ГОДЪ XXI
томъ хLI.
Подписная цѣна: безъ доставки, на годъ 8 р., на ½ года 4 р., съ доставкою 9 р. и 4 р. 50 к.; съ пересылкой — 10 р. и 5 р. Годов. подписчикамъ премія: „Ревизоръ Гоголяˮ, въ лицахъ, полный текстъ, съ 10-ю фототипіями съ натуры. Перемѣна городскаго адреса — 30 к., городскаго на иногор. до 1 іюля 1 р. 20 к., послѣ 1 іюля 70 к. Цѣна отдѣльному № 20 к.
Адресъ редакціи и конторы: Москва, Тверская, д. Малкіеля.
Редакція открыта по понедѣльникамъ и четвергамъ съ 3 до 5 часовъ. Статьи безъ обозначенія условій считаются безплатными. Каждая статья должна быть съ подписью и адресомъ автора. Возвращеніе статей необязательно.
Плата за объявленія — 25 к. строка петита; болѣе одного раза — уступка по соглашенію.
1885 — № 11.
Подписка на „Будильникъˮ 1885 г. продолжается. Условія см. въ заголовкѣ этого нумера.
Сынъ вѣка.
Онъ говоритъ о правдѣ вѣчной И лжи внимаетъ безъ стыда; Горитъ любовью безконечной, А въ сердцѣ вѣчная вражда. Гордится званьемъ человѣка И со скотами жизнь влачитъ; Несетъ въ душѣ идею вѣка И рѣчь насмѣшкою звучитъ. Всегда томится жаждой дѣла И жизнь бездѣлью отдаетъ;
За правду въ бой стремится
смѣло
И на порогѣ отстаетъ.
Его стѣсняетъ міръ огромный, И — пресмыкается въ пыли
Усталый, жалкій и бездомный, Бездомный сынъ родной земли.
Среди милыхъ москвичей.
Писатель Григоровичъ записанъ въ Сѣверной Пальмирѣ и подлежитъ вѣдѣнію петербургскихъ журналистовъ. Казалось бы, не намъ изображать и воспѣвать его писательскія доблести. Но послѣдній романъ его
„Акробаты благотворительностиˮ напечатанъ въ московскомъ журналѣ и, очевидно, писанъ только для того, чтобы учинить „вселенскую смазь ˮмилымъ благотворителямъ. Въ его акробатахъ, клоунахъ и шпагоглотателяхъ мы узнаемъ знакомыхъ лицъ, несмотря на петербургскую обстановку дѣйствія. Стало быть, говоря о новомъ романѣ, мы не садимся въ чужія сани и нисколько не превышаемъ власти, а напротивъ, чувствуемъ себя въ своей тарелкѣ. Въ купцѣ, скачущемъ на лошади и прыгающемъ въ обручъ, мы узнаемъ нашихъ степеннѣйшихъ Титъ-Титычей. Титъ-Титычъ сыръ и тяжелъ на подъемъ. Не ему бы конкуррировать съ Маріей Годфруа, но ради,, миндали“ онъ на все готовъ: и въ огонь, и въ воду. Если бы требовалось съѣсть бочку устрицъ и выкупаться въ касторовомъ маслѣ, онъ сдѣлалъ бы то и другое, не торгуясь и ˮне сумлѣваясьˮ, а такая пустяшная непріят
ность, какъ благотвореніе, для него-разъ плюнуть! Въ дамочкѣ, балансирующей на шарѣ, вы безъ труда узнаете одну изъ нашихъ барынь-благотворительницъ. Наша не поворотливая, кислая и необразованная дамочка бѣдныхъ видитъ только сквозь каретное окно, денегъ не жалѣетъ только у Брокара и мадамъ Анетъ, сострадать умѣетъ только своей болонкѣ. Для такого субъекта, казалось бы, благотвореніе хуже всякой мигрени. Но въ милой барынькѣ сидитъ страсть къ ˮвысшему кругуˮ. Во снѣ и на яву измышляетъ она способы залѣзть въ ,, аристократіюˮ. А бѣдная благотворительность есть одинъ изъ способовъ! Этимъ господамъ клоунамъ, выкидывающимъ отчаянныя salto-mortale и пытающимся влѣзть на шестъ, нѣтъ ни какого дѣла до страждущаго человѣчества, потѣютъ же они только ради того, чтобы по возможности скорѣй и легче добраться до вожделѣнныхъ теплыхъ мѣстечекъ, концессій, связей и проч. Не
будь этихъ цѣлей, бѣднякамъ не перепало бы отъ нихъ ни гроша... Спасибо Григоровичу, что онъ, воспользовавшись своимъ авторитетомъ первостепеннаго писателя, осмѣялъ этихъ шутовъ-благотворителей.
