она знала о твоемъ существованіи: она вѣдь такая невинная, совсѣмъ еще дѣвочка. Понимаешь? Я не хотѣль-бы...
Тутъ рѣчь Петра Петровича сразу оборвалась, лицо его исказилось: удивленіе и испугъ въ одно и то же время провели на немъ свои борозды. Петръ Петровичъ трепещущей рукою указалъ на густой кустъ сирени и прошепталъ чуть слышно:
— Уйдемъ! Уйдемъ скорѣй!
— Хто? Што? также шопотомъ спросила испуганная Роза.
— Вонъ... шляпка... моей... невѣсты!... Самъ подарилъ... Скорѣй! Скорѣй! лепеталъ г. Пѣтушковъ и тащилъ за рукавъ свою подругу, которой трудно было преодолѣть свое женское любопытство...
— Ну, слава Богу, кажется — не видала, облегчонно произнесъ Петръ Петровичъ, стушевавшись въ лѣсной чащѣ.
А между тѣмъ кусты сирени осторожно раздвинулись и средь нихъ показалось встревоженное, но прелестное личико молоденькой дѣвушки.
— Ну, слава Богу, кажется — ушли! прошептала она и засмѣялась: твою-то шляпу, Сержъ, онъ съ испугу и не замѣтилъ; а вотъ она, рядомъ лежитъ! Совсѣмъ старикашка изъ ума выжилъ...
— Тѣмъ лучше для насъ! отвѣтилъ ей изъ-за кустовъ звучный теноръ.
м. л.
ВЪ ОБЩЕДОСТУПНОМЪ ЗАВЕДЕНІИ.
Сцена 1-я.
11 часовъ утра. Въ конторѣ, на деревянныхъ диванахъ, расположенныхъ вдоль стѣнъ, сидятъ нѣсколько человѣкъ мужчинъ и женщинъ. За рѣшеткой, которая устройствомъ своимъ напоминаетъ звѣринецъ, съ тою только разницею, что тамъ она служитъ защитой публики отъ звѣря, а здѣсь — наоборотъ — звѣря отъ публики, находятся два субъекта. Одинъ, невысокій, рыжій, рябоватый — перебираетъ что-то въ шкафу, вдѣланномъ въ каменную стѣну. Когда кто-либо изъ присутствующихъ обращается къ нему съ вопросомъ, онъ отвѣчаетъ неохотно, даже грубо: вообще замѣтно, что этотъ субъектъ не изъ «пріятныхъ» и мягкихъ. Другой — молодой человѣкъ, съ блѣднымъ, аппатичнымъ лицомъ — сидитъ у стола надъ книгой довольно солидныхъ размѣровъ и пишетъ. По временамъ между сидящими на диванахъ слышится сдержанный шопотъ, изъ котораго можно уловить только отрывочныя слова: «долго... жду съ 9-ти часовъ — теряю терпѣніе» и т. и. Взоры всѣхъ устремлены на дверь, ведущую въ кабинетъ директора; наконецъ она отворяется: выходитъ господинъ средняго роста, среднихъ лѣтъ, съ серьознымъ, симпатичнымъ лицомъ и умными, глубокими глазами. Онъ привѣтливо обращается къ ближе сидящей молодой дѣвушкѣ и говоритъ мягко: «прошу васъ»... Пробывъ въ пріемной около 10-ти минутъ, дѣвушка возвращается, директоръ приглашаетъ другую, третью я т. д.; потомъ очередь доходитъ до мужчинъ; они принимаются въ томъ же порядкѣ и съ одинаковою привѣтливостью со стороны директора.
Когда послѣдній изъ посѣтителей вышелъ изъ кабинета, въ контору влетѣлъ худощавый, небольшаго роста юноша, по одеждѣ, манерѣ и стрижкѣ волосъ напоминающій фабричнаго, а по лицу, съ какой стороны ни посмотрѣть на него, обезьяну. Увидя выходящаго изъ кабинета директора, онъ нерѣшительно остановился посреди конторы.
— Вы ко мнѣ? спросилъ директоръ.
— Да-съ... и по очень важному дѣлу. — По какому?
— Я хочу жениться...
