Годъ 1885. Еще разъ — дуракъ!.. Я тоже этого хотѣлъ добиться, а тутъ и пошли конфликты въ Азіи, да недоразумѣнья въ Тонкинѣ, да славянская потасовка... Слава Богу, что еще не въ конецъ меня осрамили: до общей схватки не дошли... Еще что?
Годъ 1886. Я облегчу всюду расходы!
Годъ 1885. Ты-то? Ахъ, ты, мальчишка! А ты вошелъ ли по этому поводу въ переговоры съ военными министрами Европы?
Годъ 1886. Со мною настанетъ эпоха просвѣщенія...
Годъ 1885. Ну, на этотъ счетъ тебѣ найдется съ кѣмъ поговорить... Смотри однако, чтобы тебя прямо отсюда не отправили въ домъ сумасшедшихъ! (Бьетъ полночь.) Ну, слава Богу, мнѣ конецъ!., получай всѣ аттрибуты моей власти и — покажи себя, каковъ ты будешь!.. (Исчезаетъ).
********
О ТОМЪ И О СЕМЪ.
Есть новый годъ, есть новое счастье, новый голова, новые журналы, есть марки новаго образца, но все еще нѣтъ того, чѣмъ живъ человѣкъ и что составляетъ „зарю новой жизни : идеаловъ нѣтъ и нѣтъ! Ушелъ въ Лету еще одинъ годъ, а въ человѣческихъ отношеніяхъ, въ наукѣ, въ литературѣ, въ семьѣ, все еще царятъ без- Формица и гололедица, хоть караулъ кричи. .
За неимѣніемъ гербовой, обыкновенно пишутъ на простой. Точно также, за отсутствіемъ настоящихъ идеаловъ, „смыслъ жизниа создается искусственно: покупается на рынкѣ, берется за купчихой въ приданое, или же вычитывается изъ юмористическихъ журналовъ.
Самое лучшее и самое осмысленное, что могъ придумать въ наши дни человѣкъ за
неимѣніемъ гербовой, это—пятакъ, четвертакъ и цѣлковый. Эти tres faciunt consilium. Можно представить себѣ землю безъ солнца и безъ луны, но представить себѣ живую душу безъ этихъ трехъ наглецовъ никакъ невозможно. На нихъ зиждется все: цивилизація, гуманность, любовь, поэзія. Пятакъ возбуждаетъ, вдохновляетъ, веселитъ сердце; за четвертакъ человѣкъ способенъ отправиться на сѣверный полюсъ, взлетѣть на шарѣ, написать романъ, а за рубль онъ изобрѣтетъ телефонъ, изучитъ въ Индіи холеру... Однимъ словомъ, другихъ побужденій, толчковъ и Факторовъ, кромѣ звонкой монеты, не было въ прошломъ, не предвидится и въ этомъ году...
*****
Нынѣшніе праздники прошли какъ будто веселѣе прошлогоднихъ: мало говорили о трихинахъ и почти никто не приставалъ съ почетными билетами на любительскіе спектакли. Увеселеній, Феерій и разнаго рода дивертисментовъ было многое множество. Всякій, имѣвшій терпѣніе пережить всю эту канитель, чувствуетъ горечь во рту и выводитъ теперь на досугѣ одно обидное для рускаго человѣка заключеніе, а именно, что русскій человѣкъ весьма и весьма неизобрѣтателенъ, хотя и говорятъ, что онъ изобрѣлъ самоваръ. Жизнь идетъ впередъ, а московскія увеселенія сидятъ на точкѣ замерзанія. Что было въ прошломъ и въ третьемъ году, то видѣли мы и въ этомъ году. Манежъ, утренніе спектакли, манежъ, вечерніе спектактакли, манежъ... и больше ни шиша. Для оригинальности и новизны ради показали бы зеленаго осла, что ли...
