а у хорошаго мастера на заказъ сдѣлалъ, «стильную», по стариннымъ образцамъ, матерію къ ней самъ подбиралъ. Покупая ковры и портьеры, замучался онъ, похудѣлъ, картины развѣшивая. Рамки, этажерочки, арматуру, вазочки и всякую другую мелочь, которой въ современныхъ комнатахъ полагается наваливать безъ счету, покупала Нина Ивановна сама. Это была трудная, можно сказать, самоотверженная работа молодыхъ супруговъ. Семь комнатъ — не шутка. Въ работѣ молодоженовъ принимали дѣятельное участіе и друзья ихъ, принося въ подарокъ, «на счастье», немало всякой дряни. Вскорѣ квартира вся оказалась заставленной, завѣшанной, загроможденной выше мѣры.
Тогда Андрей Петровичъ сказалъ Нинѣ Ивановнѣ:
— Вотъ и готово наше гнѣздышко, дорогая моя птичка. Теперь можно начинать жить.
Нина Ивановна молча прижалась къ нему: она вѣрила, что этотъ страш
ный складъ вещей — ея гнѣздышко. что сама она птичка, — и что теперь жизнь начнется.
Вѣрилъ и Андрей Петровичъ, что жизнь начнется.
Какъ у васъ уютно! Какіе вы счастливые! — восклицали друзья и гости, приходя къ новобрачнымъ, и Андрей Петровичъ все болѣе гордился своимъ умѣньемъ устраивать жизнь.
Но тщетно ждала Нина Ивановна, когда начнется жизнь.
Сначала они принимала за начало жизни стыдъ дѣвичества, который все не могла побороть. Потомъ пришло время, когда ей стали казаться жизнью мутные огни впервые пробудившейся чувственности. Но дремавшая душа ея говорила ей, что все это не то. Смутно ожидала она материнства, какъ настоящаго начала жизни, но Андрей Петровичъ не хотѣлъ дѣтей. Онъ увѣрялъ, что дѣти нарушатъ ихъ личное счастье, что дѣтей имъ еще рано имѣть, что имъ еще нужно побыть въ «своемъ раю». Нина Ивановна его слушалась.
Такъ прошли первые годы. Едва исчезла новизна, сейчасъ же началась привычка. Съ привычкой пришла скука. Нина Ивановна покорно приняла и скуку.
— Должно быть, это и есть жизнь, — думала она про свое сонное существованіе: — а все остальное, — только мечты...
Что было остального «въ жизни», она не знала, но предчувствовала всѣмъ своимъ существомъ. Такъ въ Крыму, еще не видя моря, уже предчувствуешь его за волнистой линіей прибрежнихъ холмовъ.
Нина Ивановна не знала, что погибаетъ, что еще нѣсколько лѣтъ такой «счастливой» жизни и ее затянетъ паутина. И никто изъ ея друзей ничѣмъ не могъ ей помочь, потому что всѣ жили такъ же, какъ она, и тѣ же мертвые будни считали днями жизни.
Андрей Петровичъ находилъ, что въ его женѣ мало «огня», что ей нехватаетъ темперамента, и потому началъ скоро свой темпераментъ про
Конвоированіе плѣнныхъ.
Рис. Р. Френцъ.
Тогда Андрей Петровичъ сказалъ Нинѣ Ивановнѣ:
— Вотъ и готово наше гнѣздышко, дорогая моя птичка. Теперь можно начинать жить.
Нина Ивановна молча прижалась къ нему: она вѣрила, что этотъ страш
ный складъ вещей — ея гнѣздышко. что сама она птичка, — и что теперь жизнь начнется.
Вѣрилъ и Андрей Петровичъ, что жизнь начнется.
Какъ у васъ уютно! Какіе вы счастливые! — восклицали друзья и гости, приходя къ новобрачнымъ, и Андрей Петровичъ все болѣе гордился своимъ умѣньемъ устраивать жизнь.
Но тщетно ждала Нина Ивановна, когда начнется жизнь.
Сначала они принимала за начало жизни стыдъ дѣвичества, который все не могла побороть. Потомъ пришло время, когда ей стали казаться жизнью мутные огни впервые пробудившейся чувственности. Но дремавшая душа ея говорила ей, что все это не то. Смутно ожидала она материнства, какъ настоящаго начала жизни, но Андрей Петровичъ не хотѣлъ дѣтей. Онъ увѣрялъ, что дѣти нарушатъ ихъ личное счастье, что дѣтей имъ еще рано имѣть, что имъ еще нужно побыть въ «своемъ раю». Нина Ивановна его слушалась.
Такъ прошли первые годы. Едва исчезла новизна, сейчасъ же началась привычка. Съ привычкой пришла скука. Нина Ивановна покорно приняла и скуку.
— Должно быть, это и есть жизнь, — думала она про свое сонное существованіе: — а все остальное, — только мечты...
Что было остального «въ жизни», она не знала, но предчувствовала всѣмъ своимъ существомъ. Такъ въ Крыму, еще не видя моря, уже предчувствуешь его за волнистой линіей прибрежнихъ холмовъ.
Нина Ивановна не знала, что погибаетъ, что еще нѣсколько лѣтъ такой «счастливой» жизни и ее затянетъ паутина. И никто изъ ея друзей ничѣмъ не могъ ей помочь, потому что всѣ жили такъ же, какъ она, и тѣ же мертвые будни считали днями жизни.
Андрей Петровичъ находилъ, что въ его женѣ мало «огня», что ей нехватаетъ темперамента, и потому началъ скоро свой темпераментъ про
Конвоированіе плѣнныхъ.
Рис. Р. Френцъ.