— Что? переспрашиваетъ директоръ и обаятельный взглядъ его остановился на юношѣ, не то съ недоумѣніемъ, не то съ насмѣшкой.
— Хочу жениться, повторяетъ юноша, и прошу разрѣшить мнѣ.
На умномъ лицѣ директора скользитъ улыбка, но она тотчасъ исчезаетъ, уступая мѣсто серьозному выраженію.
— Касьянъ Касьяновичъ! зоветъ директоръ кого-то, поворачиваясь въ кабинетъ. На зовъ его является господинъ съ небольшими усами и бородкой а lа Napoléon III. Раболѣпно приближается онъ къ директору и тревожно смотритъ въ глаза, какъ будто директоръ собирается прочесть ему смертный приговоръ.
— Поручаю вамъ переговорить съ г. Ястребовымъ; а мнѣ некогда... и директоръ уходитъ.
Касьянъ Касьяновичъ склоняетъ на бокъ голову и подставляетъ юношѣ правое ухо. Ястребовъ молчитъ, а голова Касьяна Касьяновича все остается въ наклонномъ положеніи.
— Что же вамъ нужно? спрашиваетъ, наконецъ, Касьянъ Касьяновичъ. — Я хочу жениться... съ вашей стороны не будетъ препятствія?
— Жениться... повторяетъ Касьянъ Касьяновичъ и рука его быстро опускается въ боковой карманъ сюртука и долго ищетъ въ немъ что-то. Ястребовъ смотритъ на него вопросительно. Отвѣтъ Касьяна Касьяновича очень важенъ для него, а послѣдній продолжаетъ рыться въ карманѣ. «Вѣрно хочетъ записать мою просьбу», думаетъ Ястребовъ и ждетъ, пока Касьянъ Касьяновичъ кончитъ свои поиски.
— Ахъ! да... что-же заставляетъ васъ жениться? вспомнилъ Касьянъ Касьяновичъ.
— Любовь и обстоятельства, спѣшитъ отвѣтить Ястребовъ.
— Любовь и обстоятельства... да... Это прекрасно... Вы вотъ, что сдѣлайте: приходите чрезъ нѣсколько времени, я объ этомъ подумаю, киваетъ головой нѣсколько разъ Касьянъ Касьяновичъ и бокомъ уходитъ отъ Ястребова. Между присутствующими проносится сдержанный смѣхъ; даже рыжій субъектъ и его аппатичный товарищъ улыбаются. У всѣхъ невольно является вопросъ: какое-же дѣло Касьяну Касьяновичу до женитьбы Ястребова, к чему онъ берется думать объ этомъ, и что за дуракъ этотъ Ястребовъ, что пришелъ проситъ разрѣшенія, когда запрету нѣтъ?
Сцена 2-я.
5 часовъ пополудни. Классы кончены, учащіеся расходятся. Въ передней страшная толкотня, швейцаръ и его помощники суетливо подаютъ верхнюю одежду и какъ будто стараются угодить каждому; но опытный наблюдатель замѣтитъ непремѣнно, что угожденіе простирается только на избранныхъ, тоесть на тѣхъ, отъ которыхъ они получаютъ изрядное «на чай». Прочіе отыскиваютъ платье сами; въ числѣ ихъ находится и Ястребовъ. Накинувъ на себя невзрачную одежонку, онъ ищетъ галоши, заглядываетъ въ одинъ уголъ, другой, третій...
— Черта! раздается вдругъ рѣшительное sforzando Ястребова и жиденькая фигура его выдѣляется изъ толпы.
— Петръ! гдѣ мои галоши? спрашиваетъ онъ швейцара. Можете себѣ представить, господа: другая пара пропадаетъ въ этомъ мѣсяцѣ, обращается онъ къ присутствующимъ.
— А у меня шапка новая ухнула. — У меня сонаты Бетховена.
Всѣ эти фразы проносятся по передней въ униссонъ, но никто не обращаетъ на нихъ особеннаго вниманія, какъ будто пропажа вещей — дѣло весьма обыкновенное. Толпа мало по малу рѣдѣетъ, наконецъ въ передней остаются только двое: Ястребовъ и швейцаръ. Начинается дуэтъ. — Отыщи голоши, говоритъ Ястребовъ mezzo-forte. — Не знаю, гдѣ они, отвѣчаетъ швейцаръ maestoso — А кто-же долженъ знать?