Воскресенье 10-го марта было днемъ великаго событія. С. А. Юрьевъ именно въ это время прочиталъ прекрасную публичную лекцію о Лопе де Вегѣ въ пользу Общества вспомоществованія неимущимъ дѣтямъ... Слушало С. А. ровно семнадцать человѣкъ: изъ нихъ десять безплатныхъ и семь распорядительницъ, а, можетъ быть, и на оборотъ, — мы покдадливы и спорить не станемъ. Москва, какъ видите, еще разъ проявила себя большимъ дитю: тянулась, тянулась за публичными лекціями, какъ ребенокъ за свѣчкой, взывала, вопіяла о потребности слышать живое слово съ кафедры, а тутъ дали ей это живое слово, она испугалась обжечь его серьезностью свои легкомысленныя мозговыя полушарія и довольно стыдливо вспять возвратилась.
Изъ вышеупомянутыхъ семнадцати любителей испанистыхъ загвоздокъ, три четверти пришли на лекцію въ твердой увѣренности, что Лопе де Вега — или тотъ испанскій посолъ, съ которымъ бесѣдовала въ «Онѣгинѣ» Татьяна, или новый кандидатъ въ президенты Венецуэльской республики. Послѣдняя же четверть самымъ добродушнымъ образомъ приписывала бѣдному испанскому драматургу какъ честь открытія пути въ Индію вокругъ мыса Доброй Надежды, такъ и участіе въ оперѣ „Африканкаˮ въ качествѣ душки-мореходца Васко де Гамы...
Нельзя сказать, чтобы московскій концертный сезонъ отличался въ нынѣшнемъ году особеннымъ разнообразіемъ...
Итальянцы (заправскіе, а не кротковскіе) не заблагоразсудили удостоить Москву сво
ПО РАЗНЫМЪ ДОРОГАМЪ *)
Преданье старины вчерашней.
Когда бѣдный Сергѣй вышелъ въ корридоръ, актъ уже начался. Войти въ залу или не входить? Вопросъ рѣшилъ знакомый капельдинеръ, распахнувшій передъ Назолкинымъ двери и молча всунувшій ему въ руку бинокль.
Проходя въ первый рядъ креселъ, Назолкинъ упорно смотрѣлъ на сцену, чтобы не встрѣтиться глазами съ знакомыми. Поклониться кое-кому все таки пришлось.
Варинька вышла на сцену. „Слишкомъ нарумяниласьˮ, подумалъ Назолкинъ, „и черезчуръ уже развязна... Ой, ой, ой, — зачѣмъ такъ громко! Боже, что если она уйдетъ безъ хлопка!? Слишкомъ горячо, слишкомъ уже сильно... Зачѣмъ этотъ смѣшной жестъ? А-га, смѣются: значитъ понравился... А она повторяетъ! Ой, сильно! Да тише, тишеˮ...
Взрывъ рукоплесканій. „Мирно-о-ову! ˮ...
