БУДИЛЬНИКЪ
Пятьдесятъ №№ въ годъ.
Подписка: годъ - 7 р, 1/2-года—4 р., съ доставкой 8 р. и 4 р. 50 коп., съ перес. 9 р. и 5 р. За границу, въ придѣлахъ Почтоваго союза 12 р., внѣ coюзa—по особому тарифу. Годовые подписчики, добавляющіе одинъ рубль, получаютъ премію: „Ледяной домъ . Полугодовые не имѣютъ права на премію.
у разносчиковъ по 20 коп.
Объявленія - 25 к. строка петита. Болѣе 1 раза - уступка по соглашенію.
Адресъ „Будильника :
Москва, Тверская, д. Спиридонова.
Пріемные дни редакціи —понедѣльникъ и четвергъ, отъ 3 до 5 час. На статьяхъ требуются подпись, адресъ и условіи автора. Статьи безъ обозначенія условій считаются безплатными. Возвращеніе рукописей необязательно. Принятое для печати можетъ быть измѣняемо и сокращаемо, по усмотрѣнію редакціи.
Перемѣна адреса — 30 коп.; гopoдского на иногородній— до 1 іюля 1 р. 30 коп.,
послѣ 1 іюля — 30 коп.1895 г., — 1 октября, N⁰ 38.
ГОДЪ ХХХI.
Адресъ редакціи: Москва, Тверская, д. Спиридонова.
ГОДЪ XXXI
Объявленія для журнала „Будильникъ принимаются исключительно въ Центральной конторѣ объявленій, Л. и Э. Метцль и К⁰, въ Москвѣ, на Мясницкой, д. Сытова.
Къ этому № прилагается добавочный полулистъ.
Слѣдующій иллюстрированный разсказъ см. въ № 39-мъ.
*
Нашъ вѣкъ... Собранье всякихъ
золъ онъ!
Ахъ! слышимъ мы изъ многихъ устъ: Пожалуй, будь ты самъ хоть пустъ— Карманъ твой былъ-бы только полонъ!
О томъ и о семъ.
«Русское общество пароходства и торговлиимѣетъ свою собственную исторію съ географіей.
Изъ географіи достаточно вспомнить Тарханкутскіи мысъ, этотъ черноморскій пупъ земли, о который разбиваются лучшіе надежды и пароходы.
А что касается «исторій», отмѣченныхъ лѣтописями, ими переполнена древняя, средняя и новая исторія черноморскаго пароходства.
Между прочимъ, недавно, на одномъ изъ пароходовъ по случаю паденія пассажира за
Господа путешественники.
Европейцы.
Надо полагать, что когда-нибудь какая нибудь нація обладала талантомъ порождать пріятныхъ попутчиковъ. Иначе, откуда бы взялось и самое понятіе о сихъ послѣднихъ? Однако, эта благородная, но таинственная нація такъ основательно вымерла, что отъ нея не осталось, въ поученіе потомковъ ни слѣда, ни исторіи, ни памяти, ни имени.... Словомъ, если она и была, то была настолько давно, что, по всѣмъ вѣроятіямъ, ея вовсе не было.
Не знаю, какой божокъ у грековъ и римлянъ покровительствовалъ путешествующимъ по желѣзнымъ дорогамъ. Вопросъ тѣмъ болѣе затруднительный, что археологи отрицаютъ самое существованіе желѣзныхъ дорогъ у римлянъ, соглашаясь, однако, что по
бортъ, хватились спасательныхъ круговъ, а оказались только футляры.
Круги пошли въ краску, и завѣдующихъ даже въ краску не бросило, когда человѣкъ утонулъ.
Пустые футляры это, вѣроятно, эмблемы такихъ, же головъ пароходной команды, которыя правленіе старается наполнить приказами.
Черноморскіе Колумбы открываютъ Америку, по части пароходныхъ порядковъ, требуя въ приказахъ, чтобы служащіе исполняли обязанности, не теряли присутствія духа и пр.
Хорошо, если приказы не явятся спасательными кругами, а головы—футлярами, потому что футляры по обыкновенію пусты, а отъ круговъ только круги по водѣ расходятся.