Посыпались обвиненія съ одной стороны, оправданія съ другой. У обоихъ спорящихъ сверкаютъ глаза, размахиваются руки, и возрастающее crescendo переходитъ въ fortissimo. Слышатся русскія выраженія, непереводимыя на иностранный языкъ. Густой басъ швейцара заглушаетъ слабенькій басокъ Ястребова, а «варіаціи па русскую тему» идутъ въ томъ-же tempo.
«Жалобы какъ на методъ преподаванія, такъ и на грубость служащихъ не принимаются» — пришелъ на память Ястребову параграфъ правилъ, выдаваемыхъ изъ учебнаго заведенія и поэтому онъ счелъ за лучщее убраться по добру, по здорову. Громко хлопнувъ дверью, онъ вышелъ на улицу; въ слѣдъ ему долго неслось mоrendо сердитаго швейцара.
Сцена 3-я.
7 часовъ вечера. Въ учебномъ заведеніи, кромѣ швейцарской, всюду мракъ. По длиннымъ корридорамъ бродятъ какія-то тѣни. Слышенъ скринъ растворяемыхъ и затворяемыхъ дверей. Въ одну изъ большихъ комнатъ входятъ трое.
— Есть свѣча? спрашиваетъ голосъ. — Нѣтъ, отвѣчаетъ другой. — А деньги есть?
— Есть три копѣйки. — Вотъ моя семитка. — А вотъ и моя.
— Купимъ въ складчину. — Идетъ.
Черезъ нѣсколько минутъ, впродолженіе которыхъ кто-то изъ разговаривавшихъ бѣгалъ въ лавочку, комната освѣщается. Разрѣзавъ свѣчу на три части, молодые люди расходятся по разнымъ комнатамъ для обычныхъ занятій. Одинъ изъ нихъ отворяетъ комнату напротивъ и нерѣшительно останавливается на порогѣ. До слуха его долетаютъ чьи-то вздохи, а напряженное зрѣніе усматриваетъ въ углу темную фигуру.
— Кто здѣсь? спрашиваетъ вошедшій.
Тутъ рѣчь Петра Петровича сразу оборвалась, лицо его исказилось: удивленіе и испугъ въ одно и то же время провели на немъ свои борозды. Петръ Петровичъ трепещущей рукою указалъ на густой кустъ сирени и прошепталъ чуть слышно:
— Уйдемъ! Уйдемъ скорѣй!
— Хто? Што? также шопотомъ спросила испуганная Роза.
— Вонъ... шляпка... моей... невѣсты!... Самъ подарилъ... Скорѣй! Скорѣй! лепеталъ г. Пѣтушковъ и тащилъ за рукавъ свою подругу, которой трудно было преодолѣть свое женское любопытство...
— Ну, слава Богу, кажется — не видала, облегчонно произнесъ Петръ Петровичъ, стушевавшись въ лѣсной чащѣ.
А между тѣмъ кусты сирени осторожно раздвинулись и средь нихъ показалось встревоженное, но прелестное личико молоденькой дѣвушки.
— Ну, слава Богу, кажется — ушли! прошептала она и засмѣялась: твою-то шляпу, Сержъ, онъ съ испугу и не замѣтилъ; а вотъ она, рядомъ лежитъ! Совсѣмъ старикашка изъ ума выжилъ...
— Тѣмъ лучше для насъ! отвѣтилъ ей изъ-за кустовъ звучный теноръ.
м. л.
ВЪ ОБЩЕДОСТУПНОМЪ ЗАВЕДЕНІИ.
Сцена 1-я.