Варинька выпорхнула и стала отвѣшивать публикѣ дружескіе, мелкіе поклоны. Аплодисменты слабѣютъ. Варинька неожиданно подбѣгаетъ къ авансценѣ и подогрѣваетъ ихъ... Назолкину казалось, что кто-то поливаетъ ему голову теплой водой. „Выпрашивать аплодисментъ — послѣднее дѣло! ˮ думалъ онъ, распуская и собирая свой бинокль.
Занавѣсъ упалъ. Вызовы, вѣнокъ и два букета. — Одинъ — мой, шепчетъ Назолкину Панутинъ. „Дуракъˮ! думаетъ Сергѣй Николаевичъ и идетъ къ женѣ.
— Ты поѣзжай съ Василіемъ Александровичемъ, говоритъ она: у меня въ каретѣ мѣста не хватитъ, — видишь...
Она хвастливо-скромно указываетъ на лавры и цвѣты.
Послѣдній актъ и послѣдній занавѣсъ. Изъ оркестра поднимается еще букетъ — „отъ поклонниковъ высокодаровитой Варвары Семеновны Мирновойˮ. Madame Аршинникова, высунувшись изъ бенуара, аплодируетъ Варинькѣ.
Свершилось! Мечта сбылась, но... какъ дорого заплатилъ бы Назолкинъ, если-бы ничего „этогоˮ не случилось! Съ какимъ трепетомъ, бывало, развертывалъ онъ газеты, боясь „неблагосклонныхъˮ отзывовъ о его Варинькѣ, — завтра ему гадко будетъ читать восторженные отчеты о первомъ выходѣ Мирновой на большой сценѣ.
Столовая Назолкиныхъ была ярко освѣщена, когда Басюкъ влетѣлъ въ нее и выразительно облизнулся, взглянувъ на баттарею бутылокъ, окружавшую массивные серебряные канделябры: онъ любилъ выпить и «во хмѣлю» былъ нѣженъ и говорливъ.
Ужинать пріѣхало человѣкъ двѣнадцать. Варвару Семеновну встрѣтили аплодисментами и тушемъ, который Басюкъ отбарабанилъ на рояли, фальшивя и сильно нажимая педаль. Ужинъ былъ очень шум
ный. Говорили рѣчи, пили тосты, дурачились. Нѣсколько франтовъ развѣсили по стѣнамъ вѣнки и разставили въ вазы букеты Варвары Семеновны. Разошлись — когда сквозь спущенныя гардины начали уже пробиваться лучи солнца. Васюкъ проектировалъ поѣздку за городъ, но кто-то, молча, смазалъ его ладонью по лицу и онъ стушевался.
Вино дало силы Назолкину смѣяться и балагурить за ужиномъ. Когда гости уѣхали, онъ ласково простился съ Варинькой, торопливо раздѣлся, бросился въ постель и заснулъ — какъ убитый.
Мирнова запросила хорошій «окладъ» и получила его. Дни, послѣдовавшіе за ея первымъ дебютомъ, были истиннымъ мученіемъ для Назолкина. Всѣ эти поздравленія и привѣтствія рѣшительно выводили его изъ себя, потому что съ каждымъ днемъ онъ все болѣе и болѣе убѣждался, до чего перевернулъ и измѣнилъ Вариньку ея успѣхъ на большой сценѣ. Она сдѣлалась ревниво-внимательна къ театру и непростительно-разсѣянна по отношенію къ мужу.
Рядъ пустяшныхъ мелочей незамѣтно, но быстро подтачивалъ ихъ отношенія.
Какъ-то разъ, прощаясь съ мужемъ, Варинька довольно прозрачно предупредила его, чтобы онъ не безпокоилъ ее завтра утромъ ранѣе двухъ часовъ:
— У меня будетъ ІІопроцкій... Хотѣлъ пріѣхать въ двѣнадцать... Часокъ, другой поболтаемъ, вѣроятно...
Попроцкій — jeune premier comique большой сцены — просилъ Вариньку взять на себя въ его бенефисъ
какую-то выходную роль, и она согласилась. На*) Окончаніе.
