СДЕРЖАННОЕ СЛОВО.
Просвѣщенные мореплаватели съѣли Бирманію и закусили королемъ Тибо, который, по послѣднимъ извѣстіямъ, намѣренъ основаться въ Мадрасѣ.
Но король Тибо не ушелъ со сцены безъ финала. Его проектецъ о томъ, что „европейцевъ можно будетъ перерѣзать и послѣ , былъ приведенъ въ исполненіе.
Понравилось ли это Европейцамъ или нѣтъ—неизвѣстно, но повидимому это не произвело на нихъ особенно непріятнаго впечатлѣнія; управлять страной призванъ бывшій первый министръ распорядительнаго короля.
Если министръ послѣдуетъ королевскимъ традиціямъ, то англичанъ можно поздравить съ удачнымъ выборомъ.
Впрочемъ, кому же лучше знать „духъ страны , какъ не первому министру?
На екатерининскую желѣзную дорогу, начальнику станціи Е. Что за чудеса: едва вы успѣли въ Екатеринославъ пріѣхать, и ужь заполучили это теплое мѣстечко!... „А очень просто-съ. Я съ письмомъ пріѣхалъ къ заправиламъ-то ... Да вѣдь мѣсто было занято?... „Экая важность! Нашли «причину» и очистили! Это у насъ очень просто дѣлается!“... ?
Въ Царицынъ, члену клуба г. Трескинскому. Съ какой же это стати вы обозвали свой клубъ „собачьимъ ?.. „Ну, что-жь? Члены нашею клуба судили меня за это и оправдали ... А, въ такомъ случаѣ извиняемся... передъ царицынскими псами...
ЛЮБОВЬЮ СЫТЪ НЕ БУДЕШЬ.
(Неоригинальный этюдъ).
Всякому даже неучившемуся въ семинаріи извѣстно, что высокіе ростомъ мужчины питаютъ особую склонность къ маленькимъ женщинамъ, такъ что даже правый фланговой гренадеръ не считаетъ для себя унизительнымъ гулять подъ ручку съ «предметомъ», который свободно можетъ усѣсться у него въ карманѣ. Соединеніемъ такихъ крайностей мудрая природа очевидно хочетъ добиться средней, нормальной величины въ человѣчествѣ.
На точномъ основаніи этого—если не закона, то стремленія природы, Сережа Яньчиковъ и полюбилъ Катишь Синеглазову.
Росту и сложенію Яньчикова могли бы позавидовать балаганные великаны, а Катишь была юная, богатая вдовушка, исполненная невыразимой, воздушной прелести и граціи. Чтобы позавтракать, ей было довольно солнечнаго луча, а на обѣдъ—какогонибудь эфирнаго бисквита и благоуханія резеды.
Сережа, увы, былъ готовъ ѣсть всегда, во всякое время дня и ночи, и ѣсть не за одного, а за троихъ. Подумайте сами: развѣ мало нужно было топлива для этой гигантской человѣческой печи? Эго—присказка, а сказка, вотъ она.
Веселый, сіяющій Сережа встрѣчается какъ-то со своимъ пріятелемъ Брызгуновымъ. Слово за слово, они рѣшаютъ завтракать вмѣстѣ.
Пришли, заказали все, что слѣдовало, и даже больше, чѣмъ бы слѣдовало, и принялись болтать во время замариванья прихотливаго червячка.
— Ну, говоритъ Сережа, черезъ мѣсяцъ она, эта чудная Катишь, будетъ моей... Вѣдь это—море блаженства... Подвинь-ка, братъ, мнѣ соусъ—нѣтъ, сперва омаровъ попробую.
— Однако, любовь у тебя не отбила аппетита! засмѣялся Брызгуновъ.
— Напротивъ, дружище, напротивъ! Я такъ спокоенъ и счастливъ, что еще больше сталъ ѣсть... Кажется, быка мнѣ цѣлаго подай, и съ тѣмъ справлюсь!..
— Ну, а какъ смотритъ эфирная невѣста на твои аппетитные подвиги?