Творцы увеселеній хороши, но веселящаяся публика еще лучше. Мы наблюдали эту публику, когда она и сама веселилась, и другихъ веселила. Что за вкусы, что за изобрѣтательность! Повидавши ряженыхъ, послѣ всякаго маскарада или костюмированнаго бала, мы всякій разъ отплевывались и въ уныніи пожимали плечами. Въ умѣньи россіянъ увеселять себя и рядиться, мы точно сквозь призму видѣли „наше время . Въ костюмахъ прежде всего преслѣдуется пестрота, безшабашная яркость красокъ и неосмысленное
шутовство. Безвкусица полная. Одна штана синяя, другая красная, Фракъ желтый... свиныя рыла, глупые носы. Про дамочекъ и говорить нечего. Эти натягиваютъ „ситцевое трико , обтыкаютъ себя Фальшивыми брилліантами и ищутъ только одного—пластики.
ВИЗИТЫ.
Чертъ знаетъ что! голова трещитъ до такой стеиени, какъ будто это ея провиденціальное назначеніе!
Изъ этого я заключаю, что новый годъ былъ встрѣченъ съ подобающимъ церемоніаломъ. Но хоть убейте меня, не припомню подробностей... Помню только, что дебютировали мы театральнымъ маскарадомъ, оттуда перенесли мѣсто дѣйствія въ Эрмитажъ, а оттуда уже насъ не то перенесли, не то перевезли по домамъ.
Насъ... Кого-же насъ? Были со мной Ваня, Миша, Гриша, Коля... Былъ Митя или нѣтъ? Кажется былъ... впрочемъ, пожалуй, что и не былъ... а если не былъ, такъ кто же меня дубиной обозвалъ?
Напрасно я отложилъ визиты до новаго года... голова что-то не того...
Или бросить визиты совсѣмъ?.. Нельзя — начальство, знакомые...
Охъ, голова! Кажется безъ рюмки водки не обойдется. Не обошлось... помогло... Однако пора одѣваться.
Теперь я положительно убѣждаюсь, что новый годъ мы встрѣтили какъ слѣдуетъ; всѣ мои вещи оказались не на обычныхъ мѣстахъ... часы нашлись въ чернильницѣ (хорошо, что они давно уже испорчены)... портмоне вывалилось изъ сапога... портсигаръ оказался въ умывальникѣ... полотенце въ боковомъ карманѣ, мыло въ цилиндрѣ, а цилиндръ у меня подъ подушкой.
Какъ бы то ни было, но мнѣ удалось одѣться... Опять несчастье: шуба выворочена кверху мѣхомъ, разодрана сверху до низу и въ каждомъ рукавѣ по калошѣ. Коекакъ зачинилъ.
Рюмка водки, однако, помогла не радикально.
Вотъ ты тутъ и дѣлай визиты въ такомъ состояніи! Всѣ члены у меня находятся въ совершенной независимости одинъ отъ другаго: руки не слушаются, ноги также, языкъ тоже только съ большимъ трудомъ подчиняется мозгу, который, впрочемъ, и самъ какъ будто куда-то улетучился. Словомъ—полная революція.
ла маскарадная жизнь: тамъ счастливецъ Мамонъ сидѣлъ съ абонированной имъ Истиной и съ Духомъ Времени и угощалъ ихъ шампанскимъ. Тутъ же примостился и тоскующій, взволнованный Мефистофель. Истина не удостоивала его ни однимъ взглядомъ но онъ все - таки рѣшился, шутя, спросить у нея:
— А папеньку своего ты дома оставила? — Какого папеньку? удивилась Истина.
— Ну, конечно Разумъ! Будь онъ здѣсь, онъ вѣроятно удержалъ бы тебя отъ увлеченія шампанскимъ!
Истина разсердилась.
— Оставь свои проповѣди, любезный, до великаго поста! сказала она.
— Хорошо, только и вы позвольте мнѣ остаться въ вашей компаніи, чтобы повеселѣе провести здѣсь послѣднія минуты!
— Ага! Шутъ-пессимистъ хочетъ заложить за галстухъ! Прекрасно! воскликнула Истина.
— Отличнѣйшее средство противъ пессимизма! подхватилъ Духъ Времени.
