ЛУКОМОРЬЕ
№ 39.
26 сентября 1915 г.
Сестрѣ милосердія.
Я странница... Пусти меня, пусти... Здѣсь слишкомъ все и мирно, и прекрасно, И солнце здѣсь вечернее такъ ясно,
Что тяжко мнѣ днямъ жизни счетъ вести. Моей душѣ здѣсь тѣсно и докучно.
Ей бури хочется, ей хочется громовъ, И душно ей подъ кровлею домовъ,
Гдѣ жизнь течетъ такъ скупо—однозвучно.
Я видѣла сегодня раннимъ днемъ,
Какъ солнце розы бѣлыя голубитъ, А тамъ, гдѣ врагъ родныя жизни губитъ, Тамъ розы алыя взростаютъ подъ огнемъ. Тѣмъ розамъ—вся любовь, всѣ утѣшенья И все терпѣніе, какое есть въ груди. Я странница... Пусти меня, пусти
Героямъ родины великой на служенье.
Елена Ѳедотова.
Невѣста.
Какъ разъ противъ своего бинокля Екатерина Михайловна опять увидѣла такія же два стекла другого бинокля съ противоположнаго ряда ложъ и снова ей не удалось разсмотрѣть сидѣвшей тамъ дамы. Кажется, не только ея вниманіе привлекала эта женщина на первомъ представленіи новаго балета. Она сидѣла въ ложѣ почти одна, потому что маленькая скромно одѣтая старушка все время скрывалась въ аванложѣ и высаживалась впередъ только, когда гасили въ залѣ свѣтъ. Въ мѣру нагримированная, въ ярко желтомъ, экстравагантнаго покроя, платьѣ, она смотрѣла робко и вызывающе, замѣчая нелестное вниманіе публики и порывисто хватаясь за бинокль въ отвѣтъ на любопытные взгляды. Нѣсколько мужчинъ заходило къ ней, говорили стоя, ие присаживаясь, смѣялись и подталкивали другъ друга. Въ фойэ она не выходила, а съ порога аванложи смотрѣла на гуляющихъ по коридору, не обращая вниманія на нескрываемое шушуканье. Предста
вленіе, повидимому, не интересовало ее, ея присутствіе въ театрѣ носило исключительно характеръ вызова, отъ котораго она сама изнемогала.
Екатерина Михайловна Лобанчикова не могла объяснить себѣ, почему ее такъ интересуетъ эта женщина. Впрочемъ, ею интересовался и Катинъ братъ Сережа, и женихъ Лобанчцковой, Алексѣй Ивановичъ Туринъ. Послѣдній интересовался не столько самой дамой, сколько вниманіемъ Кати къ противоположной ложѣ. Онъ все говорилъ, что молодой дѣвушкѣ нельзя такъ лорнировать людей, въ чемъ его поддерживала и будущая теща. Сережа громко засмѣялся, а Катина мать сказала:
— Я даже удивляюсь, какъ на первомъ представленіи балета могутъ бывать такія особы!
— Развѣ ты ее знаешь, мама?— живо обернулась къ ней Екатерина Михайловна.
Та пожала плечами и промолчала. Въ антрактѣ Катя, несмотря на отговоры старой Лобанчиковой, вышла
съ женихомъ пройтись по коридору. Можно было подумать, что дѣвушка имѣетъ опредѣленную цѣль, такъ прямо и быстро она направилась впередъ, почти увлекая за собою Алексѣя Ивановича.
На порогѣ аванложи стояла желтая дама, напряженно, робко и нагло щуря глаза. Катѣ показалось, что она смотритъ прямо на нее, или на Алексѣя Ивановича. Слегка повернувшись къ жениху, она замѣтила досадливую и какую-то извиняющуюся улыбку на его лицѣ, вдругъ сдѣлавшимся непріятнымъ и надутымъ. Екатерина Михайловна внимательно взглянула на лицо яіенщины, такъ что та слегка улыбнулась, замѣтивъ этотъ взглядъ. Можетъ быть, она улыбнулась просто такъ, независимо отъ Катинаго взгляда.
Они уже шли обратно мимо той же ложи, когда Алексѣй прижалъ плотнѣе Катину руку, прошептавъ:
— Катя, я прошу васъ не смотрѣть на эту женщину. Это неприлично, понимаете?..