Благородное чело Сережи Яньчикова на мгновеніе омрачилось. Онъ судорожно ткнулъ вилкой въ огромный кусокъ рыбы и спровадилъ его въ ротъ, Потомъ онъ со вздохомъ заговорилъ:
— На этотъ счетъ, братъ, плохо! Еще дядя Кати, увидавши какъ-то за обѣдомъ мое прилежаніе, сказалъ мнѣ потомъ: «Смотрите, милѣйшій, когда будете обѣдать съ моей племянницей, вы поудержитесь! Вѣдь съ ней истерика сдѣлается, если онг замѣтитъ, какой превосходный у васъ аппетитъ! Она рѣшительно не понимаетъ желудочныхъ идеаловъ! Сама ѣстъ меньше птички и отъ другихъ требуетъ такихъ же птичьихъ аппетитовъ ...
— Ого! прервалъ Брызгуновъ. Послѣ этого я воображаю, каковъ ты былъ на первомъ обѣдѣ у своей возлюбленной !
— Передъ обѣдомъ-то я, дружище, позавтракалъ, да еще какъ! Двѣ парочки котлетъ съѣлъ, да паштетъ, да жаркаго кусокъ, да всякой всячины, такъ что за обѣдомъ и могъ изображать изъ себя «птичку». Понимаешь?
— Ага! Ну, а какже будетъ послѣ сватьбы-то? — Да ужь всячески буду стараться втихомолк) отъ жены жрать... Подвинь-ка мнѣ другой сыръ!
—А нельзя ли тебѣ невѣсту въ свою вѣру привести и научить ее кушать какъ слѣдуетъ?
— Одинъ разъ я попробовалъ, а потомъ и закаялся. Гуляли мы, болтали... я и принялся расписывать ей блюдо макаронъ, да вѣдь какъ расписалъ-то?.. У самого слюнки текли... Ну, слушала она, слушала; скорчила гримаску, да и спрашиваетъ: «да, вы ужь не лакомка ли?..» Я и руками, и ногами... полноте, молъ, съ чего вы взяли!.. А вѣдь оно и правда: какой же я лакомка?.. Я обжора, по просту говоря... И въ тотъ же день мнѣ неожиданно пришлось обѣдать у ней... Эхъ, братъ, еслибъ ты только зналъ, что я вытерпѣлъ!. Чтобы она не вспоминала о макаронахъ, я рѣшился чуть не на самоубійство, — рѣшился ѣсть еще меньше, чѣмъ она сама!.. А на столѣ-то, на столѣ какія чудесныя вещи были!.. Ну, наконецъ она испрашиваетъ: «что съ вами? не больны ли вы, другъ мой?..» О, нѣтъ, мой ангелъ, я здоровъ... «Но вы совсѣмъ ничего не кушаете...» Ахъ, что вы, говорю: я совсѣмъ, совсѣмъ сытъ... Въ награду за мой подвигъ, она нѣжно взяла меня подъ руку и повела въ гостинную... Цѣлый часъ я блаженствовалъ къ разговорѣ съ ней... а потомъ, сломя голову, отправился въ ресторанъ... Тамъ счетъ за ужинъ «на одного» мнѣ вывели въ 22 цѣлковыхъ...
Чрезъ мѣсяцъ послѣ этого разговора Сережа Яньчиновъ прислалъ своему пріятелю Брызгунову просьбу пообѣдать вмѣстѣ съ нимъ въ любимомъ ресторанѣ. Брызгуновъ не могъ не замѣтить, что Сережа очень поблѣднѣлъ и постарѣлъ; желчная усмѣшка время отъ времени показывалась у него въ углахъ губъ. Это однако не помѣшало Сережѣ заказать обѣдъ на троихъ и ѣсть за четверыхъ, но онъ продѣлывалъ всю операцію обѣда съ такимъ сумрачнымъ видомъ и казался такимъ огорченнымъ, что пріятель долго не рѣшался распрашивать его.
Наконецъ подали кофе. Пріятели наши закурили сигары. Сережа сразу выпустилъ изо рта цѣлый столбъ дыма и долго молча смотрѣлъ на его причудливыя колебанья. Потомъ онъ стукнулъ по столу и отчаянно проговорилъ:
— Ну, между ею и мной все кончено! Сватьбѣ не бывать!
— Какъ такъ? Да вѣдь уже все дѣло было улажено безповоротно? Сомнѣній не оставалось!.. — Да! Но меня, братъ, жестоко подвели! — Кто? она?
— Нѣтъ, ея скверная горничная... Она открыла мою тайну!