И безшумно пробки выскочили изъ новыхъ бутылокъ; золотомъ засверкало шампанское въ тонкихъ бокалахъ.
МеФисто вскочилъ и попросилъ слова.
— Въ Египтѣ, началъ онъ, была одна древняя статуя. Каждое утро, на восходѣ солнца, издавала она звенящіе громкіе звуки и будила людей на работу. Это была статуя Мемнона; она хорошо служила тоггдашнему духу времени: она напоминала о трудѣ... Существуетъ она и до сихъ поръ, но уже никто не слышитъ ея призывныхъ стоновъ, потому что надъ землей властно
возсталъ иной кумиръ. Духъ времени требуетъ иныхъ мелодій и новымъ кумиромъ является статуя не Мемнона, а Мамона...
— Браво, браво! Параллель не дурна! прогнусилъ Духъ Времени.
— Да, продолжалъ Мефистофель: золотой идолъ Мамона сталъ кумиромъ всего свѣта и деньги—главною силой культуры. Вся цивилизація превратилась въ ожесточенную слѣпую погоню за деньгами... Мы спѣшимъ размѣнять на деньги все, что у насъ есть: талантъ, силу, красоту, правду. Изъ-за звона и шелеста денегъ не слышно ни голоса совѣсти, ни лепетаній сердца!... Человѣкъ безъ денегъ слабѣе и беззащитнѣе зайца въ львиномъ логовищѣ, ничтожнѣй червяка, ползающаго въ пыли... Богатый глупецъ покупаетъ себѣ за деньги умъ, развратникъ—дипломъ добродѣтели, грабитель—титулъ столпа...
— Вотъ и прекрасно! Выпьемъ въ честь денегъ! прервали Мефистофеля пьяные голоса.
— У бѣдняка, продолжалъ онъ. оставалось только одно драгоцѣнное и, по существу своему, неотъемлемое право; это—свобода честной мысли, независимость убѣжденія, сила разумной идеи,—словомъ, Истина!... Деньгами можно было купить подобіе Истины, но сама она неподкупна и оставалась неподкупною съ перваго дня творенія... А теперь... Теперь Истина—на содержаніи у Мамона! Истина стала подкрашиваться, продавать себя. Истина не хочетъ слышать ничего, кромѣ лести... О, Боже мой, да возьмите вы себѣ за деньги всѣ блага міра, но оставьте въ покоѣ Истину, это святое право бѣдняка, это драгоцѣннѣйшее человѣческое право!...
Постойте!... Я сейчасъ провозглашу послѣдній тостъ, но сперва скажите мнѣ, кто это сидитъ здѣсь съ нами: Истина, надѣвшая ради новогодней шутки личину Лжи, иди сама Ложь, которая украла чудный вѣнецъ Истины?...
Отвѣтомъ было молчаніе. Опьянѣвшіе слушатели забылись въ полуснѣ. Но тутъ, неподалеку отъ стола, явилась вдругъ красивая женская Фигура, одѣтая въ лохмотья.
— Вѣнецъ Истины? повторила она. Кто говоритъ о немъ? гдѣ онъ?... Пропалъ, пропалъ... украденъ...
— Кто ты? спросилъ удивленный Мефистофель.
— Кто я?.. Несчастная, отвергнутая... Мой отецъ—Разумъ. Онъ теперь ходитъ по свѣту нищимъ и я не въ силахъ помочь ему. Только позднимъ временемъ рѣшаюсь я показываться между людьми и искать украденный у меня дорогой вѣнецъ... Ты о немъ сейчасъ говорилъ,—скажи, гдѣ онъ?
Быстро сорвалъ шутъ вѣнецъ съ головы опьянѣвшей маскарадной красавицы — Это? спросилъ онъ.
— О, да! съ восторгомъ воскликнула Истина и прижала вѣнецъ къ своей груди... Спасибо тебѣ: Истина еще не погибла... И видѣніе скрылось.