томъ хLI.
Подписная цѣна: безъ доставки, на годъ 8 р., на ½ года 4 р., съ доставкою 9 р. и 4 р. 50 к.; съ пересылкой — 10 р. и 5 р. Годов. подписчикамъ премія: „Ревизоръ Гоголяˮ, въ лицахъ, полный текстъ, съ 10-ю фототипіями съ натуры. Перемѣна городскаго адреса — 30 к., городскаго на иногор. до 1 іюля 1 р. 20 к., послѣ 1 іюля 70 к. Цѣна отдѣльному № 20 к.
Адресъ редакціи и конторы: Москва, Тверская, д. Малкіеля.
Редакція открыта по понедѣльникамъ и четвергамъ съ 3 до 5 часовъ. Статьи безъ обозначенія условій считаются безплатными. Каждая статья должна быть съ подписью и адресомъ автора. Возвращеніе статей необязательно.
Плата за объявленія — 25 к. строка петита; болѣе одного раза — уступка по соглашенію.
1885 — № 11.
Подписка на „Будильникъˮ 1885 г. продолжается. Условія см. въ заголовкѣ этого нумера.
Сынъ вѣка.
Онъ говоритъ о правдѣ вѣчной И лжи внимаетъ безъ стыда; Горитъ любовью безконечной, А въ сердцѣ вѣчная вражда. Гордится званьемъ человѣка И со скотами жизнь влачитъ; Несетъ въ душѣ идею вѣка И рѣчь насмѣшкою звучитъ. Всегда томится жаждой дѣла И жизнь бездѣлью отдаетъ;
За правду въ бой стремится
смѣло
И на порогѣ отстаетъ.
Его стѣсняетъ міръ огромный, И — пресмыкается въ пыли
Усталый, жалкій и бездомный, Бездомный сынъ родной земли.
Среди милыхъ москвичей.
Писатель Григоровичъ записанъ въ Сѣверной Пальмирѣ и подлежитъ вѣдѣнію петербургскихъ журналистовъ. Казалось бы, не намъ изображать и воспѣвать его писательскія доблести. Но послѣдній романъ его
„Акробаты благотворительностиˮ напечатанъ въ московскомъ журналѣ и, очевидно, писанъ только для того, чтобы учинить „вселенскую смазь ˮмилымъ благотворителямъ. Въ его акробатахъ, клоунахъ и шпагоглотателяхъ мы узнаемъ знакомыхъ лицъ, несмотря на петербургскую обстановку дѣйствія. Стало быть, говоря о новомъ романѣ, мы не садимся въ чужія сани и нисколько не превышаемъ власти, а напротивъ, чувствуемъ себя въ своей тарелкѣ. Въ купцѣ, скачущемъ на лошади и прыгающемъ въ обручъ, мы узнаемъ нашихъ степеннѣйшихъ Титъ-Титычей. Титъ-Титычъ сыръ и тяжелъ на подъемъ. Не ему бы конкуррировать съ Маріей Годфруа, но ради,, миндали“ онъ на все готовъ: и въ огонь, и въ воду. Если бы требовалось съѣсть бочку устрицъ и выкупаться въ касторовомъ маслѣ, онъ сдѣлалъ бы то и другое, не торгуясь и ˮне сумлѣваясьˮ, а такая пустяшная непріят
ность, какъ благотвореніе, для него-разъ плюнуть! Въ дамочкѣ, балансирующей на шарѣ, вы безъ труда узнаете одну изъ нашихъ барынь-благотворительницъ. Наша не поворотливая, кислая и необразованная дамочка бѣдныхъ видитъ только сквозь каретное окно, денегъ не жалѣетъ только у Брокара и мадамъ Анетъ, сострадать умѣетъ только своей болонкѣ. Для такого субъекта, казалось бы, благотвореніе хуже всякой мигрени. Но въ милой барынькѣ сидитъ страсть къ ˮвысшему кругуˮ. Во снѣ и на яву измышляетъ она способы залѣзть въ ,, аристократіюˮ. А бѣдная благотворительность есть одинъ изъ способовъ! Этимъ господамъ клоунамъ, выкидывающимъ отчаянныя salto-mortale и пытающимся влѣзть на шестъ, нѣтъ ни какого дѣла до страждущаго человѣчества, потѣютъ же они только ради того, чтобы по возможности скорѣй и легче добраться до вожделѣнныхъ теплыхъ мѣстечекъ, концессій, связей и проч. Не
будь этихъ цѣлей, бѣднякамъ не перепало бы отъ нихъ ни гроша... Спасибо Григоровичу, что онъ, воспользовавшись своимъ авторитетомъ первостепеннаго писателя, осмѣялъ этихъ шутовъ-благотворителей.