— Да разскажи толкомъ? Я ничего не понимаю. — Очень просто. Моей мило? Катишь нужно было ѣхать въ деревню по дѣламъ. Она пригласила и меня—прогуляться, познакомиться съ родными и сосѣдями и такъ далѣе... Я конечно съ восторгомъ согласился, но—принялъ свои предосторожности! Я заготовилъ въ своемъ чемоданѣ цѣлый провіантскій магазинъ всякихъ готовыхъ снѣдей, жареныхъ, печеныхъ, маринованныхъ, копченыхъ и прочая, и прочая. Ну, днемъ-то я все «птицу» изображалъ за завтраками и обѣдами, а какъ вернусь на ночь къ себѣ во флигель,—тутъ и начинаю отводить душу во всю... Сколько провизіи я уничтожилъ въ этихъ таинственныхъ ужинахъ,—нечего тебѣ и говорить! Одно только было досадно: хлѣба, ты знаешь, я истребляю много и безъ него мнѣ ѣда не въ ѣду, а хлѣба то я и не захватилъ съ собой... — А-а!
— Ну, вотъ, это меня и погубило! Придумалъ было я, что хочу кормить хлѣбомъ воробьевъ и голубей, и сталъ для этого забирать съ собой цѣлыя булки... Проклятая горничная и подмѣтила, что мои воробьи ужь очень что-то про орливы и никакъ на нихъ хлѣба не наготовишься... Стала она, подлая, слѣдить за мной и наконецъ таки добралась до замочной скважины въ моей двери... Ну, на девятый день, является она ко мнѣ утромъ въ огромнѣйшимъ подносомъ всякихъ кушаній и съ кулькомъ хлѣбовъ, да и говоритъ, скверно этакъ говоритъ: «Не угодно ли вамъ позавтракать, сударь! А если этого не хватитъ, такь потрудитесь позвонить. Катерина Васильевна приказала повару заготовить всего вволю... А сама Катерина Васильевна черезъ часъ изволятъ однѣ ѣхать въ Москву»...
— Ну, и что жь, ты позвонилъ?
— А ты какъ думаешь? Конечно позвонилъ, да еще не одинъ разъ, а два раза. Все равно—пропадать... выпьемъ-ка ликеру да займемся фруктами?
М. Ф.
ЗИМА.
(Присловье).
Эхъ, зила ты снѣжная, во вьюгахъ мятежная — зима спящая, все мертвящая! Рано знакѣ небо потухаетъ, рано зима свѣчи зажигаетъ,—солнце прячется въ тучки, держась юга, словно страшна эму зимняя вьюга. Съ Козьмы - Демьяна вима зачинается, земля въ бѣлое платье убирается. Варвара моститъ, Савва востритъ, Никола гвоздитъ. Съ каждымъ днемъ зима снѣгу подбавляетъ, изъ молочныхъ тучъ бѣлыми клочьями посыпаетъ. Легла санная дорога, пошло по ней обозовъ много. Эхъ, тройкой бы прокатиться, привольемъ насладиться! Коренная несетъ, словно плыветъ, пристяжныя вонъ вырываются, глаза у нихъ кровью наливаются; подъ полозьями снѣга играютъ, словно щенки малые лаютъ... Въ сторонкѣ лѣсокъ молодой, замеръ будто неживой. Вонъ, елочка одна сухая, — знать, загубила ее доля злая; сосѣди ль ее сглазили, или лѣтіе по ней лазили?.. Вонъ и березки тонки, ростутъ словно въ перегонки... Гутъ лѣсокъ-то и кончается, въ бѣлое поле чернымъ клиномъ упирается...
Вотъ и деревня, а въ ней харчевня: заходи погрѣться, отъ морозу остеречься... Въ деревнѣ люди суетятся, лихой зимы не боятся. На улицѣ ребятишки играютъ, въ снѣгу утопаютъ. Русыя кудри у нихъ инеемъ забѣлѣлись, щечки румянцемъ алымъ разгорѣлись,— кто въ шубенкѣ, а кто и въ рубашенкѣ! Денекъ выдался ясный,—морозецъ неопасный: лица руминитъ, изъ избы на просторъ тянетъ...
Подошли Святки — дѣвки на гаданье падки. Минуло Крещенье, праздниковъ прощение. Срѣтенье явилось, зима къ веснѣ склонилась наступитъ постъ, деньку прибавился ростъ. Зимушка прощай, сестру — весну посылай!