А Мефистофель насмѣшливо улыбнулся, глядя на своихъ собесѣдниковъ и бодро встряхнулъ надъ ними звонкомъ, чтобы разбудить объѣвшійся и опившійся міръ...
Московскій фланеръ.
Годъ 1886. Я облегчу всюду расходы!
Годъ 1885. Ты-то? Ахъ, ты, мальчишка! А ты вошелъ ли по этому поводу въ переговоры съ военными министрами Европы?
Годъ 1886. Со мною настанетъ эпоха просвѣщенія...
Годъ 1885. Ну, на этотъ счетъ тебѣ найдется съ кѣмъ поговорить... Смотри однако, чтобы тебя прямо отсюда не отправили въ домъ сумасшедшихъ! (Бьетъ полночь.) Ну, слава Богу, мнѣ конецъ!., получай всѣ аттрибуты моей власти и — покажи себя, каковъ ты будешь!.. (Исчезаетъ).
********
О ТОМЪ И О СЕМЪ.
Есть новый годъ, есть новое счастье, новый голова, новые журналы, есть марки новаго образца, но все еще нѣтъ того, чѣмъ живъ человѣкъ и что составляетъ „зарю новой жизни : идеаловъ нѣтъ и нѣтъ! Ушелъ въ Лету еще одинъ годъ, а въ человѣческихъ отношеніяхъ, въ наукѣ, въ литературѣ, въ семьѣ, все еще царятъ без- Формица и гололедица, хоть караулъ кричи. .
За неимѣніемъ гербовой, обыкновенно пишутъ на простой. Точно также, за отсутствіемъ настоящихъ идеаловъ, „смыслъ жизниа создается искусственно: покупается на рынкѣ, берется за купчихой въ приданое, или же вычитывается изъ юмористическихъ журналовъ.
Самое лучшее и самое осмысленное, что могъ придумать въ наши дни человѣкъ за
неимѣніемъ гербовой, это—пятакъ, четвертакъ и цѣлковый. Эти tres faciunt consilium. Можно представить себѣ землю безъ солнца и безъ луны, но представить себѣ живую душу безъ этихъ трехъ наглецовъ никакъ невозможно. На нихъ зиждется все: цивилизація, гуманность, любовь, поэзія. Пятакъ возбуждаетъ, вдохновляетъ, веселитъ сердце; за четвертакъ человѣкъ способенъ отправиться на сѣверный полюсъ, взлетѣть на шарѣ, написать романъ, а за рубль онъ изобрѣтетъ телефонъ, изучитъ въ Индіи холеру... Однимъ словомъ, другихъ побужденій, толчковъ и Факторовъ, кромѣ звонкой монеты, не было въ прошломъ, не предвидится и въ этомъ году...
*****
Нынѣшніе праздники прошли какъ будто веселѣе прошлогоднихъ: мало говорили о трихинахъ и почти никто не приставалъ съ почетными билетами на любительскіе спектакли. Увеселеній, Феерій и разнаго рода дивертисментовъ было многое множество. Всякій, имѣвшій терпѣніе пережить всю эту канитель, чувствуетъ горечь во рту и выводитъ теперь на досугѣ одно обидное для рускаго человѣка заключеніе, а именно, что русскій человѣкъ весьма и весьма неизобрѣтателенъ, хотя и говорятъ, что онъ изобрѣлъ самоваръ. Жизнь идетъ впередъ, а московскія увеселенія сидятъ на точкѣ замерзанія. Что было въ прошломъ и въ третьемъ году, то видѣли мы и въ этомъ году. Манежъ, утренніе спектакли, манежъ, вечерніе спектактакли, манежъ... и больше ни шиша. Для оригинальности и новизны ради показали бы зеленаго осла, что ли...
