ровна и никого другого съ ней не было. Старикъ раскаивался уже, что далъ вѣру гадкой сплетнѣ. Какъ могъ онъ проникнуть въ сердце дочери, трепещущее отъ страха и безпокойства. Губы ея были по-всегдашнему сомкнуты, лобъ бѣлъ и ясенъ, глаза внимательны.
Генералъ сѣлъ на сундукъ и сталъ говорить. Онъ долженъ былъ какънибудь загладить вину свою передъ нею.
— Я не помѣшалъ тебѣ, Тасинька? — Нѣтъ, папаша.
— Вотъ и хорошо. Дѣла мои сегодня закончились рано. Я рѣшилъ часокъ посидѣть у тебя—не взыщи. Въ кои вѣки удосужусь побесѣдовать съ тобою. А ты одна осталась теперь у меня...
— Такъ, папаша.
Генералъ ласково потрепалъ дочь по щекѣ: покорность ея и спокойствіе умягчили его. Ему захотѣлось порадовать ее.
Она все сидѣла противъ него, не шевелясь: глаза ея остановились на одной точкѣ, брови сошлись къ переносицѣ.
— А знаешь, я доволенъ секундъмайоромъ Зиновьевымъ. Онъ ревностный служака и добрый офицеръ. Думаю представить его къ наградѣ.
Тяжкій проступокъ свой противъ дисциплины онъ сумѣлъ загладить и вскорости вернетъ себѣ благоволеніе Государя. Радуюсь за него.
Генералъ улыбнулся и вновь потрепалъ дочь свою по щекѣ.
— Выть можетъ, и за тебя надлежитъ мнѣ порадоваться?
Таисія Федоровна молвила чуть слышно:
— Ваша воля, папаша.
Но отецъ не хотѣлъ говорить всего, что думалъ. Онъ перевелъ разговоръ на другіе предметы. Минута текла за минутой, и все также они сидѣли другъ противъ друга. Очевидно, и для отца и для дочери время шло по разному. Наконецъ, генералъ рѣшилъ, что пора уходить.
Онъ взялъ свѣчу, принесенную съ собою, и, подойдя къ дочери, поцѣловалъ ее въ лобъ.
— Ну, Богъ съ тобою,—сказалъ онъ:—спи спокойно, а то что-то блѣдна ты. Такъ и быть, послѣ Петровскаго поста благословлю васъ.
И, сунувъ руку свою для поцѣлуя, пошелъ прочь.
Дверь за нимъ захлопнулась и заставила вздрогнуть окаменѣвшую Таисію Федоровну. Но она не сразу нашла въ себѣ силы встать, подойти къ сундуку и открыть его.
Тамъ лежалъ майоръ Зиновьевъ съ запрокинутой головою, съ оскаленными зубами и розовой пѣной у рта. Ногтями уцѣпился онъ за стѣнки страшной своей темницы.
Таисія Федоровна дотронулась до него—онъ покачнулся. Она испустила дикій вопль и грохнулась объ полъ.
Алексѣй Степановичъ былъ мертвъ. Большихъ усилій стоило служанкѣ, прибѣжавшей на крикъ привести барышню въ чувство. Очнувшись, она долго не понимала, что случилось. Наконецъ дѣйствительность предстала предъ нею во всемъ своемъ неизъяснимомъ ужасѣ.
Нужно было прятать концы въ воду. Въ этомъ настойчиво убѣждала ее служанка. Барышня согласилась на все. Тотчасъ сбѣгала дѣвушка за кучеромъ, крѣпостнымъ генерала.
Кто передастъ, что испытала Таисія Федоровна въ эти минуты ожиданія рядомъ съ умершимъ возлюбленнымъ. Ежели бы она увидала себя въ зеркало, то не повѣрила бы, что это она. Но ей было не до того, мысли мѣшались, и ей казалось, что она сходитъ съ ума. Остановясь посередь комнаты, Таисія Федоровна качала головою и не могла остановиться.
Казачій разъѣздъ.
Проф. Н. Самокишъ.
Генералъ сѣлъ на сундукъ и сталъ говорить. Онъ долженъ былъ какънибудь загладить вину свою передъ нею.
— Я не помѣшалъ тебѣ, Тасинька? — Нѣтъ, папаша.
— Вотъ и хорошо. Дѣла мои сегодня закончились рано. Я рѣшилъ часокъ посидѣть у тебя—не взыщи. Въ кои вѣки удосужусь побесѣдовать съ тобою. А ты одна осталась теперь у меня...
— Такъ, папаша.
Генералъ ласково потрепалъ дочь по щекѣ: покорность ея и спокойствіе умягчили его. Ему захотѣлось порадовать ее.
Она все сидѣла противъ него, не шевелясь: глаза ея остановились на одной точкѣ, брови сошлись къ переносицѣ.
— А знаешь, я доволенъ секундъмайоромъ Зиновьевымъ. Онъ ревностный служака и добрый офицеръ. Думаю представить его къ наградѣ.
Тяжкій проступокъ свой противъ дисциплины онъ сумѣлъ загладить и вскорости вернетъ себѣ благоволеніе Государя. Радуюсь за него.
Генералъ улыбнулся и вновь потрепалъ дочь свою по щекѣ.
— Выть можетъ, и за тебя надлежитъ мнѣ порадоваться?
Таисія Федоровна молвила чуть слышно:
— Ваша воля, папаша.
Но отецъ не хотѣлъ говорить всего, что думалъ. Онъ перевелъ разговоръ на другіе предметы. Минута текла за минутой, и все также они сидѣли другъ противъ друга. Очевидно, и для отца и для дочери время шло по разному. Наконецъ, генералъ рѣшилъ, что пора уходить.
Онъ взялъ свѣчу, принесенную съ собою, и, подойдя къ дочери, поцѣловалъ ее въ лобъ.
— Ну, Богъ съ тобою,—сказалъ онъ:—спи спокойно, а то что-то блѣдна ты. Такъ и быть, послѣ Петровскаго поста благословлю васъ.
И, сунувъ руку свою для поцѣлуя, пошелъ прочь.
Дверь за нимъ захлопнулась и заставила вздрогнуть окаменѣвшую Таисію Федоровну. Но она не сразу нашла въ себѣ силы встать, подойти къ сундуку и открыть его.
Тамъ лежалъ майоръ Зиновьевъ съ запрокинутой головою, съ оскаленными зубами и розовой пѣной у рта. Ногтями уцѣпился онъ за стѣнки страшной своей темницы.
Таисія Федоровна дотронулась до него—онъ покачнулся. Она испустила дикій вопль и грохнулась объ полъ.
Алексѣй Степановичъ былъ мертвъ. Большихъ усилій стоило служанкѣ, прибѣжавшей на крикъ привести барышню въ чувство. Очнувшись, она долго не понимала, что случилось. Наконецъ дѣйствительность предстала предъ нею во всемъ своемъ неизъяснимомъ ужасѣ.
Нужно было прятать концы въ воду. Въ этомъ настойчиво убѣждала ее служанка. Барышня согласилась на все. Тотчасъ сбѣгала дѣвушка за кучеромъ, крѣпостнымъ генерала.
Кто передастъ, что испытала Таисія Федоровна въ эти минуты ожиданія рядомъ съ умершимъ возлюбленнымъ. Ежели бы она увидала себя въ зеркало, то не повѣрила бы, что это она. Но ей было не до того, мысли мѣшались, и ей казалось, что она сходитъ съ ума. Остановясь посередь комнаты, Таисія Федоровна качала головою и не могла остановиться.
Казачій разъѣздъ.
Проф. Н. Самокишъ.