ЛУKOМOРЬE
№ 3.
16 января 1916 г.
ЯНКО.
Янко, гдѣ ты, Янко смѣлый, Янко, сербскій соловей?
Иль полегъ ты, онѣмѣлый, На груди земли своей?
Иль, нахмуривъ жутко брови, Какъ орелъ, на перевалъ
Залетѣлъ и вражьей крови
Жаждешь, витязь черныхъ скалъ?
Нѣтъ, недаромъ: «За обиду» — Ты мечтаешь: — «Отомщу! »
Богъ всегда даетъ Давиду Всепобѣдную пращу.
Въ громѣ боя возродится Твой измученный народъ. Величаться и гордиться Будетъ Сербіи чередъ.
Скоро станетъ, Янко милый,
Сербъ и русскій, грудь-о-грудь, Наши тихія могилы —
Къ всеславянской славѣ путь.
Сергѣй Городецкій.
Близкіе, дорогіе...
И сегодня опять Анна Семеновна можетъ не торопиться утромъ, можетъ не сразу вскочить съ постели, и спокойно пить чай, просматривая праздничные номера газетъ и журналовъ. Около двѣнадцати зайдетъ Шурочка, онѣ немного пройдутся, чтобы подышать свѣжимъ, морознымъ воздухомъ, а потомъ — завтракъ и уборка елки у Шурочкиной тетки. Вѣдь сегодня первый день Рождества.
Это, конечно, очень пріятно, что можно сейчасъ не спѣшить, обжи
гаясь горячимъ чаемъ, не бѣжать на улицу, чтобы втянуться почти на ходу въ этотъ внезапно дергающій переполненный трамвай. За свою одинокую трудовую жизнь Анна Семеновна привыкла цѣнить праздники. Но вмѣстѣ съ тѣмъ и Рождество и Пасха, полныя патріархальной торжественности, такою щемящей болью отзываются въ душѣ безсемейныхъ, брошенныхъ людей, что кажется — лучше бы ихъ не было вовсе, лучше ужъ обычные, по часамъ размѣренные будни.
Анна Семеновна съ восемнадцати лѣтъ, съ года смерти отца, сама себѣ зарабатываетъ кусокъ хлѣба. Два раза жила гувернанткой, но эта жизнь ей показалась особенно тяжелой, сотканной изъ постоянныхъ, всегда чувствуемыхъ униженій. Это какое-то полукрѣпостное состояніе. И хотя гораздо опаснѣе и труднѣе перебиваться уроками, но все-таки здѣсь есть извѣстная свобода, неприкосновенность незанятыхъ часовъ, здѣсь кругъ обязанностей очерченъ точно и опредѣленно.
№ 3.
16 января 1916 г.
ЯНКО.
Янко, гдѣ ты, Янко смѣлый, Янко, сербскій соловей?
Иль полегъ ты, онѣмѣлый, На груди земли своей?
Иль, нахмуривъ жутко брови, Какъ орелъ, на перевалъ
Залетѣлъ и вражьей крови
Жаждешь, витязь черныхъ скалъ?
Нѣтъ, недаромъ: «За обиду» — Ты мечтаешь: — «Отомщу! »
Богъ всегда даетъ Давиду Всепобѣдную пращу.
Въ громѣ боя возродится Твой измученный народъ. Величаться и гордиться Будетъ Сербіи чередъ.
Скоро станетъ, Янко милый,
Сербъ и русскій, грудь-о-грудь, Наши тихія могилы —
Къ всеславянской славѣ путь.
Сергѣй Городецкій.
Близкіе, дорогіе...
И сегодня опять Анна Семеновна можетъ не торопиться утромъ, можетъ не сразу вскочить съ постели, и спокойно пить чай, просматривая праздничные номера газетъ и журналовъ. Около двѣнадцати зайдетъ Шурочка, онѣ немного пройдутся, чтобы подышать свѣжимъ, морознымъ воздухомъ, а потомъ — завтракъ и уборка елки у Шурочкиной тетки. Вѣдь сегодня первый день Рождества.
Это, конечно, очень пріятно, что можно сейчасъ не спѣшить, обжи
гаясь горячимъ чаемъ, не бѣжать на улицу, чтобы втянуться почти на ходу въ этотъ внезапно дергающій переполненный трамвай. За свою одинокую трудовую жизнь Анна Семеновна привыкла цѣнить праздники. Но вмѣстѣ съ тѣмъ и Рождество и Пасха, полныя патріархальной торжественности, такою щемящей болью отзываются въ душѣ безсемейныхъ, брошенныхъ людей, что кажется — лучше бы ихъ не было вовсе, лучше ужъ обычные, по часамъ размѣренные будни.
Анна Семеновна съ восемнадцати лѣтъ, съ года смерти отца, сама себѣ зарабатываетъ кусокъ хлѣба. Два раза жила гувернанткой, но эта жизнь ей показалась особенно тяжелой, сотканной изъ постоянныхъ, всегда чувствуемыхъ униженій. Это какое-то полукрѣпостное состояніе. И хотя гораздо опаснѣе и труднѣе перебиваться уроками, но все-таки здѣсь есть извѣстная свобода, неприкосновенность незанятыхъ часовъ, здѣсь кругъ обязанностей очерченъ точно и опредѣленно.