Провинціальный калейдоскопъ.
(Отъ нашего собственнаго аэронавта).
Въ корзину воздушнаго шара сажусь и новый визитъ провинціи дѣлаю. Для перваго дебюта въ ЕКАТЕРИНОСЛАВЪ опускаюсь.
— Что новаго?—спрашиваю. — Открытіе одно.
— Батюшки, ужъ не свѣтило ли какое-нибудь воздушное необычайной яркости открыли?
— Да, свѣтило, но не воздушное, а бездушное и, къ
сожалѣнію, замѣчательное не яркостью, а темностью. Въ мѣстной губернской земской больницѣ открыли хирургическое свѣтило, которое за производство операцій въ больницѣ деньги брало въ свою пользу, а также въ больницѣ-же безцеремонно принимало больныхъ, обращавшихся къ свѣтилу, какъ къ частному врачу, и платившихъ за лѣченіе большія деньги.
— Ай-ай! Поменьше бы такихъ открытій, чортъ возьми!
Посвящаю екатеринославскому хирургическому свѣтилу маленькій экспромтъ.
*
* *
Для медицинскихъ операцій Васъ назначали, говорятъ, А вы на Фонѣ ассигнацій
Вдругъ операцій дали рядъ! Пусть вы хирургъ извѣстный, міръ-же Твердитъ печально съ давнихъ дней, Что не въ больницѣ, а на биржѣ Вамъ оперировать милѣй!!!
Въ РЯЗАНЬ прилетаю. На благотворительный спектакль въ городской театръ попадаю. Въ пользу пріюта для нищенствующихъ дѣтей любители „Жаворонковъ играютъ. Публики масса.
Все идетъ очень мило и благополучно, до третьяго акта, когда рязанскіе поклонники сценическаго искусства въ такой экстазъ приходятъ, что начинаютъ чествовать бѣдныхъ любителей поднесеніемъ имъ кудахтающей курицы и горланящаго пѣтуха!
Что городъ, то норовъ! Вотъ, чортъ возьми, совершенно своеобразная манера чествовать сценическіе таланты!
Если новшество войдетъ въ моду, если новшество это привьется, то, чего добраго, скоро вѣнки сценическимъ дѣятелямъ будутъ подносить не изъ лавровъ, а изъ куръ, утокъ, гусей, индюшекъ и поросятъ.
Драматическая премьерша или драматическій премьеръ могутъ очутиться въ драматическомъ положеніи. Подносятъ имъ вѣнокъ, они въ полной увѣренности, что это вѣнокъ, какъ вѣнокъ, вдругъ изъ вѣнка, подобно тому, какъ въ дѣтской пѣсенкѣ поется, разноголосый концертъ раздается:
Уточка—„кря,кря“,
Поросеночекъ—«хрю, хрю»,
А пѣтушокъ—«кудахъ, тахъ, тахъ»,—говоритъ! Отъ этихъ странныхъ подношеній Я убѣжденъ, признаюсь въ томъ,
Кудахтать курицей начнетъ подмостокъ геній, Премьерша запоетъ вдругъ пѣтухомъ!
Въ РОСТОВЪ НА ДОНУ переношусь. Совершая полетъ въ прошломъ мѣсяцѣ и заглянувъ въ Воронежъ, я на бѣдствія коночныхъ клячъ наткнулся, а теперь, заглянувъ въ Ростовъ на Дону, еще хуже—на бѣдствія трамвайныхъ служащихъ.
До того дошло, что служащіе на электрическомъ трамваѣ изъ терпѣнія вышли и къ городскому головѣ, какъ коночныя клячи въ Воронежѣ, съ жалобой обратились.
— Въ чемъ дѣло?
— Помилуйте, у служащихъ въ другихъ мѣстахъ рабочій день длится 8 часовъ, 10 часовъ, 12 часовъ, а у насъ еще больше.
— Сколько-же? Неужели 14?
— Больше.
— Неужели 16?! — Еще больше! — Ужели 18?!
— Вотъ, вотъ. Именно.
— Чортъ возьми, это уже не рабочій день, а прессъ какойто! Электрическій прессъ господина электрическаго трамвая! Любопытно, сколько-же удѣляется служащимъ на сонъ? Вѣдь, освободившись отъ службы, служащій помыться, причесаться, попить и поѣсть долженъ? Будемъ надѣяться, что господинъ городской голова обратитъ вниманіе на дѣянія господина электрическаго трамвая! А пока посвятимъ ему маленькій экспромтъ:
Эти дѣянія
Ждутъ воздаянія!
Ты не Зевесъ,
Что-бы всѣхъ служа
щихъ,
Стонущихъ, тужа
щихъ,
(Это ль прогрессъ)?! Въ рядъ съ свеклови
цею,
Шуйцей, десницею, Прятать подъ
прессъ!!!
Изъ Ростова въ КОСТРОМУ перелетаю.
— Что новаго?—у обывателей спрашиваю.
— Зачѣмъ вамъ новое? Посмотрите старое. Иногда старое бываетъ лучше новаго, какъ старый другъ лучше новыхъ двухъ.
— А что-же у васъ изъ стараго интересно?
— Да хоть-бы нашъ Илья Муромецъ, предсѣдатель губернской земской управы П. Н. Исаковъ.
— А почему-же вы называете его Ильей Муромцемъ?
— А потому что между ними сходство есть: былинный Илья Муромецъ сиднемъ сидѣлъ тридцать лѣтъ и три года и нашъ костромской Илья Муромецъ сиднемъ сидитъ на креслѣ предсѣдателя губернской земской управы тридцать лѣтъ и три года.