Творцы увеселеній хороши, но веселящаяся публика еще лучше. Мы наблюдали эту публику, когда она и сама веселилась, и другихъ веселила. Что за вкусы, что за изобрѣтательность! Повидавши ряженыхъ, послѣ всякаго маскарада или костюмированнаго бала, мы всякій разъ отплевывались и въ уныніи пожимали плечами. Въ умѣньи россіянъ увеселять себя и рядиться, мы точно сквозь призму видѣли „наше время . Въ костюмахъ прежде всего преслѣдуется пестрота, безшабашная яркость красокъ и неосмысленное
шутовство. Безвкусица полная. Одна штана синяя, другая красная, Фракъ желтый... свиныя рыла, глупые носы. Про дамочекъ и говорить нечего. Эти натягиваютъ „ситцевое трико , обтыкаютъ себя Фальшивыми брилліантами и ищутъ только одного—пластики.
ВИЗИТЫ.
Чертъ знаетъ что! голова трещитъ до такой стеиени, какъ будто это ея провиденціальное назначеніе!
Изъ этого я заключаю, что новый годъ былъ встрѣченъ съ подобающимъ церемоніаломъ. Но хоть убейте меня, не припомню подробностей... Помню только, что дебютировали мы театральнымъ маскарадомъ, оттуда перенесли мѣсто дѣйствія въ Эрмитажъ, а оттуда уже насъ не то перенесли, не то перевезли по домамъ.
Насъ... Кого-же насъ? Были со мной Ваня, Миша, Гриша, Коля... Былъ Митя или нѣтъ? Кажется былъ... впрочемъ, пожалуй, что и не былъ... а если не былъ, такъ кто же меня дубиной обозвалъ?
Напрасно я отложилъ визиты до новаго года... голова что-то не того...
Или бросить визиты совсѣмъ?.. Нельзя — начальство, знакомые...
Охъ, голова! Кажется безъ рюмки водки не обойдется. Не обошлось... помогло... Однако пора одѣваться.
Теперь я положительно убѣждаюсь, что новый годъ мы встрѣтили какъ слѣдуетъ; всѣ мои вещи оказались не на обычныхъ мѣстахъ... часы нашлись въ чернильницѣ (хорошо, что они давно уже испорчены)... портмоне вывалилось изъ сапога... портсигаръ оказался въ умывальникѣ... полотенце въ боковомъ карманѣ, мыло въ цилиндрѣ, а цилиндръ у меня подъ подушкой.
Какъ бы то ни было, но мнѣ удалось одѣться... Опять несчастье: шуба выворочена кверху мѣхомъ, разодрана сверху до низу и въ каждомъ рукавѣ по калошѣ. Коекакъ зачинилъ.
Рюмка водки, однако, помогла не радикально.
Вотъ ты тутъ и дѣлай визиты въ такомъ состояніи! Всѣ члены у меня находятся въ совершенной независимости одинъ отъ другаго: руки не слушаются, ноги также, языкъ тоже только съ большимъ трудомъ подчиняется мозгу, который, впрочемъ, и самъ какъ будто куда-то улетучился. Словомъ—полная революція.
ла маскарадная жизнь: тамъ счастливецъ Мамонъ сидѣлъ съ абонированной имъ Истиной и съ Духомъ Времени и угощалъ ихъ шампанскимъ. Тутъ же примостился и тоскующій, взволнованный Мефистофель. Истина не удостоивала его ни однимъ взглядомъ но онъ все - таки рѣшился, шутя, спросить у нея:
— А папеньку своего ты дома оставила? — Какого папеньку? удивилась Истина.
— Ну, конечно Разумъ! Будь онъ здѣсь, онъ вѣроятно удержалъ бы тебя отъ увлеченія шампанскимъ!
Истина разсердилась.
— Оставь свои проповѣди, любезный, до великаго поста! сказала она.
— Хорошо, только и вы позвольте мнѣ остаться въ вашей компаніи, чтобы повеселѣе провести здѣсь послѣднія минуты!
— Ага! Шутъ-пессимистъ хочетъ заложить за галстухъ! Прекрасно! воскликнула Истина.
— Отличнѣйшее средство противъ пессимизма! подхватилъ Духъ Времени.
И безшумно пробки выскочили изъ новыхъ бутылокъ; золотомъ засверкало шампанское въ тонкихъ бокалахъ.
