— Но откуда они? Изъ какой квартиры?
— Не здѣшніе они... А только они въ гостяхъ были... Тутъ, супротивъ васъ мамзель одна живетъ, изъ ахтерскаго сословія, такъ это къ ней много ходитъ...
— Но они, нахалы, оскорбили мою жену! Я ихъ къ мировому! — Къ мировому—это можно-съ, а только не стоитъ!.. Ежели всѣхъ ейныхъ гостей къ мировому таскать, то вамъ, баринъ, и на службу ходить будетъ некогда!
Герасимъ Васильевичъ въ полномъ безсиліи вернулся домой. Анна Павловна, съ обвязанной головой, ходила по комнатѣ и стонала.
— Я умру! Я не вынесу этой пытки! Это ужасно! И безъ того меня сегодня разстроили до невозможности, а тутъ еще на верху, надъ нами, танцы начались!
— Но что-же съ этимъ подѣлаешь, мой ангелъ? Видно именины! Потерпи.
Анна Павловна стонала весь вечеръ, а Герасимъ Васильевичъ
бѣгалъ, перемѣняя ей компрессы. Къ полуночи танцы у верхнихъ сосѣдей превратились и Анна Павловна, часа въ два, могла заснуть. Въ спальной было душно; пришлось на ночь открыть окно. Все, наконецъ, было тихо. Анна Павловна вкусила покой, хотя и съ тревожною мыслью о завтрашнемъ концертѣ переплетчиковъ. Среди сна, она услышала страшный, нечеловѣческій крикъ. Это былъ душераздирающій крикъ. Разслышала она только одно слово „караулъ! , a затѣмъ какой то звѣриный вой. Дрожа отъ страха, съ выступившими каплями холоднаго пота, она вскочила съ постели. Ея супругъ тоже испуганно бѣжалъ къ окошку.
— Что это? Убиваютъ кого-то!! Караулъ! закричала Анна Павловна.
Что-же супруги увидѣли на противоположной сторонѣ узкаго, какъ Дарьяльское ущелье, двора? Зубной врачъ дѣлалъ операцію больному!
— Чортъ побери! Вотъ еще новое пріятное сосѣдство: зубной врачъ напротивъ живетъ и принимаетъ больныхъ „во всякое время дня и ночи ! Я вспомнилъ: у него на воротахъ и вывѣска есть.
— Извергъ! Гдѣ-же у васъ глаза были, когда вы нанимали эту квартиру?!
— Да что-же, милочка... Да почему-же я могъ знать это?.. Я и не подозрѣвалъ...
III.
Опять утро. Съ девятаго часа опять доносится выматывающее душу:
„О чемъ заду-амался слу-аживый!..“ А потомъ другое, не менѣе прекрасное:
„Надъ сере-ебряной луной. На зла-атымъ песо-очкѣ...
Но и этого мало. Со двора вдругъ послышался страшный, жалобный собачій вой, очень знакомый Аннѣ Павловнѣ. Она вско
чила, взглянула въ окно и упала въ обморокъ. Оказалось, что два гигантскихъ мопса грызли Амишку Анны Павловны.
Опять пришлось Аннѣ Павловнѣ обвязаться компрессомъ и лежать въ постели Но сегодня, кромѣ концерта переплетчиковъ, изъ какой-то квартиры на дворѣ, сталъ доноситься, страшно дѣйствующій на нервы, вой и визгъ нѣсколькихъ другихъ собакъ.
— Даша! Эго еще что такое? обратилась Анна Павловна къ горничной.
— А это, барыня, тутъ капитанъ одинъ живетъ... отставной... Тотъ самый, чьи собаки на нашего Амишку давеча набросились...
Дрессировкой собачьей промышляетъ...
Анна Павловна изнемогала, какъ вдругъ опять въ верхней квартирѣ раздался топотъ танцующихъ ногъ. — Господи! Опять тамъ балъ!
Танцы продолжались довольно долго. Но супругъ Анны Павловны, вернувшись со службы, попробовалъ ее утѣшить:
— Видно, черствыя именины справляютъ!.. Потерпи до завтра.
Однако на завтра, танцы въ верхней квартирѣ возобновились опять.
— Это чортъ знаетъ, что такое ! воскликнулъ, не вытерпѣвъ, и самъ Герасимъ Васильевичъ. — Нѣтъ, я не могу дольше этого выносить! Я сейчасъ побѣгу къ нимъ, Аничка! Я скажу, что у меня жена больна, что это жестоко... Оправлять именины три дня!..
Герасимъ Васильевичъ бросился вонъ изъ квартиры, поднялся въ .слѣдующій этажъ, шагая черезъ три ступеньки и, взглянувъ на дверь злополучной квартиры, впалъ въ столбнякъ.
На дверяхъ красовалась доска:
ТАНЦОВАЛЬНЫЙ УЧИТЕЛЬ,
АРТИСТЪ ВСѢХЪ ТЕАТРОВЪ.
Даетъ у себя уроки всякихъ танцевъ ежедневно, отъ 10 часовъ утра до 6 часовъ вечера и отъ 8—12 ночи...