Рифмачъ.
Просвѣщенные мореплаватели съѣли Бирманію и закусили королемъ Тибо, который, по послѣднимъ извѣстіямъ, намѣренъ основаться въ Мадрасѣ.
Но король Тибо не ушелъ со сцены безъ финала. Его проектецъ о томъ, что „европейцевъ можно будетъ перерѣзать и послѣ , былъ приведенъ въ исполненіе.
Понравилось ли это Европейцамъ или нѣтъ—неизвѣстно, но повидимому это не произвело на нихъ особенно непріятнаго впечатлѣнія; управлять страной призванъ бывшій первый министръ распорядительнаго короля.
Если министръ послѣдуетъ королевскимъ традиціямъ, то англичанъ можно поздравить съ удачнымъ выборомъ.
Впрочемъ, кому же лучше знать „духъ страны , какъ не первому министру?
На екатерининскую желѣзную дорогу, начальнику станціи Е. Что за чудеса: едва вы успѣли въ Екатеринославъ пріѣхать, и ужь заполучили это теплое мѣстечко!... „А очень просто-съ. Я съ письмомъ пріѣхалъ къ заправиламъ-то ... Да вѣдь мѣсто было занято?... „Экая важность! Нашли «причину» и очистили! Это у насъ очень просто дѣлается!“... ?
Въ Царицынъ, члену клуба г. Трескинскому. Съ какой же это стати вы обозвали свой клубъ „собачьимъ ?.. „Ну, что-жь? Члены нашею клуба судили меня за это и оправдали ... А, въ такомъ случаѣ извиняемся... передъ царицынскими псами...
ЛЮБОВЬЮ СЫТЪ НЕ БУДЕШЬ.
(Неоригинальный этюдъ).
Всякому даже неучившемуся въ семинаріи извѣстно, что высокіе ростомъ мужчины питаютъ особую склонность къ маленькимъ женщинамъ, такъ что даже правый фланговой гренадеръ не считаетъ для себя унизительнымъ гулять подъ ручку съ «предметомъ», который свободно можетъ усѣсться у него въ карманѣ. Соединеніемъ такихъ крайностей мудрая природа очевидно хочетъ добиться средней, нормальной величины въ человѣчествѣ.
На точномъ основаніи этого—если не закона, то стремленія природы, Сережа Яньчиковъ и полюбилъ Катишь Синеглазову.
Росту и сложенію Яньчикова могли бы позавидовать балаганные великаны, а Катишь была юная, богатая вдовушка, исполненная невыразимой, воздушной прелести и граціи. Чтобы позавтракать, ей было довольно солнечнаго луча, а на обѣдъ—какогонибудь эфирнаго бисквита и благоуханія резеды.
Сережа, увы, былъ готовъ ѣсть всегда, во всякое время дня и ночи, и ѣсть не за одного, а за троихъ. Подумайте сами: развѣ мало нужно было топлива для этой гигантской человѣческой печи? Эго—присказка, а сказка, вотъ она.
Веселый, сіяющій Сережа встрѣчается какъ-то со своимъ пріятелемъ Брызгуновымъ. Слово за слово, они рѣшаютъ завтракать вмѣстѣ.
Пришли, заказали все, что слѣдовало, и даже больше, чѣмъ бы слѣдовало, и принялись болтать во время замариванья прихотливаго червячка.
— Ну, говоритъ Сережа, черезъ мѣсяцъ она, эта чудная Катишь, будетъ моей... Вѣдь это—море блаженства... Подвинь-ка, братъ, мнѣ соусъ—нѣтъ, сперва омаровъ попробую.
— Однако, любовь у тебя не отбила аппетита! засмѣялся Брызгуновъ.
— Напротивъ, дружище, напротивъ! Я такъ спокоенъ и счастливъ, что еще больше сталъ ѣсть... Кажется, быка мнѣ цѣлаго подай, и съ тѣмъ справлюсь!..
— Ну, а какъ смотритъ эфирная невѣста на твои аппетитные подвиги?