Воскресенье 10-го марта было днемъ великаго событія. С. А. Юрьевъ именно въ это время прочиталъ прекрасную публичную лекцію о Лопе де Вегѣ въ пользу Общества вспомоществованія неимущимъ дѣтямъ... Слушало С. А. ровно семнадцать человѣкъ: изъ нихъ десять безплатныхъ и семь распорядительницъ, а, можетъ быть, и на оборотъ, — мы покдадливы и спорить не станемъ. Москва, какъ видите, еще разъ проявила себя большимъ дитю: тянулась, тянулась за публичными лекціями, какъ ребенокъ за свѣчкой, взывала, вопіяла о потребности слышать живое слово съ кафедры, а тутъ дали ей это живое слово, она испугалась обжечь его серьезностью свои легкомысленныя мозговыя полушарія и довольно стыдливо вспять возвратилась.
Изъ вышеупомянутыхъ семнадцати любителей испанистыхъ загвоздокъ, три четверти пришли на лекцію въ твердой увѣренности, что Лопе де Вега — или тотъ испанскій посолъ, съ которымъ бесѣдовала въ «Онѣгинѣ» Татьяна, или новый кандидатъ въ президенты Венецуэльской республики. Послѣдняя же четверть самымъ добродушнымъ образомъ приписывала бѣдному испанскому драматургу какъ честь открытія пути въ Индію вокругъ мыса Доброй Надежды, такъ и участіе въ оперѣ „Африканкаˮ въ качествѣ душки-мореходца Васко де Гамы...
Нельзя сказать, чтобы московскій концертный сезонъ отличался въ нынѣшнемъ году особеннымъ разнообразіемъ...
Итальянцы (заправскіе, а не кротковскіе) не заблагоразсудили удостоить Москву сво
ПО РАЗНЫМЪ ДОРОГАМЪ *)
Преданье старины вчерашней.
Когда бѣдный Сергѣй вышелъ въ корридоръ, актъ уже начался. Войти въ залу или не входить? Вопросъ рѣшилъ знакомый капельдинеръ, распахнувшій передъ Назолкинымъ двери и молча всунувшій ему въ руку бинокль.
Проходя въ первый рядъ креселъ, Назолкинъ упорно смотрѣлъ на сцену, чтобы не встрѣтиться глазами съ знакомыми. Поклониться кое-кому все таки пришлось.
Варинька вышла на сцену. „Слишкомъ нарумяниласьˮ, подумалъ Назолкинъ, „и черезчуръ уже развязна... Ой, ой, ой, — зачѣмъ такъ громко! Боже, что если она уйдетъ безъ хлопка!? Слишкомъ горячо, слишкомъ уже сильно... Зачѣмъ этотъ смѣшной жестъ? А-га, смѣются: значитъ понравился... А она повторяетъ! Ой, сильно! Да тише, тишеˮ...
Взрывъ рукоплесканій. „Мирно-о-ову! ˮ...
