падишаха, протягивающаго черезъ головы другихъ просителей руку.
— Немного терпѣнія, господа! говоритъ, разводя руками, кассиръ. Прежде всѣхъ — султанъ! Да и тотъ, добавляетъ онъ въ полголоса, не получитъ даже и карманныхъ денегъ!
Въ берлинскомъ ˮUlk’ѣˮ нарисованы двѣ сценки „открытіяˮ охоты и художественной выставки.
На первой: заяцъ прощается съ капустнымъ огородомъ, — вдали виднѣются охотникъ съ ружьемъ и гончія собаки.
— Прощай, спокойная и отрадная жизнь! восклицаетъ бѣдный зайчикъ, поглядывая на головки капусты. Едва ли мнѣ придется съ вами повидаться опять!!..
На другомъ рисункѣ — зала выставки картинъ. Художникъ, поглядывая на свои произведенія, вздыхаетъ:
— Прощай, моя отрада... какъ-бы мнѣ только не пришлось опять повидаться съ тобою!..
Неособенно хорошо воспитанный и не одаренный высокими умственными способностями юнкеръ разговариваетъ съ мѣстнымъ священникомъ.
— Будь у меня никуда неспособный и совсѣмъ глупый сынъ, я-бы его непремѣнно опредѣлилъ въ духовное званіе! восклицаетъ юнкеръ.
— И хорошо-бы сдѣлали, возражаетъ спокойно пасторъ Только вашъ покойный батюшка, какъ я вижу, былъ совсѣмъ другаго мнѣнія...
Учитель. — Какъ тебя зовутъ? Ученикъ. — Такой-то
Учитель. — А кто твой отецъ? Ученикъ. — Мой отецъ умеръ.
Учитель. — Да ну, прежде-то, кто онъ былъ такой? Ученикъ. — Прежде... папаша былъ живой!
На Рейнѣ. Неrr Ганцъ. — Странно, какъ здѣсь люди небрежно выговариваютъ слова. Послѣднія буквы обыкновенно совсѣмъ проглатываютъ, и вмѣсто „еnˮ произносятъ „еˮ...
Неrr Paul. — Это бы еще ничего, — а то, вмѣсто „что прикажетеˮ? — здѣсь всегда говорятъ: „аˮ?!
Что противуположно нигилисту? спрашиваетъ „Fliegende Blätterˮ, и отвѣчаетъ: „омнибусъˮ.
Бесѣда Ивана Ивановича съ Иваномъ Никифоровичемъ.
— Вотъ, поди ты: югозападныя дороги порѣшили не пускать старыя рельсы въ розничную продажу, а господинъ Бліохъ все-таки пристаетъ. Пожалуйста, говоритъ, соблаговолите шалость отпустить...
— Чтожь, Иванъ Иванычъ, — можетъ, ему это для статистики требуется. Можетъ, онъ съ помощью добрыхъ людей да этихъ самыхъ рельсовъ еще статейку соорудитъ для „Вѣстника Европыˮ?
— Держите карманъ шире, Иванъ Никифорычъ! Я такъ полагаю, что эти рельсы для ивангородской дороги потребовались! — Мм... да, что мудренаго! Ловко!
Послѣ пожара.
Сонъ.
„Палъ Пріама градъ священный, „Грудой пепла сталъ Пергамъ“...
Жуковскій.
Палъ торговли дворъ великій, Грудой пепла рынокъ стадъ,
И сливаться въ возгласъ дикій Часъ купечеству насталъ.
Собрались всѣ грустно — тризну Въ честь минувшаго свершить, И управѣ укоризну
Вѣскимъ словомъ завершить.
Нойте, нойте грустно пѣсни Отъ постигшей васъ бѣды, — Близко не было воды
На пожарищѣ — хоть тресни!
Переулками бѣжали Страховыхъ дѣльцы конторъ Изъ правленія въ печали,
Сердце въ пяткахъ, мутенъ взоръ... И пожара гулъ кипящій
Покрывалъ ихъ громкій стонъ, По тебѣ, въ глазахъ горящій, Невозвратный милліонъ!
— „Горе! вспомнишь, жутко станетъ. Горше не было годинъ — Домъ Ширяева одинъ
Триста тысячъ вдругъ потянетъˮ!... И, съ смущеніемъ во взглядѣ, Т—въ весьма тужилъ,
Какъ собранію въ докладѣ О пожарѣ доложилъ.
Былъ онъ вовсе не въ ударѣ, Былъ смущенъ онъ той бѣдой И грустилъ, что на пожарѣ Такъ нуждалися водой...