Благородное чело Сережи Яньчикова на мгновеніе омрачилось. Онъ судорожно ткнулъ вилкой въ огромный кусокъ рыбы и спровадилъ его въ ротъ, Потомъ онъ со вздохомъ заговорилъ:
— На этотъ счетъ, братъ, плохо! Еще дядя Кати, увидавши какъ-то за обѣдомъ мое прилежаніе, сказалъ мнѣ потомъ: «Смотрите, милѣйшій, когда будете обѣдать съ моей племянницей, вы поудержитесь! Вѣдь съ ней истерика сдѣлается, если онг замѣтитъ, какой превосходный у васъ аппетитъ! Она рѣшительно не понимаетъ желудочныхъ идеаловъ! Сама ѣстъ меньше птички и отъ другихъ требуетъ такихъ же птичьихъ аппетитовъ ...
— Ого! прервалъ Брызгуновъ. Послѣ этого я воображаю, каковъ ты былъ на первомъ обѣдѣ у своей возлюбленной !
— Передъ обѣдомъ-то я, дружище, позавтракалъ, да еще какъ! Двѣ парочки котлетъ съѣлъ, да паштетъ, да жаркаго кусокъ, да всякой всячины, такъ что за обѣдомъ и могъ изображать изъ себя «птичку». Понимаешь?
— Ага! Ну, а какже будетъ послѣ сватьбы-то? — Да ужь всячески буду стараться втихомолк) отъ жены жрать... Подвинь-ка мнѣ другой сыръ!
—А нельзя ли тебѣ невѣсту въ свою вѣру привести и научить ее кушать какъ слѣдуетъ?
— Одинъ разъ я попробовалъ, а потомъ и закаялся. Гуляли мы, болтали... я и принялся расписывать ей блюдо макаронъ, да вѣдь какъ расписалъ-то?.. У самого слюнки текли... Ну, слушала она, слушала; скорчила гримаску, да и спрашиваетъ: «да, вы ужь не лакомка ли?..» Я и руками, и ногами... полноте, молъ, съ чего вы взяли!.. А вѣдь оно и правда: какой же я лакомка?.. Я обжора, по просту говоря... И въ тотъ же день мнѣ неожиданно пришлось обѣдать у ней... Эхъ, братъ, еслибъ ты только зналъ, что я вытерпѣлъ!. Чтобы она не вспоминала о макаронахъ, я рѣшился чуть не на самоубійство, — рѣшился ѣсть еще меньше, чѣмъ она сама!.. А на столѣ-то, на столѣ какія чудесныя вещи были!.. Ну, наконецъ она испрашиваетъ: «что съ вами? не больны ли вы, другъ мой?..» О, нѣтъ, мой ангелъ, я здоровъ... «Но вы совсѣмъ ничего не кушаете...» Ахъ, что вы, говорю: я совсѣмъ, совсѣмъ сытъ... Въ награду за мой подвигъ, она нѣжно взяла меня подъ руку и повела въ гостинную... Цѣлый часъ я блаженствовалъ къ разговорѣ съ ней... а потомъ, сломя голову, отправился въ ресторанъ... Тамъ счетъ за ужинъ «на одного» мнѣ вывели въ 22 цѣлковыхъ...
Чрезъ мѣсяцъ послѣ этого разговора Сережа Яньчиновъ прислалъ своему пріятелю Брызгунову просьбу пообѣдать вмѣстѣ съ нимъ въ любимомъ ресторанѣ. Брызгуновъ не могъ не замѣтить, что Сережа очень поблѣднѣлъ и постарѣлъ; желчная усмѣшка время отъ времени показывалась у него въ углахъ губъ. Это однако не помѣшало Сережѣ заказать обѣдъ на троихъ и ѣсть за четверыхъ, но онъ продѣлывалъ всю операцію обѣда съ такимъ сумрачнымъ видомъ и казался такимъ огорченнымъ, что пріятель долго не рѣшался распрашивать его.
Наконецъ подали кофе. Пріятели наши закурили сигары. Сережа сразу выпустилъ изо рта цѣлый столбъ дыма и долго молча смотрѣлъ на его причудливыя колебанья. Потомъ онъ стукнулъ по столу и отчаянно проговорилъ:
— Ну, между ею и мной все кончено! Сватьбѣ не бывать!
— Какъ такъ? Да вѣдь уже все дѣло было улажено безповоротно? Сомнѣній не оставалось!.. — Да! Но меня, братъ, жестоко подвели! — Кто? она?
— Нѣтъ, ея скверная горничная... Она открыла мою тайну!