Варинька выпорхнула и стала отвѣшивать публикѣ дружескіе, мелкіе поклоны. Аплодисменты слабѣютъ. Варинька неожиданно подбѣгаетъ къ авансценѣ и подогрѣваетъ ихъ... Назолкину казалось, что кто-то поливаетъ ему голову теплой водой. „Выпрашивать аплодисментъ — послѣднее дѣло! ˮ думалъ онъ, распуская и собирая свой бинокль.
Занавѣсъ упалъ. Вызовы, вѣнокъ и два букета. — Одинъ — мой, шепчетъ Назолкину Панутинъ. „Дуракъˮ! думаетъ Сергѣй Николаевичъ и идетъ къ женѣ.
— Ты поѣзжай съ Василіемъ Александровичемъ, говоритъ она: у меня въ каретѣ мѣста не хватитъ, — видишь...
Она хвастливо-скромно указываетъ на лавры и цвѣты.
Послѣдній актъ и послѣдній занавѣсъ. Изъ оркестра поднимается еще букетъ — „отъ поклонниковъ высокодаровитой Варвары Семеновны Мирновойˮ. Madame Аршинникова, высунувшись изъ бенуара, аплодируетъ Варинькѣ.
Свершилось! Мечта сбылась, но... какъ дорого заплатилъ бы Назолкинъ, если-бы ничего „этогоˮ не случилось! Съ какимъ трепетомъ, бывало, развертывалъ онъ газеты, боясь „неблагосклонныхъˮ отзывовъ о его Варинькѣ, — завтра ему гадко будетъ читать восторженные отчеты о первомъ выходѣ Мирновой на большой сценѣ.
Столовая Назолкиныхъ была ярко освѣщена, когда Басюкъ влетѣлъ въ нее и выразительно облизнулся, взглянувъ на баттарею бутылокъ, окружавшую массивные серебряные канделябры: онъ любилъ выпить и «во хмѣлю» былъ нѣженъ и говорливъ.
Ужинать пріѣхало человѣкъ двѣнадцать. Варвару Семеновну встрѣтили аплодисментами и тушемъ, который Басюкъ отбарабанилъ на рояли, фальшивя и сильно нажимая педаль. Ужинъ былъ очень шум
ный. Говорили рѣчи, пили тосты, дурачились. Нѣсколько франтовъ развѣсили по стѣнамъ вѣнки и разставили въ вазы букеты Варвары Семеновны. Разошлись — когда сквозь спущенныя гардины начали уже пробиваться лучи солнца. Васюкъ проектировалъ поѣздку за городъ, но кто-то, молча, смазалъ его ладонью по лицу и онъ стушевался.
Вино дало силы Назолкину смѣяться и балагурить за ужиномъ. Когда гости уѣхали, онъ ласково простился съ Варинькой, торопливо раздѣлся, бросился въ постель и заснулъ — какъ убитый.
Мирнова запросила хорошій «окладъ» и получила его. Дни, послѣдовавшіе за ея первымъ дебютомъ, были истиннымъ мученіемъ для Назолкина. Всѣ эти поздравленія и привѣтствія рѣшительно выводили его изъ себя, потому что съ каждымъ днемъ онъ все болѣе и болѣе убѣждался, до чего перевернулъ и измѣнилъ Вариньку ея успѣхъ на большой сценѣ. Она сдѣлалась ревниво-внимательна къ театру и непростительно-разсѣянна по отношенію къ мужу.
Рядъ пустяшныхъ мелочей незамѣтно, но быстро подтачивалъ ихъ отношенія.
Какъ-то разъ, прощаясь съ мужемъ, Варинька довольно прозрачно предупредила его, чтобы онъ не безпокоилъ ее завтра утромъ ранѣе двухъ часовъ:
— У меня будетъ ІІопроцкій... Хотѣлъ пріѣхать въ двѣнадцать... Часокъ, другой поболтаемъ, вѣроятно...
Попроцкій — jeune premier comique большой сцены — просилъ Вариньку взять на себя въ его бенефисъ
какую-то выходную роль, и она согласилась. На*) Окончаніе.