11 часовъ утра. Въ конторѣ, на деревянныхъ диванахъ, расположенныхъ вдоль стѣнъ, сидятъ нѣсколько человѣкъ мужчинъ и женщинъ. За рѣшеткой, которая устройствомъ своимъ напоминаетъ звѣринецъ, съ тою только разницею, что тамъ она служитъ защитой публики отъ звѣря, а здѣсь — наоборотъ — звѣря отъ публики, находятся два субъекта. Одинъ, невысокій, рыжій, рябоватый — перебираетъ что-то въ шкафу, вдѣланномъ въ каменную стѣну. Когда кто-либо изъ присутствующихъ обращается къ нему съ вопросомъ, онъ отвѣчаетъ неохотно, даже грубо: вообще замѣтно, что этотъ субъектъ не изъ «пріятныхъ» и мягкихъ. Другой — молодой человѣкъ, съ блѣднымъ, аппатичнымъ лицомъ — сидитъ у стола надъ книгой довольно солидныхъ размѣровъ и пишетъ. По временамъ между сидящими на диванахъ слышится сдержанный шопотъ, изъ котораго можно уловить только отрывочныя слова: «долго... жду съ 9-ти часовъ — теряю терпѣніе» и т. и. Взоры всѣхъ устремлены на дверь, ведущую въ кабинетъ директора; наконецъ она отворяется: выходитъ господинъ средняго роста, среднихъ лѣтъ, съ серьознымъ, симпатичнымъ лицомъ и умными, глубокими глазами. Онъ привѣтливо обращается къ ближе сидящей молодой дѣвушкѣ и говоритъ мягко: «прошу васъ»... Пробывъ въ пріемной около 10-ти минутъ, дѣвушка возвращается, директоръ приглашаетъ другую, третью я т. д.; потомъ очередь доходитъ до мужчинъ; они принимаются въ томъ же порядкѣ и съ одинаковою привѣтливостью со стороны директора.
Когда послѣдній изъ посѣтителей вышелъ изъ кабинета, въ контору влетѣлъ худощавый, небольшаго роста юноша, по одеждѣ, манерѣ и стрижкѣ волосъ напоминающій фабричнаго, а по лицу, съ какой стороны ни посмотрѣть на него, обезьяну. Увидя выходящаго изъ кабинета директора, онъ нерѣшительно остановился посреди конторы.
— Вы ко мнѣ? спросилъ директоръ.
— Да-съ... и по очень важному дѣлу. — По какому?
— Я хочу жениться...
— Что? переспрашиваетъ директоръ и обаятельный взглядъ его остановился на юношѣ, не то съ недоумѣніемъ, не то съ насмѣшкой.
— Хочу жениться, повторяетъ юноша, и прошу разрѣшить мнѣ.
На умномъ лицѣ директора скользитъ улыбка, но она тотчасъ исчезаетъ, уступая мѣсто серьозному выраженію.
— Касьянъ Касьяновичъ! зоветъ директоръ кого-то, поворачиваясь въ кабинетъ. На зовъ его является господинъ съ небольшими усами и бородкой а lа Napoléon III. Раболѣпно приближается онъ къ директору и тревожно смотритъ въ глаза, какъ будто директоръ собирается прочесть ему смертный приговоръ.
— Поручаю вамъ переговорить съ г. Ястребовымъ; а мнѣ некогда... и директоръ уходитъ.
Касьянъ Касьяновичъ склоняетъ на бокъ голову и подставляетъ юношѣ правое ухо. Ястребовъ молчитъ, а голова Касьяна Касьяновича все остается въ наклонномъ положеніи.
— Что же вамъ нужно? спрашиваетъ, наконецъ, Касьянъ Касьяновичъ. — Я хочу жениться... съ вашей стороны не будетъ препятствія?
— Жениться... повторяетъ Касьянъ Касьяновичъ и рука его быстро опускается въ боковой карманъ сюртука и долго ищетъ въ немъ что-то. Ястребовъ смотритъ на него вопросительно. Отвѣтъ Касьяна Касьяновича очень важенъ для него, а послѣдній продолжаетъ рыться въ карманѣ. «Вѣрно хочетъ записать мою просьбу», думаетъ Ястребовъ и ждетъ, пока Касьянъ Касьяновичъ кончитъ свои поиски.
— Ахъ! да... что-же заставляетъ васъ жениться? вспомнилъ Касьянъ Касьяновичъ.
— Любовь и обстоятельства, спѣшитъ отвѣтить Ястребовъ.