МеФисто вскочилъ и попросилъ слова.
— Въ Египтѣ, началъ онъ, была одна древняя статуя. Каждое утро, на восходѣ солнца, издавала она звенящіе громкіе звуки и будила людей на работу. Это была статуя Мемнона; она хорошо служила тоггдашнему духу времени: она напоминала о трудѣ... Существуетъ она и до сихъ поръ, но уже никто не слышитъ ея призывныхъ стоновъ, потому что надъ землей властно
возсталъ иной кумиръ. Духъ времени требуетъ иныхъ мелодій и новымъ кумиромъ является статуя не Мемнона, а Мамона...
— Браво, браво! Параллель не дурна! прогнусилъ Духъ Времени.
— Да, продолжалъ Мефистофель: золотой идолъ Мамона сталъ кумиромъ всего свѣта и деньги—главною силой культуры. Вся цивилизація превратилась въ ожесточенную слѣпую погоню за деньгами... Мы спѣшимъ размѣнять на деньги все, что у насъ есть: талантъ, силу, красоту, правду. Изъ-за звона и шелеста денегъ не слышно ни голоса совѣсти, ни лепетаній сердца!... Человѣкъ безъ денегъ слабѣе и беззащитнѣе зайца въ львиномъ логовищѣ, ничтожнѣй червяка, ползающаго въ пыли... Богатый глупецъ покупаетъ себѣ за деньги умъ, развратникъ—дипломъ добродѣтели, грабитель—титулъ столпа...
— Вотъ и прекрасно! Выпьемъ въ честь денегъ! прервали Мефистофеля пьяные голоса.
— У бѣдняка, продолжалъ онъ. оставалось только одно драгоцѣнное и, по существу своему, неотъемлемое право; это—свобода честной мысли, независимость убѣжденія, сила разумной идеи,—словомъ, Истина!... Деньгами можно было купить подобіе Истины, но сама она неподкупна и оставалась неподкупною съ перваго дня творенія... А теперь... Теперь Истина—на содержаніи у Мамона! Истина стала подкрашиваться, продавать себя. Истина не хочетъ слышать ничего, кромѣ лести... О, Боже мой, да возьмите вы себѣ за деньги всѣ блага міра, но оставьте въ покоѣ Истину, это святое право бѣдняка, это драгоцѣннѣйшее человѣческое право!...
Постойте!... Я сейчасъ провозглашу послѣдній тостъ, но сперва скажите мнѣ, кто это сидитъ здѣсь съ нами: Истина, надѣвшая ради новогодней шутки личину Лжи, иди сама Ложь, которая украла чудный вѣнецъ Истины?...
Отвѣтомъ было молчаніе. Опьянѣвшіе слушатели забылись въ полуснѣ. Но тутъ, неподалеку отъ стола, явилась вдругъ красивая женская Фигура, одѣтая въ лохмотья.
— Вѣнецъ Истины? повторила она. Кто говоритъ о немъ? гдѣ онъ?... Пропалъ, пропалъ... украденъ...
— Кто ты? спросилъ удивленный Мефистофель.
— Кто я?.. Несчастная, отвергнутая... Мой отецъ—Разумъ. Онъ теперь ходитъ по свѣту нищимъ и я не въ силахъ помочь ему. Только позднимъ временемъ рѣшаюсь я показываться между людьми и искать украденный у меня дорогой вѣнецъ... Ты о немъ сейчасъ говорилъ,—скажи, гдѣ онъ?
Быстро сорвалъ шутъ вѣнецъ съ головы опьянѣвшей маскарадной красавицы — Это? спросилъ онъ.
— О, да! съ восторгомъ воскликнула Истина и прижала вѣнецъ къ своей груди... Спасибо тебѣ: Истина еще не погибла... И видѣніе скрылось.
А Мефистофель насмѣшливо улыбнулся, глядя на своихъ собесѣдниковъ и бодро встряхнулъ надъ ними звонкомъ, чтобы разбудить объѣвшійся и опившійся міръ...
Московскій фланеръ.