— Да разскажи толкомъ? Я ничего не понимаю. — Очень просто. Моей мило? Катишь нужно было ѣхать въ деревню по дѣламъ. Она пригласила и меня—прогуляться, познакомиться съ родными и сосѣдями и такъ далѣе... Я конечно съ восторгомъ согласился, но—принялъ свои предосторожности! Я заготовилъ въ своемъ чемоданѣ цѣлый провіантскій магазинъ всякихъ готовыхъ снѣдей, жареныхъ, печеныхъ, маринованныхъ, копченыхъ и прочая, и прочая. Ну, днемъ-то я все «птицу» изображалъ за завтраками и обѣдами, а какъ вернусь на ночь къ себѣ во флигель,—тутъ и начинаю отводить душу во всю... Сколько провизіи я уничтожилъ въ этихъ таинственныхъ ужинахъ,—нечего тебѣ и говорить! Одно только было досадно: хлѣба, ты знаешь, я истребляю много и безъ него мнѣ ѣда не въ ѣду, а хлѣба то я и не захватилъ съ собой... — А-а!
— Ну, вотъ, это меня и погубило! Придумалъ было я, что хочу кормить хлѣбомъ воробьевъ и голубей, и сталъ для этого забирать съ собой цѣлыя булки... Проклятая горничная и подмѣтила, что мои воробьи ужь очень что-то про орливы и никакъ на нихъ хлѣба не наготовишься... Стала она, подлая, слѣдить за мной и наконецъ таки добралась до замочной скважины въ моей двери... Ну, на девятый день, является она ко мнѣ утромъ въ огромнѣйшимъ подносомъ всякихъ кушаній и съ кулькомъ хлѣбовъ, да и говоритъ, скверно этакъ говоритъ: «Не угодно ли вамъ позавтракать, сударь! А если этого не хватитъ, такь потрудитесь позвонить. Катерина Васильевна приказала повару заготовить всего вволю... А сама Катерина Васильевна черезъ часъ изволятъ однѣ ѣхать въ Москву»...
— Ну, и что жь, ты позвонилъ?
— А ты какъ думаешь? Конечно позвонилъ, да еще не одинъ разъ, а два раза. Все равно—пропадать... выпьемъ-ка ликеру да займемся фруктами?
М. Ф.
ЗИМА.
(Присловье).
Эхъ, зила ты снѣжная, во вьюгахъ мятежная — зима спящая, все мертвящая! Рано знакѣ небо потухаетъ, рано зима свѣчи зажигаетъ,—солнце прячется въ тучки, держась юга, словно страшна эму зимняя вьюга. Съ Козьмы - Демьяна вима зачинается, земля въ бѣлое платье убирается. Варвара моститъ, Савва востритъ, Никола гвоздитъ. Съ каждымъ днемъ зима снѣгу подбавляетъ, изъ молочныхъ тучъ бѣлыми клочьями посыпаетъ. Легла санная дорога, пошло по ней обозовъ много. Эхъ, тройкой бы прокатиться, привольемъ насладиться! Коренная несетъ, словно плыветъ, пристяжныя вонъ вырываются, глаза у нихъ кровью наливаются; подъ полозьями снѣга играютъ, словно щенки малые лаютъ... Въ сторонкѣ лѣсокъ молодой, замеръ будто неживой. Вонъ, елочка одна сухая, — знать, загубила ее доля злая; сосѣди ль ее сглазили, или лѣтіе по ней лазили?.. Вонъ и березки тонки, ростутъ словно въ перегонки... Гутъ лѣсокъ-то и кончается, въ бѣлое поле чернымъ клиномъ упирается...
Вотъ и деревня, а въ ней харчевня: заходи погрѣться, отъ морозу остеречься... Въ деревнѣ люди суетятся, лихой зимы не боятся. На улицѣ ребятишки играютъ, въ снѣгу утопаютъ. Русыя кудри у нихъ инеемъ забѣлѣлись, щечки румянцемъ алымъ разгорѣлись,— кто въ шубенкѣ, а кто и въ рубашенкѣ! Денекъ выдался ясный,—морозецъ неопасный: лица руминитъ, изъ избы на просторъ тянетъ...
Подошли Святки — дѣвки на гаданье падки. Минуло Крещенье, праздниковъ прощение. Срѣтенье явилось, зима къ веснѣ склонилась наступитъ постъ, деньку прибавился ростъ. Зимушка прощай, сестру — весну посылай!
Рифмачъ.