(Отъ нашего собственнаго аэронавта).
Въ корзину воздушнаго шара сажусь и новый визитъ провинціи дѣлаю. Для перваго дебюта въ ЕКАТЕРИНОСЛАВЪ опускаюсь.
— Что новаго?—спрашиваю. — Открытіе одно.
— Батюшки, ужъ не свѣтило ли какое-нибудь воздушное необычайной яркости открыли?
— Да, свѣтило, но не воздушное, а бездушное и, къ
сожалѣнію, замѣчательное не яркостью, а темностью. Въ мѣстной губернской земской больницѣ открыли хирургическое свѣтило, которое за производство операцій въ больницѣ деньги брало въ свою пользу, а также въ больницѣ-же безцеремонно принимало больныхъ, обращавшихся къ свѣтилу, какъ къ частному врачу, и платившихъ за лѣченіе большія деньги.
— Ай-ай! Поменьше бы такихъ открытій, чортъ возьми!
Посвящаю екатеринославскому хирургическому свѣтилу маленькій экспромтъ.
*
* *
Для медицинскихъ операцій Васъ назначали, говорятъ, А вы на Фонѣ ассигнацій
Вдругъ операцій дали рядъ! Пусть вы хирургъ извѣстный, міръ-же Твердитъ печально съ давнихъ дней, Что не въ больницѣ, а на биржѣ Вамъ оперировать милѣй!!!
Въ РЯЗАНЬ прилетаю. На благотворительный спектакль въ городской театръ попадаю. Въ пользу пріюта для нищенствующихъ дѣтей любители „Жаворонковъ играютъ. Публики масса.
Все идетъ очень мило и благополучно, до третьяго акта, когда рязанскіе поклонники сценическаго искусства въ такой экстазъ приходятъ, что начинаютъ чествовать бѣдныхъ любителей поднесеніемъ имъ кудахтающей курицы и горланящаго пѣтуха!
Что городъ, то норовъ! Вотъ, чортъ возьми, совершенно своеобразная манера чествовать сценическіе таланты!
Если новшество войдетъ въ моду, если новшество это привьется, то, чего добраго, скоро вѣнки сценическимъ дѣятелямъ будутъ подносить не изъ лавровъ, а изъ куръ, утокъ, гусей, индюшекъ и поросятъ.
Драматическая премьерша или драматическій премьеръ могутъ очутиться въ драматическомъ положеніи. Подносятъ имъ вѣнокъ, они въ полной увѣренности, что это вѣнокъ, какъ вѣнокъ, вдругъ изъ вѣнка, подобно тому, какъ въ дѣтской пѣсенкѣ поется, разноголосый концертъ раздается:
Уточка—„кря,кря“,
Поросеночекъ—«хрю, хрю»,
А пѣтушокъ—«кудахъ, тахъ, тахъ»,—говоритъ! Отъ этихъ странныхъ подношеній Я убѣжденъ, признаюсь въ томъ,
Кудахтать курицей начнетъ подмостокъ геній, Премьерша запоетъ вдругъ пѣтухомъ!
Въ РОСТОВЪ НА ДОНУ переношусь. Совершая полетъ въ прошломъ мѣсяцѣ и заглянувъ въ Воронежъ, я на бѣдствія коночныхъ клячъ наткнулся, а теперь, заглянувъ въ Ростовъ на Дону, еще хуже—на бѣдствія трамвайныхъ служащихъ.
До того дошло, что служащіе на электрическомъ трамваѣ изъ терпѣнія вышли и къ городскому головѣ, какъ коночныя клячи въ Воронежѣ, съ жалобой обратились.
— Въ чемъ дѣло?
— Помилуйте, у служащихъ въ другихъ мѣстахъ рабочій день длится 8 часовъ, 10 часовъ, 12 часовъ, а у насъ еще больше.
— Сколько-же? Неужели 14?
— Больше.
— Неужели 16?! — Еще больше! — Ужели 18?!
— Вотъ, вотъ. Именно.
— Чортъ возьми, это уже не рабочій день, а прессъ какойто! Электрическій прессъ господина электрическаго трамвая! Любопытно, сколько-же удѣляется служащимъ на сонъ? Вѣдь, освободившись отъ службы, служащій помыться, причесаться, попить и поѣсть долженъ? Будемъ надѣяться, что господинъ городской голова обратитъ вниманіе на дѣянія господина электрическаго трамвая! А пока посвятимъ ему маленькій экспромтъ:
Эти дѣянія
Ждутъ воздаянія!
Ты не Зевесъ,
Что-бы всѣхъ служа
щихъ,
Стонущихъ, тужа
щихъ,
(Это ль прогрессъ)?! Въ рядъ съ свеклови
цею,
Шуйцей, десницею, Прятать подъ
прессъ!!!
Изъ Ростова въ КОСТРОМУ перелетаю.
— Что новаго?—у обывателей спрашиваю.
— Зачѣмъ вамъ новое? Посмотрите старое. Иногда старое бываетъ лучше новаго, какъ старый другъ лучше новыхъ двухъ.
— А что-же у васъ изъ стараго интересно?
— Да хоть-бы нашъ Илья Муромецъ, предсѣдатель губернской земской управы П. Н. Исаковъ.
— А почему-же вы называете его Ильей Муромцемъ?
— А потому что между ними сходство есть: былинный Илья Муромецъ сиднемъ сидѣлъ тридцать лѣтъ и три года и нашъ костромской Илья Муромецъ сиднемъ сидитъ на креслѣ предсѣдателя губернской земской управы тридцать лѣтъ и три года.