*
И Петербургъ, и Москва не знаютъ, какъ урегулировать мясную торговлю и ограничить аппетиты мясниковъ, которые дерутъ семь шкуръ съ потребителя.
Городскіе радѣтели жуютъ да пережевываютъ, точно кухмистерскій бифштексъ, мясной вопросъ, пока отъ потребителя кожа да кости остаются.
Управы слезно упрашиваютъ мясниковъ пощадить обывательскія шкуры, самимъ-же пригодятся.
Но у мясниковъ натура бычья и кожа выдѣланная, ихъ не проймешь просьбами.
Остается приложить руки къ дѣлу, а не разводить ими попусту, и принять въ вѣдѣніе города мясную торговлю.
Въ Петербургѣ вопросъ назрѣлъ, и тамъ проектъ устройства городскихъ лавокъ, по крайней мѣрѣ, уже въ комиссію внесенъ.
А у насъ управа отговаривается скоплені
емъ дѣлъ и сложностью предварительной работы.
Но когда управа не сидитъ на дѣлахъ, при томъ такъ прочно, что ихъ не двинешь съ мѣста?
Пока же, значитъ, московскимъ мясникамъ остается еще блаженствовать на свѣтѣ.
Интересно, однако, сколько шкуръ надо снять съ обывателя, чтобы управа тронулась его положеніемъ?
*
Банкирскія рекламы обратились въ настоящую блокаду. И вотъ, наконецъ, имъ хотятъ подрѣзать крылья, подвергнувъ ихъ цензурѣ.
Какъ извѣстно, банкиры проявляютъ необыкновенную легкость въ мысляхъ, не говоря о дѣлахъ. И полетъ фантазіи удивительный, вѣроятно, отъ частаго вылетанія въ трубу.
Поэзіей дышутъ рекламы о продажѣ выигрышныхъ билетовъ въ разсрочку, а оплачиваются онѣ такъ, какъ ни одному поэту въ мірѣ не снилось.
Эти «выигрышныя» произведенія—просто усовершенствованныя удочки, которыя одно удовольствіе доставляютъ попавшейся рыбкѣ.
Если обыкновенная реклама—поэма и гимнъ, то банкирская—пѣснь торжествующей наживы.
Нигдѣ нѣтъ такого простора фантазіи и такого матеріяла для пѣснопѣнія.
Потому что рекламируемая вакса останется ваксой, хотя-бы усовершенствованной, а билетъ въ разсрочку—это милліонъ терзаній и двѣсти тысячъ въ туманѣ.
Банкиръ среди рекламистовъ это тотъ-же декадентъ среди поэтовъ. У одного ни одной мысли за душой, у другого часто ни одного
слѣдніе были достаточно почтенной націей, чтобы заслуживать костоломку по желѣзнымъ дорогамъ. Но какъ бы ни звали этого божка,—да не пошлетъ онъ мнѣ въ сосѣди на долгій путь ни русскаго, ни француза, ни итальянца, ни гишпанца, ни грека, ни.... съ китайцами не случалось ѣзжать, каковы китайцы въ дорогѣ—не знаю.
Говорятъ, будто самые обворожительные, воспитанные, деликатные, словомъ, самые общественные люди въ Европѣ,—французы. И, разумѣется, это правда, но пусть чортъ меня возьметъ, если у меня не чесались иной разъ руки выбросить изъ окна француза-попутчика.