№ 39.
26 сентября 1915 г.
Сестрѣ милосердія.
Я странница... Пусти меня, пусти... Здѣсь слишкомъ все и мирно, и прекрасно, И солнце здѣсь вечернее такъ ясно,
Что тяжко мнѣ днямъ жизни счетъ вести. Моей душѣ здѣсь тѣсно и докучно.
Ей бури хочется, ей хочется громовъ, И душно ей подъ кровлею домовъ,
Гдѣ жизнь течетъ такъ скупо—однозвучно.
Я видѣла сегодня раннимъ днемъ,
Какъ солнце розы бѣлыя голубитъ, А тамъ, гдѣ врагъ родныя жизни губитъ, Тамъ розы алыя взростаютъ подъ огнемъ. Тѣмъ розамъ—вся любовь, всѣ утѣшенья И все терпѣніе, какое есть въ груди. Я странница... Пусти меня, пусти
Героямъ родины великой на служенье.
Елена Ѳедотова.
Невѣста.
Какъ разъ противъ своего бинокля Екатерина Михайловна опять увидѣла такія же два стекла другого бинокля съ противоположнаго ряда ложъ и снова ей не удалось разсмотрѣть сидѣвшей тамъ дамы. Кажется, не только ея вниманіе привлекала эта женщина на первомъ представленіи новаго балета. Она сидѣла въ ложѣ почти одна, потому что маленькая скромно одѣтая старушка все время скрывалась въ аванложѣ и высаживалась впередъ только, когда гасили въ залѣ свѣтъ. Въ мѣру нагримированная, въ ярко желтомъ, экстравагантнаго покроя, платьѣ, она смотрѣла робко и вызывающе, замѣчая нелестное вниманіе публики и порывисто хватаясь за бинокль въ отвѣтъ на любопытные взгляды. Нѣсколько мужчинъ заходило къ ней, говорили стоя, ие присаживаясь, смѣялись и подталкивали другъ друга. Въ фойэ она не выходила, а съ порога аванложи смотрѣла на гуляющихъ по коридору, не обращая вниманія на нескрываемое шушуканье. Предста
вленіе, повидимому, не интересовало ее, ея присутствіе въ театрѣ носило исключительно характеръ вызова, отъ котораго она сама изнемогала.
Екатерина Михайловна Лобанчикова не могла объяснить себѣ, почему ее такъ интересуетъ эта женщина. Впрочемъ, ею интересовался и Катинъ братъ Сережа, и женихъ Лобанчцковой, Алексѣй Ивановичъ Туринъ. Послѣдній интересовался не столько самой дамой, сколько вниманіемъ Кати къ противоположной ложѣ. Онъ все говорилъ, что молодой дѣвушкѣ нельзя такъ лорнировать людей, въ чемъ его поддерживала и будущая теща. Сережа громко засмѣялся, а Катина мать сказала:
— Я даже удивляюсь, какъ на первомъ представленіи балета могутъ бывать такія особы!
— Развѣ ты ее знаешь, мама?— живо обернулась къ ней Екатерина Михайловна.
Та пожала плечами и промолчала. Въ антрактѣ Катя, несмотря на отговоры старой Лобанчиковой, вышла
съ женихомъ пройтись по коридору. Можно было подумать, что дѣвушка имѣетъ опредѣленную цѣль, такъ прямо и быстро она направилась впередъ, почти увлекая за собою Алексѣя Ивановича.
На порогѣ аванложи стояла желтая дама, напряженно, робко и нагло щуря глаза. Катѣ показалось, что она смотритъ прямо на нее, или на Алексѣя Ивановича. Слегка повернувшись къ жениху, она замѣтила досадливую и какую-то извиняющуюся улыбку на его лицѣ, вдругъ сдѣлавшимся непріятнымъ и надутымъ. Екатерина Михайловна внимательно взглянула на лицо яіенщины, такъ что та слегка улыбнулась, замѣтивъ этотъ взглядъ. Можетъ быть, она улыбнулась просто такъ, независимо отъ Катинаго взгляда.
Они уже шли обратно мимо той же ложи, когда Алексѣй прижалъ плотнѣе Катину руку, прошептавъ:
— Катя, я прошу васъ не смотрѣть на эту женщину. Это неприлично, понимаете?..