— Любовь и обстоятельства... да... Это прекрасно... Вы вотъ, что сдѣлайте: приходите чрезъ нѣсколько времени, я объ этомъ подумаю, киваетъ головой нѣсколько разъ Касьянъ Касьяновичъ и бокомъ уходитъ отъ Ястребова. Между присутствующими проносится сдержанный смѣхъ; даже рыжій субъектъ и его аппатичный товарищъ улыбаются. У всѣхъ невольно является вопросъ: какое-же дѣло Касьяну Касьяновичу до женитьбы Ястребова, к чему онъ берется думать объ этомъ, и что за дуракъ этотъ Ястребовъ, что пришелъ проситъ разрѣшенія, когда запрету нѣтъ?
Сцена 2-я.
5 часовъ пополудни. Классы кончены, учащіеся расходятся. Въ передней страшная толкотня, швейцаръ и его помощники суетливо подаютъ верхнюю одежду и какъ будто стараются угодить каждому; но опытный наблюдатель замѣтитъ непремѣнно, что угожденіе простирается только на избранныхъ, тоесть на тѣхъ, отъ которыхъ они получаютъ изрядное «на чай». Прочіе отыскиваютъ платье сами; въ числѣ ихъ находится и Ястребовъ. Накинувъ на себя невзрачную одежонку, онъ ищетъ галоши, заглядываетъ въ одинъ уголъ, другой, третій...
— Черта! раздается вдругъ рѣшительное sforzando Ястребова и жиденькая фигура его выдѣляется изъ толпы.
— Петръ! гдѣ мои галоши? спрашиваетъ онъ швейцара. Можете себѣ представить, господа: другая пара пропадаетъ въ этомъ мѣсяцѣ, обращается онъ къ присутствующимъ.
— А у меня шапка новая ухнула. — У меня сонаты Бетховена.
Всѣ эти фразы проносятся по передней въ униссонъ, но никто не обращаетъ на нихъ особеннаго вниманія, какъ будто пропажа вещей — дѣло весьма обыкновенное. Толпа мало по малу рѣдѣетъ, наконецъ въ передней остаются только двое: Ястребовъ и швейцаръ. Начинается дуэтъ. — Отыщи голоши, говоритъ Ястребовъ mezzo-forte. — Не знаю, гдѣ они, отвѣчаетъ швейцаръ maestoso — А кто-же долженъ знать?
Посыпались обвиненія съ одной стороны, оправданія съ другой. У обоихъ спорящихъ сверкаютъ глаза, размахиваются руки, и возрастающее crescendo переходитъ въ fortissimo. Слышатся русскія выраженія, непереводимыя на иностранный языкъ. Густой басъ швейцара заглушаетъ слабенькій басокъ Ястребова, а «варіаціи па русскую тему» идутъ въ томъ-же tempo.
«Жалобы какъ на методъ преподаванія, такъ и на грубость служащихъ не принимаются» — пришелъ на память Ястребову параграфъ правилъ, выдаваемыхъ изъ учебнаго заведенія и поэтому онъ счелъ за лучщее убраться по добру, по здорову. Громко хлопнувъ дверью, онъ вышелъ на улицу; въ слѣдъ ему долго неслось mоrendо сердитаго швейцара.
Сцена 3-я.
7 часовъ вечера. Въ учебномъ заведеніи, кромѣ швейцарской, всюду мракъ. По длиннымъ корридорамъ бродятъ какія-то тѣни. Слышенъ скринъ растворяемыхъ и затворяемыхъ дверей. Въ одну изъ большихъ комнатъ входятъ трое.
— Есть свѣча? спрашиваетъ голосъ. — Нѣтъ, отвѣчаетъ другой. — А деньги есть?
— Есть три копѣйки. — Вотъ моя семитка. — А вотъ и моя.
— Купимъ въ складчину. — Идетъ.
Черезъ нѣсколько минутъ, впродолженіе которыхъ кто-то изъ разговаривавшихъ бѣгалъ въ лавочку, комната освѣщается. Разрѣзавъ свѣчу на три части, молодые люди расходятся по разнымъ комнатамъ для обычныхъ занятій. Одинъ изъ нихъ отворяетъ комнату напротивъ и нерѣшительно останавливается на порогѣ. До слуха его долетаютъ чьи-то вздохи, а напряженное зрѣніе усматриваетъ въ углу темную фигуру.
— Кто здѣсь? спрашиваетъ вошедшій.