въ законныя супружницы взять не стыдно!
Читатель, я не ошибся въ разсчетахъ: слава привела къ моимъ ногамъ милліоны.
* *
*
Я подслушалъ на улицѣ оригинальный разговоръ:
— Слышали, босякъ Варишкинъ женится на милліонершѣ Семипудовой!..
— Не можетъ быть!.. Какъ это онъ рѣшился на такой мезальянсъ?!..
А я слушалъ и ухмылялся.
Заключеніе.
Что дѣлаю я нынче? Ничего!
Я бросилъ сначала сцену, потомъ жену, а, наконецъ, и босяцкій костюмъ.
Въ изящномъ франтѣ, фланирующемъ теперь по Парижу, едва ли кто-нибудь узнаетъ прежняго босяка.
Я отдѣлался отъ всего „босяцкаго .
Увы только одна „босяцкая“ привычка осталась у меня и до сихъ поръ—люблю выпить! Но и пью я идейно.
Я пью за процвѣтаніе общества, которое занимается не спасеніемъ погибающихъ, а прославленіемъ погибшихъ, за общество, которое удѣляетъ столько трогательнаго вниманія не настоящемъ, а бывшимъ людямъ...
Нильбо.