шла въ гвардейское общество и захотѣла увидать эту барышню-прислужницу, барышня не появлялась и было такъ пусто, такъ страшно въ маленькой буфетной залѣ.
«Мы пѣсню пѣли, — думала Марья Аркадьевна,—если люди такъ разстаются и такъ говорятъ—они поютъ.
Ежедневно она писала ему письма. Для своихъ писемъ она устроила какое-то гнѣздышко. Подлѣ самаго окна поставила крошечный столъ, крытый малиновымъ сукномъ, а на столѣ три пунцовыя гвоздики и единственная свѣча. Эту свѣчу она никогда не зажигала. На пепельницѣ валялись стеклянныя пуговицы, и съ каждымъ днемъ эти пуговицы были ей дороже и дороже. Она писала письма днемъ, отъ часу до двухъ-трехъ, а письма опускала въ ящикъ вечеромъ, когда выходила изъ дому для писемъ, и опускала письма не въ первый ящикъ, а въ четвертый по правой сторонѣ улицы. Еще издали она замѣчала, свой ящикъ, не спѣша шла къ нему и, прежде чѣмъ опустить письмо, нѣсколько разъ перечитывала адресъ, а потомъ осторожно просовывала письмо въ скважину ящика и думала:
«Завтра напишу моему милому».
Письма она писала нѣжныя и простыя. Всѣ ея слова любви были похожи одни на другія, она часто повторяла тѣ же слова, такъ какъ знала, что языкъ любви не ищетъ новыхъ словъ, и слова читаетъ любящее, сердце,
«Дорогой мой, ненаглядный Петенька, — писала она,—какъ ты тамъ сражаешься, не измучился ли, не лишился ли послѣднихъ силъ? Какъ подумаю о всѣхъ твоихъ невзгодахъ— сердце обливается кровью, лучше бы самой сражаться, право. Не могу я всего понять, во всемъ разобраться, но знаю—не легко тебѣ тамъ и много нужно силы и здоровья. О себѣ даже стыдно говорить. Здорова я, есть у меня все необходимое для жизни, и не одна я... Приближаются новые денечки и, какъ подумаю о нихъ—сердце останавливается, а оживанія, какъ сонъ какой-то».
Въ другомъ письмѣ писала она :
«Дорогой мой, ненаглядный Петенька, снился мнѣ нашъ будущій ребенокъ. Весь розовый, сіяніе вокругъ головы, шепчетъ—папа, а потомъ— мама, и прикоснулся, вдругъ рукою къ моему голому плечу. Я говорю ему:—опусти руку, а онъ все гладитъ плечо и говоритъ:—намъ все можно. Какъ сказалъ намъ,—я тогда же во снѣ подумала о тебѣ, и жилъ ты въ са
ду, гдѣ много цвѣтовъ, есть канавки съ водою и вода голубая».
Писала она всегда о любви, объ ожиданіи, о снахъ, писала такъ, какъ го
ворила, получала такія же письма отъ Петра Елисѣевича и, чудилось, не воевалъ онъ, а писалъ письма въ саду, гдѣ голубая вода и цвѣты.
Улица въ Радомѣ.
Puс. Ө. Корженевскаго.
«Мы пѣсню пѣли, — думала Марья Аркадьевна,—если люди такъ разстаются и такъ говорятъ—они поютъ.
Ежедневно она писала ему письма. Для своихъ писемъ она устроила какое-то гнѣздышко. Подлѣ самаго окна поставила крошечный столъ, крытый малиновымъ сукномъ, а на столѣ три пунцовыя гвоздики и единственная свѣча. Эту свѣчу она никогда не зажигала. На пепельницѣ валялись стеклянныя пуговицы, и съ каждымъ днемъ эти пуговицы были ей дороже и дороже. Она писала письма днемъ, отъ часу до двухъ-трехъ, а письма опускала въ ящикъ вечеромъ, когда выходила изъ дому для писемъ, и опускала письма не въ первый ящикъ, а въ четвертый по правой сторонѣ улицы. Еще издали она замѣчала, свой ящикъ, не спѣша шла къ нему и, прежде чѣмъ опустить письмо, нѣсколько разъ перечитывала адресъ, а потомъ осторожно просовывала письмо въ скважину ящика и думала:
«Завтра напишу моему милому».
Письма она писала нѣжныя и простыя. Всѣ ея слова любви были похожи одни на другія, она часто повторяла тѣ же слова, такъ какъ знала, что языкъ любви не ищетъ новыхъ словъ, и слова читаетъ любящее, сердце,
«Дорогой мой, ненаглядный Петенька, — писала она,—какъ ты тамъ сражаешься, не измучился ли, не лишился ли послѣднихъ силъ? Какъ подумаю о всѣхъ твоихъ невзгодахъ— сердце обливается кровью, лучше бы самой сражаться, право. Не могу я всего понять, во всемъ разобраться, но знаю—не легко тебѣ тамъ и много нужно силы и здоровья. О себѣ даже стыдно говорить. Здорова я, есть у меня все необходимое для жизни, и не одна я... Приближаются новые денечки и, какъ подумаю о нихъ—сердце останавливается, а оживанія, какъ сонъ какой-то».
Въ другомъ письмѣ писала она :
«Дорогой мой, ненаглядный Петенька, снился мнѣ нашъ будущій ребенокъ. Весь розовый, сіяніе вокругъ головы, шепчетъ—папа, а потомъ— мама, и прикоснулся, вдругъ рукою къ моему голому плечу. Я говорю ему:—опусти руку, а онъ все гладитъ плечо и говоритъ:—намъ все можно. Какъ сказалъ намъ,—я тогда же во снѣ подумала о тебѣ, и жилъ ты въ са
ду, гдѣ много цвѣтовъ, есть канавки съ водою и вода голубая».
Писала она всегда о любви, объ ожиданіи, о снахъ, писала такъ, какъ го
ворила, получала такія же письма отъ Петра Елисѣевича и, чудилось, не воевалъ онъ, а писалъ письма въ саду, гдѣ голубая вода и цвѣты.
Улица въ Радомѣ.
Puс. Ө. Корженевскаго.