Во-первыхъ—главнымъ долгомъ вѣжливости онъ полагаетъ необходимость занимать васъ. А занимать васъ у него одинъ способъ—трещать вамъ въ уши всякій вздоръ, съ усердіемъ и неугомонностью дрессированной сороки. Такъ какъ всякій французъ—по природѣ своей горожанинъ, то онъ удивляется рѣшительно всему, что видитъ изъ вагоннаго окна и заставляетъ васъ удивляться вмѣстѣ съ нимъ. Вамъ приходится восторгаться тѣмъ, что у коровы четыре ноги, что трава зеленая, дарить сочувственныя улыбки лающей на поѣздъ собакѣ, утѣшаться на каждую глупую рожу, которая мелькнетъ на станціонной платформѣ. А разговоры о женщинахъ и объ амурныхъ побѣдахъ?! особенно—если французъ изъ военныхъ?! Вѣдь у нихъ у каждаго—фантастическое прошлое изъ дю
жины отравившихся маркизъ, утопившихся герцогинь, повѣсившихся баронессъ,— и все это отъ безнадежной любви къ вашему интересному спутнику. А для финала—русская княгиня, съ весьма поэтическимъ, хотя нѣсколько страннымъ именемъ: Чашка Самоваровна де-Подносъ, которую разлучилъ съ очаровательнымъ французомъ жестокій мужъ ея Поясъ Лаптевичъ,—и теперь cette pauvre Tschasch’ka заточена aux steppes, avec des moujiks, коротаетъ свое грустное время исключительно тѣмъ, что подъ тѣнью развѣсистой клюквы ѣстъ телѣгу и пьетъ колокольчикъ...
Французъ всегда и вездѣ—дозволено или нѣтъ — куритъ. Онъ вытягиваетъ изъ кармана сигару, любезно освѣдомляясь у васъ:
— Вы разрѣшите?
Но закуриваетъ немедленно, не дождавшись вашего «нѣтъ» ; если же-вы «нѣтъ» всетаки ему скажете, то, во-первыхъ, онъ васъ не послушается и курить не перестанетъ, вовторыхъ, надуется на васъ и надѣлаетъ вамъ массу мелкихъ неудобствъ и непріятностей.... Въ этомъ случаѣ хороши противъ француза — англичане, народъ немногорѣчивый, но выразительный.
Хорошій англичанинъ молча входитъ въ вагонъ, молча садится на свободное мѣсто, молча сидитъ длинный и неподвижный, словно аршинъ проглотилъ, съ глазами холодными и стеклянистыми, какъ у египетскихъ мумій, которыя по собраннымъ мною наблюденіямъ приходятся англичанамъ двоюродными бабушками.
Пятьдесятъ №№ въ годъ.
Подписка: годъ - 7 р, 1/2-года—4 р., съ доставкой 8 р. и 4 р. 50 коп., съ перес. 9 р. и 5 р. За границу, въ придѣлахъ Почтоваго союза 12 р., внѣ coюзa—по особому тарифу. Годовые подписчики, добавляющіе одинъ рубль, получаютъ премію: „Ледяной домъ . Полугодовые не имѣютъ права на премію.
у разносчиковъ по 20 коп.
Объявленія - 25 к. строка петита. Болѣе 1 раза - уступка по соглашенію.
Адресъ „Будильника :
Москва, Тверская, д. Спиридонова.
Пріемные дни редакціи —понедѣльникъ и четвергъ, отъ 3 до 5 час. На статьяхъ требуются подпись, адресъ и условіи автора. Статьи безъ обозначенія условій считаются безплатными. Возвращеніе рукописей необязательно. Принятое для печати можетъ быть измѣняемо и сокращаемо, по усмотрѣнію редакціи.
Перемѣна адреса — 30 коп.; гopoдского на иногородній— до 1 іюля 1 р. 30 коп.,
послѣ 1 іюля — 30 коп.1895 г., — 1 октября, N⁰ 38.
ГОДЪ ХХХI.
Адресъ редакціи: Москва, Тверская, д. Спиридонова.
ГОДЪ XXXI
Объявленія для журнала „Будильникъ принимаются исключительно въ Центральной конторѣ объявленій, Л. и Э. Метцль и К⁰, въ Москвѣ, на Мясницкой, д. Сытова.
Къ этому № прилагается добавочный полулистъ.
Слѣдующій иллюстрированный разсказъ см. въ № 39-мъ.
*
Нашъ вѣкъ... Собранье всякихъ
золъ онъ!
Ахъ! слышимъ мы изъ многихъ устъ: Пожалуй, будь ты самъ хоть пустъ— Карманъ твой былъ-бы только полонъ!
О томъ и о семъ.
