— Видите, Леля, это вздоръ, будто для того, чтобы узнать человѣка, нужно съѣсть съ нимъ три пуда соли. Я вотъ прожилъ здѣсь три недѣли, а знаю васъ и понимаю. Не подумайте, что я шучу, или съ ума сошелъ или, что жажду смерти... Да... погибну я тамъ или не погибну это меня, честное слово, мало трогаетъ, а если и трогаетъ, то бываетъ только жаль того, что пропадаетъ моя пенсія...
Полковникъ понизилъ голосъ и заговорилъ еще медленнѣе и яснѣе:
— Видите, Леля, если мы повѣнчаемся, то вы не проиграете отъ этого ни въ какомъ случаѣ... Если меня убьютъ, вы будете получать двѣ тысячи четыреста рублей въ годъ пожизненно, а если не убьютъ, то я вамъ обѣщаю не предъявлять никакихъ своихъ супружескихъ правъ безъ вашего желанія... Это одинаково устраиваетъ и васъ, и меня. Кончать вѣкъ совсѣмъ одинокимъ не хочется...
Соня за кустами чуть не вскрикнула, а у Лиды похолодѣло сердце. Онѣ боялись пошевелиться и напряженно ждали отвѣта. Голосъ Лели раздался не скоро и очень тихо:
— Я бы не хотѣла вашей смерти и мнѣ непріятно слышать о ней. Мнѣ возлѣ васъ такъ хорошо, какъ возлѣ покойнаго отца или возлѣ мужа сестры, тоже очень сердечнаго человѣка.
— Это не отвѣтъ, Леля, а я прошу отвѣта: согласны ли вы повѣнчаться со мной вотъ теперь же, какъ только кончится Петровъ постъ?
— Согласна, только не нужно объ этомъ никому говорить, а то скажутъ, что я продалась, а я бы согласилась, если бы даже вы не были военнымъ и, видитъ Богъ, не потому, что мнѣ некуда дѣваться...
Соня не удержала равновѣсія и двинулась впередъ,—затрещали сухія вѣтви.
— Вотъ видите, насъ и сейчасъ подслушиваютъ,—произнесла Леля— но я никого не боюсь...
Затѣмъ опять стало тихо и надолго. И припомнилось Лелѣ, какъ еще совсѣмъ недавно молилась она въ этой купальнѣ и теперь подумала она: «ужъ не во снѣ ли все это происходитъ»? Но строгій профиль полковника былъ рядомъ. Онъ вдругъ поднялъ голову и быстро сказалъ:
— Подслушиваютъ или не подслушиваютъ, это не важно, пойдемъ, Леля, домой... Утро вечера мудренѣе,— завтра все видно будетъ...
Ихъ двѣ тѣни зашевелились на полотняной, освѣщенной луной, стѣнѣ купальни. Соня и Лида замерли
и не смѣли заговорить, пока Егоровъ и Леля не потонули въ тѣни деревьевъ возлѣ дома.
— Знаешь, это ужасно нелѣпо и даже безнравственно,—зашептала Соня.—Вѣдь онъ ей не только въ отцы,
а даже въ дѣдушки годится... Нужно ее, бѣдную, спасти...
— Да, это ужасно, отвѣтила—Лида,—и всегда смѣшливыя, на этотъ разъ ни та, ни другая не улыбнулись.
Узкими зеленоватыми полосами про
Венеція.
Рис. Сергѣя Городецкаго.
Полковникъ понизилъ голосъ и заговорилъ еще медленнѣе и яснѣе:
— Видите, Леля, если мы повѣнчаемся, то вы не проиграете отъ этого ни въ какомъ случаѣ... Если меня убьютъ, вы будете получать двѣ тысячи четыреста рублей въ годъ пожизненно, а если не убьютъ, то я вамъ обѣщаю не предъявлять никакихъ своихъ супружескихъ правъ безъ вашего желанія... Это одинаково устраиваетъ и васъ, и меня. Кончать вѣкъ совсѣмъ одинокимъ не хочется...
Соня за кустами чуть не вскрикнула, а у Лиды похолодѣло сердце. Онѣ боялись пошевелиться и напряженно ждали отвѣта. Голосъ Лели раздался не скоро и очень тихо:
— Я бы не хотѣла вашей смерти и мнѣ непріятно слышать о ней. Мнѣ возлѣ васъ такъ хорошо, какъ возлѣ покойнаго отца или возлѣ мужа сестры, тоже очень сердечнаго человѣка.
— Это не отвѣтъ, Леля, а я прошу отвѣта: согласны ли вы повѣнчаться со мной вотъ теперь же, какъ только кончится Петровъ постъ?
— Согласна, только не нужно объ этомъ никому говорить, а то скажутъ, что я продалась, а я бы согласилась, если бы даже вы не были военнымъ и, видитъ Богъ, не потому, что мнѣ некуда дѣваться...
Соня не удержала равновѣсія и двинулась впередъ,—затрещали сухія вѣтви.
— Вотъ видите, насъ и сейчасъ подслушиваютъ,—произнесла Леля— но я никого не боюсь...
Затѣмъ опять стало тихо и надолго. И припомнилось Лелѣ, какъ еще совсѣмъ недавно молилась она въ этой купальнѣ и теперь подумала она: «ужъ не во снѣ ли все это происходитъ»? Но строгій профиль полковника былъ рядомъ. Онъ вдругъ поднялъ голову и быстро сказалъ:
— Подслушиваютъ или не подслушиваютъ, это не важно, пойдемъ, Леля, домой... Утро вечера мудренѣе,— завтра все видно будетъ...
Ихъ двѣ тѣни зашевелились на полотняной, освѣщенной луной, стѣнѣ купальни. Соня и Лида замерли
и не смѣли заговорить, пока Егоровъ и Леля не потонули въ тѣни деревьевъ возлѣ дома.
— Знаешь, это ужасно нелѣпо и даже безнравственно,—зашептала Соня.—Вѣдь онъ ей не только въ отцы,
а даже въ дѣдушки годится... Нужно ее, бѣдную, спасти...
— Да, это ужасно, отвѣтила—Лида,—и всегда смѣшливыя, на этотъ разъ ни та, ни другая не улыбнулись.
Узкими зеленоватыми полосами про
Венеція.
Рис. Сергѣя Городецкаго.