— „Въ вихрѣ споровъ и вопросовъ, Той мы ждали-ль кутерьмы? Что же, что-же прежде мы
Тамъ не сдѣлали насосовъˮ?!... Бывшій правою рукою
Съ рѣчью выступилъ С—лъ... — „Намъ не знать теперь покоя, По Россіи грянетъ гулъˮ!
И внезапный мракъ печали Отуманилъ думца взглядъ:
„Торгъ оконченъ, лавки пали И въ итогѣ всѣмъ накладъˮ!
— „Кто сгорѣвшее имѣнье Суммой полиса покрылъ,
Кто убытокъ возвратилъ, —
Счастливъ, счастливъ, безъ сомнѣнья!.. И не всякій насладится
Миромъ, въ свой пришедши домъ: Тутъ убытковъ тьма таится,
Въ страховыхъ пойдетъ содомъ... Лишь та вѣсть дошла до слуха, На диванѣ я застылъˮ, — Проворчалъ Б—въ глухо.
Почесавъ въ волненьи тылъ:
„Будешь этихъ бѣдъ печальникъ. Не сберешься съ головой,
Коль въ конторѣ страховой
Засѣдаешь, какъ начальникъˮ...
И стоящій у окошка
Храбро X—ій возгласилъ:
— „За мощенье не немножко
Мнѣ досталось; нѣту силъ, — Вся печать толкла какъ ступа, Подчиняйся, радъ не радъ, —
А что дворъ сгорѣлъ такъ глупо, Я на грошъ не виноватъ!
Мнѣ ни мало нѣтъ кручины: Смѣло я вращаю взоръ,
Что сгорѣлъ торговый дворъ — Мостовая безъ причиныˮ...
— „Что-же спитъ нашъ сонмъ управскій? Грозно О—въ сказалъ:
Я держу докладъ заправскій, Всколыхну весь думскій задъ. Ощущу въ себѣ я силы, Виноватыхъ истомлю, А управы воротила, — Я ихъ лихо разгромлю!
На столбцахъ того доклада Я щадить не стану ихъ,
Изъ докладовъ хоть моихъ
Не выходитъ много складаˮ... — „Да съ, скандалъ какихъ не много, И убытокъ между тѣмъ,
Коль судить о дѣлѣ строго! Рекъ К—въ ко всѣмъ:
Ты, который насъ пожаромъ Посѣтилъ, пославъ бѣду, — Разсуди: ужели даромъ
Мы управѣ платимъ мзду?...
— Немного терпѣнія, господа! говоритъ, разводя руками, кассиръ. Прежде всѣхъ — султанъ! Да и тотъ, добавляетъ онъ въ полголоса, не получитъ даже и карманныхъ денегъ!
Въ берлинскомъ ˮUlk’ѣˮ нарисованы двѣ сценки „открытіяˮ охоты и художественной выставки.
На первой: заяцъ прощается съ капустнымъ огородомъ, — вдали виднѣются охотникъ съ ружьемъ и гончія собаки.
— Прощай, спокойная и отрадная жизнь! восклицаетъ бѣдный зайчикъ, поглядывая на головки капусты. Едва ли мнѣ придется съ вами повидаться опять!!..
На другомъ рисункѣ — зала выставки картинъ. Художникъ, поглядывая на свои произведенія, вздыхаетъ:
— Прощай, моя отрада... какъ-бы мнѣ только не пришлось опять повидаться съ тобою!..
Неособенно хорошо воспитанный и не одаренный высокими умственными способностями юнкеръ разговариваетъ съ мѣстнымъ священникомъ.
— Будь у меня никуда неспособный и совсѣмъ глупый сынъ, я-бы его непремѣнно опредѣлилъ въ духовное званіе! восклицаетъ юнкеръ.
— И хорошо-бы сдѣлали, возражаетъ спокойно пасторъ Только вашъ покойный батюшка, какъ я вижу, былъ совсѣмъ другаго мнѣнія...
Учитель. — Какъ тебя зовутъ? Ученикъ. — Такой-то
Учитель. — А кто твой отецъ? Ученикъ. — Мой отецъ умеръ.
Учитель. — Да ну, прежде-то, кто онъ былъ такой? Ученикъ. — Прежде... папаша былъ живой!
На Рейнѣ. Неrr Ганцъ. — Странно, какъ здѣсь люди небрежно выговариваютъ слова. Послѣднія буквы обыкновенно совсѣмъ проглатываютъ, и вмѣсто „еnˮ произносятъ „еˮ...
Неrr Paul. — Это бы еще ничего, — а то, вмѣсто „что прикажетеˮ? — здѣсь всегда говорятъ: „аˮ?!
Что противуположно нигилисту? спрашиваетъ „Fliegende Blätterˮ, и отвѣчаетъ: „омнибусъˮ.