«Русское общество пароходства и торговлиимѣетъ свою собственную исторію съ географіей.
Изъ географіи достаточно вспомнить Тарханкутскіи мысъ, этотъ черноморскій пупъ земли, о который разбиваются лучшіе надежды и пароходы.
А что касается «исторій», отмѣченныхъ лѣтописями, ими переполнена древняя, средняя и новая исторія черноморскаго пароходства.
Между прочимъ, недавно, на одномъ изъ пароходовъ по случаю паденія пассажира за
Господа путешественники.
Европейцы.
Надо полагать, что когда-нибудь какая нибудь нація обладала талантомъ порождать пріятныхъ попутчиковъ. Иначе, откуда бы взялось и самое понятіе о сихъ послѣднихъ? Однако, эта благородная, но таинственная нація такъ основательно вымерла, что отъ нея не осталось, въ поученіе потомковъ ни слѣда, ни исторіи, ни памяти, ни имени.... Словомъ, если она и была, то была настолько давно, что, по всѣмъ вѣроятіямъ, ея вовсе не было.
Не знаю, какой божокъ у грековъ и римлянъ покровительствовалъ путешествующимъ по желѣзнымъ дорогамъ. Вопросъ тѣмъ болѣе затруднительный, что археологи отрицаютъ самое существованіе желѣзныхъ дорогъ у римлянъ, соглашаясь, однако, что по
бортъ, хватились спасательныхъ круговъ, а оказались только футляры.
Круги пошли въ краску, и завѣдующихъ даже въ краску не бросило, когда человѣкъ утонулъ.
Пустые футляры это, вѣроятно, эмблемы такихъ, же головъ пароходной команды, которыя правленіе старается наполнить приказами.
Черноморскіе Колумбы открываютъ Америку, по части пароходныхъ порядковъ, требуя въ приказахъ, чтобы служащіе исполняли обязанности, не теряли присутствія духа и пр.
Хорошо, если приказы не явятся спасательными кругами, а головы—футлярами, потому что футляры по обыкновенію пусты, а отъ круговъ только круги по водѣ расходятся.
*
И Петербургъ, и Москва не знаютъ, какъ урегулировать мясную торговлю и ограничить аппетиты мясниковъ, которые дерутъ семь шкуръ съ потребителя.
Городскіе радѣтели жуютъ да пережевываютъ, точно кухмистерскій бифштексъ, мясной вопросъ, пока отъ потребителя кожа да кости остаются.
Управы слезно упрашиваютъ мясниковъ пощадить обывательскія шкуры, самимъ-же пригодятся.
Но у мясниковъ натура бычья и кожа выдѣланная, ихъ не проймешь просьбами.
Остается приложить руки къ дѣлу, а не разводить ими попусту, и принять въ вѣдѣніе города мясную торговлю.
Въ Петербургѣ вопросъ назрѣлъ, и тамъ проектъ устройства городскихъ лавокъ, по крайней мѣрѣ, уже въ комиссію внесенъ.
А у насъ управа отговаривается скоплені
емъ дѣлъ и сложностью предварительной работы.
Но когда управа не сидитъ на дѣлахъ, при томъ такъ прочно, что ихъ не двинешь съ мѣста?
Пока же, значитъ, московскимъ мясникамъ остается еще блаженствовать на свѣтѣ.
Интересно, однако, сколько шкуръ надо снять съ обывателя, чтобы управа тронулась его положеніемъ?
*
Банкирскія рекламы обратились въ настоящую блокаду. И вотъ, наконецъ, имъ хотятъ подрѣзать крылья, подвергнувъ ихъ цензурѣ.
Какъ извѣстно, банкиры проявляютъ необыкновенную легкость въ мысляхъ, не говоря о дѣлахъ. И полетъ фантазіи удивительный, вѣроятно, отъ частаго вылетанія въ трубу.
Поэзіей дышутъ рекламы о продажѣ выигрышныхъ билетовъ въ разсрочку, а оплачиваются онѣ такъ, какъ ни одному поэту въ мірѣ не снилось.