К. Михайловъ.
— Не здѣшніе они... А только они въ гостяхъ были... Тутъ, супротивъ васъ мамзель одна живетъ, изъ ахтерскаго сословія, такъ это къ ней много ходитъ...
— Но они, нахалы, оскорбили мою жену! Я ихъ къ мировому! — Къ мировому—это можно-съ, а только не стоитъ!.. Ежели всѣхъ ейныхъ гостей къ мировому таскать, то вамъ, баринъ, и на службу ходить будетъ некогда!
Герасимъ Васильевичъ въ полномъ безсиліи вернулся домой. Анна Павловна, съ обвязанной головой, ходила по комнатѣ и стонала.
— Я умру! Я не вынесу этой пытки! Это ужасно! И безъ того меня сегодня разстроили до невозможности, а тутъ еще на верху, надъ нами, танцы начались!
— Но что-же съ этимъ подѣлаешь, мой ангелъ? Видно именины! Потерпи.
Анна Павловна стонала весь вечеръ, а Герасимъ Васильевичъ
бѣгалъ, перемѣняя ей компрессы. Къ полуночи танцы у верхнихъ сосѣдей превратились и Анна Павловна, часа въ два, могла заснуть. Въ спальной было душно; пришлось на ночь открыть окно. Все, наконецъ, было тихо. Анна Павловна вкусила покой, хотя и съ тревожною мыслью о завтрашнемъ концертѣ переплетчиковъ. Среди сна, она услышала страшный, нечеловѣческій крикъ. Это былъ душераздирающій крикъ. Разслышала она только одно слово „караулъ! , a затѣмъ какой то звѣриный вой. Дрожа отъ страха, съ выступившими каплями холоднаго пота, она вскочила съ постели. Ея супругъ тоже испуганно бѣжалъ къ окошку.
— Что это? Убиваютъ кого-то!! Караулъ! закричала Анна Павловна.
Что-же супруги увидѣли на противоположной сторонѣ узкаго, какъ Дарьяльское ущелье, двора? Зубной врачъ дѣлалъ операцію больному!
— Чортъ побери! Вотъ еще новое пріятное сосѣдство: зубной врачъ напротивъ живетъ и принимаетъ больныхъ „во всякое время дня и ночи ! Я вспомнилъ: у него на воротахъ и вывѣска есть.
— Извергъ! Гдѣ-же у васъ глаза были, когда вы нанимали эту квартиру?!
— Да что-же, милочка... Да почему-же я могъ знать это?.. Я и не подозрѣвалъ...
III.
Опять утро. Съ девятаго часа опять доносится выматывающее душу:
„О чемъ заду-амался слу-аживый!..“ А потомъ другое, не менѣе прекрасное:
„Надъ сере-ебряной луной. На зла-атымъ песо-очкѣ...
Но и этого мало. Со двора вдругъ послышался страшный, жалобный собачій вой, очень знакомый Аннѣ Павловнѣ. Она вско
чила, взглянула въ окно и упала въ обморокъ. Оказалось, что два гигантскихъ мопса грызли Амишку Анны Павловны.
Опять пришлось Аннѣ Павловнѣ обвязаться компрессомъ и лежать въ постели Но сегодня, кромѣ концерта переплетчиковъ, изъ какой-то квартиры на дворѣ, сталъ доноситься, страшно дѣйствующій на нервы, вой и визгъ нѣсколькихъ другихъ собакъ.
— Даша! Эго еще что такое? обратилась Анна Павловна къ горничной.
— А это, барыня, тутъ капитанъ одинъ живетъ... отставной... Тотъ самый, чьи собаки на нашего Амишку давеча набросились...
Дрессировкой собачьей промышляетъ...
Анна Павловна изнемогала, какъ вдругъ опять въ верхней квартирѣ раздался топотъ танцующихъ ногъ. — Господи! Опять тамъ балъ!
Танцы продолжались довольно долго. Но супругъ Анны Павловны, вернувшись со службы, попробовалъ ее утѣшить:
— Видно, черствыя именины справляютъ!.. Потерпи до завтра.
Однако на завтра, танцы въ верхней квартирѣ возобновились опять.
— Это чортъ знаетъ, что такое ! воскликнулъ, не вытерпѣвъ, и самъ Герасимъ Васильевичъ. — Нѣтъ, я не могу дольше этого выносить! Я сейчасъ побѣгу къ нимъ, Аничка! Я скажу, что у меня жена больна, что это жестоко... Оправлять именины три дня!..
Герасимъ Васильевичъ бросился вонъ изъ квартиры, поднялся въ .слѣдующій этажъ, шагая черезъ три ступеньки и, взглянувъ на дверь злополучной квартиры, впалъ въ столбнякъ.
На дверяхъ красовалась доска:
ТАНЦОВАЛЬНЫЙ УЧИТЕЛЬ,
АРТИСТЪ ВСѢХЪ ТЕАТРОВЪ.
Даетъ у себя уроки всякихъ танцевъ ежедневно, отъ 10 часовъ утра до 6 часовъ вечера и отъ 8—12 ночи...
К. Михайловъ.