Бесѣда Ивана Ивановича съ Иваномъ Никифоровичемъ.
— Вотъ, поди ты: югозападныя дороги порѣшили не пускать старыя рельсы въ розничную продажу, а господинъ Бліохъ все-таки пристаетъ. Пожалуйста, говоритъ, соблаговолите шалость отпустить...
— Чтожь, Иванъ Иванычъ, — можетъ, ему это для статистики требуется. Можетъ, онъ съ помощью добрыхъ людей да этихъ самыхъ рельсовъ еще статейку соорудитъ для „Вѣстника Европыˮ?
— Держите карманъ шире, Иванъ Никифорычъ! Я такъ полагаю, что эти рельсы для ивангородской дороги потребовались! — Мм... да, что мудренаго! Ловко!
Послѣ пожара.
Сонъ.
„Палъ Пріама градъ священный, „Грудой пепла сталъ Пергамъ“...
Жуковскій.
Палъ торговли дворъ великій, Грудой пепла рынокъ стадъ,
И сливаться въ возгласъ дикій Часъ купечеству насталъ.
Собрались всѣ грустно — тризну Въ честь минувшаго свершить, И управѣ укоризну
Вѣскимъ словомъ завершить.
Нойте, нойте грустно пѣсни Отъ постигшей васъ бѣды, — Близко не было воды
На пожарищѣ — хоть тресни!
Переулками бѣжали Страховыхъ дѣльцы конторъ Изъ правленія въ печали,
Сердце въ пяткахъ, мутенъ взоръ... И пожара гулъ кипящій
Покрывалъ ихъ громкій стонъ, По тебѣ, въ глазахъ горящій, Невозвратный милліонъ!
— „Горе! вспомнишь, жутко станетъ. Горше не было годинъ — Домъ Ширяева одинъ
Триста тысячъ вдругъ потянетъˮ!... И, съ смущеніемъ во взглядѣ, Т—въ весьма тужилъ,
Какъ собранію въ докладѣ О пожарѣ доложилъ.
Былъ онъ вовсе не въ ударѣ, Былъ смущенъ онъ той бѣдой И грустилъ, что на пожарѣ Такъ нуждалися водой...
— „Въ вихрѣ споровъ и вопросовъ, Той мы ждали-ль кутерьмы? Что же, что-же прежде мы
Тамъ не сдѣлали насосовъˮ?!... Бывшій правою рукою
Съ рѣчью выступилъ С—лъ... — „Намъ не знать теперь покоя, По Россіи грянетъ гулъˮ!
И внезапный мракъ печали Отуманилъ думца взглядъ:
„Торгъ оконченъ, лавки пали И въ итогѣ всѣмъ накладъˮ!
— „Кто сгорѣвшее имѣнье Суммой полиса покрылъ,
Кто убытокъ возвратилъ, —
Счастливъ, счастливъ, безъ сомнѣнья!.. И не всякій насладится
Миромъ, въ свой пришедши домъ: Тутъ убытковъ тьма таится,
Въ страховыхъ пойдетъ содомъ... Лишь та вѣсть дошла до слуха, На диванѣ я застылъˮ, — Проворчалъ Б—въ глухо.
Почесавъ въ волненьи тылъ:
„Будешь этихъ бѣдъ печальникъ. Не сберешься съ головой,
Коль въ конторѣ страховой
Засѣдаешь, какъ начальникъˮ...
И стоящій у окошка
Храбро X—ій возгласилъ:
— „За мощенье не немножко
Мнѣ досталось; нѣту силъ, — Вся печать толкла какъ ступа, Подчиняйся, радъ не радъ, —
А что дворъ сгорѣлъ такъ глупо, Я на грошъ не виноватъ!
Мнѣ ни мало нѣтъ кручины: Смѣло я вращаю взоръ,
Что сгорѣлъ торговый дворъ — Мостовая безъ причиныˮ...
— „Что-же спитъ нашъ сонмъ управскій? Грозно О—въ сказалъ:
Я держу докладъ заправскій, Всколыхну весь думскій задъ. Ощущу въ себѣ я силы, Виноватыхъ истомлю, А управы воротила, — Я ихъ лихо разгромлю!
На столбцахъ того доклада Я щадить не стану ихъ,
Изъ докладовъ хоть моихъ
Не выходитъ много складаˮ... — „Да съ, скандалъ какихъ не много, И убытокъ между тѣмъ,
Коль судить о дѣлѣ строго! Рекъ К—въ ко всѣмъ:
Ты, который насъ пожаромъ Посѣтилъ, пославъ бѣду, — Разсуди: ужели даромъ
Мы управѣ платимъ мзду?...