Эти «выигрышныя» произведенія—просто усовершенствованныя удочки, которыя одно удовольствіе доставляютъ попавшейся рыбкѣ.
Если обыкновенная реклама—поэма и гимнъ, то банкирская—пѣснь торжествующей наживы.
Нигдѣ нѣтъ такого простора фантазіи и такого матеріяла для пѣснопѣнія.
Потому что рекламируемая вакса останется ваксой, хотя-бы усовершенствованной, а билетъ въ разсрочку—это милліонъ терзаній и двѣсти тысячъ въ туманѣ.
Банкиръ среди рекламистовъ это тотъ-же декадентъ среди поэтовъ. У одного ни одной мысли за душой, у другого часто ни одного
слѣдніе были достаточно почтенной націей, чтобы заслуживать костоломку по желѣзнымъ дорогамъ. Но какъ бы ни звали этого божка,—да не пошлетъ онъ мнѣ въ сосѣди на долгій путь ни русскаго, ни француза, ни итальянца, ни гишпанца, ни грека, ни.... съ китайцами не случалось ѣзжать, каковы китайцы въ дорогѣ—не знаю.
Говорятъ, будто самые обворожительные, воспитанные, деликатные, словомъ, самые общественные люди въ Европѣ,—французы. И, разумѣется, это правда, но пусть чортъ меня возьметъ, если у меня не чесались иной разъ руки выбросить изъ окна француза-попутчика.
Во-первыхъ—главнымъ долгомъ вѣжливости онъ полагаетъ необходимость занимать васъ. А занимать васъ у него одинъ способъ—трещать вамъ въ уши всякій вздоръ, съ усердіемъ и неугомонностью дрессированной сороки. Такъ какъ всякій французъ—по природѣ своей горожанинъ, то онъ удивляется рѣшительно всему, что видитъ изъ вагоннаго окна и заставляетъ васъ удивляться вмѣстѣ съ нимъ. Вамъ приходится восторгаться тѣмъ, что у коровы четыре ноги, что трава зеленая, дарить сочувственныя улыбки лающей на поѣздъ собакѣ, утѣшаться на каждую глупую рожу, которая мелькнетъ на станціонной платформѣ. А разговоры о женщинахъ и объ амурныхъ побѣдахъ?! особенно—если французъ изъ военныхъ?! Вѣдь у нихъ у каждаго—фантастическое прошлое изъ дю
жины отравившихся маркизъ, утопившихся герцогинь, повѣсившихся баронессъ,— и все это отъ безнадежной любви къ вашему интересному спутнику. А для финала—русская княгиня, съ весьма поэтическимъ, хотя нѣсколько страннымъ именемъ: Чашка Самоваровна де-Подносъ, которую разлучилъ съ очаровательнымъ французомъ жестокій мужъ ея Поясъ Лаптевичъ,—и теперь cette pauvre Tschasch’ka заточена aux steppes, avec des moujiks, коротаетъ свое грустное время исключительно тѣмъ, что подъ тѣнью развѣсистой клюквы ѣстъ телѣгу и пьетъ колокольчикъ...
Французъ всегда и вездѣ—дозволено или нѣтъ — куритъ. Онъ вытягиваетъ изъ кармана сигару, любезно освѣдомляясь у васъ:
— Вы разрѣшите?
Но закуриваетъ немедленно, не дождавшись вашего «нѣтъ» ; если же-вы «нѣтъ» всетаки ему скажете, то, во-первыхъ, онъ васъ не послушается и курить не перестанетъ, вовторыхъ, надуется на васъ и надѣлаетъ вамъ массу мелкихъ неудобствъ и непріятностей.... Въ этомъ случаѣ хороши противъ француза — англичане, народъ немногорѣчивый, но выразительный.
Хорошій англичанинъ молча входитъ въ вагонъ, молча садится на свободное мѣсто, молча сидитъ длинный и неподвижный, словно аршинъ проглотилъ, съ глазами холодными и стеклянистыми, какъ у египетскихъ мумій, которыя по собраннымъ мною наблюденіямъ приходятся англичанамъ двоюродными бабушками.