Вѣдь, далеко будетъ, чуть виднѣется... Смотрите, смотрите, вонъ коршунъ вьется какъ... Неужели поймаетъ? Бѣдная рыбка!... Каково ей?... Каково ей!? Ахъ, какъ здѣсь хорошо-то!...
И вся милая фигурка дѣвушки такъ и сіяла счастьемъ...
— Мм... да! Природа!... Весь міръ радуется... Всякая тварь, звѣрь, пташка!... Духъ-отъ какой! втягивая воздухъ широкою грудью, наслаждался купецъ... Да, велика сила Создателя!... Малецъ, водочки!... Въ углу шелъ разсказъ о Стенькѣ:
— И вотъ, братцы мои, приходитъ это Стенька Разинъ въ пещеру, къ этому самому старику, что спасался тамъ, и прямо, по хрестьянскому обычаю, бухъ въ ноги...
— Стенька-то?... — Стенька... Лежитъ и не встаетъ... И говоритъ ему старецъ... — Разбойникъ, а все же чувствіе имѣетъ...
— А ты не перебивай!... Да!... И говоритъ ему старецъ: «почто, говоритъ, ты звѣрь преестественный, оскверняешь мѣсто сіе молитвенное»?... А Стенька-то ему: «благослови, говоритъ, отецъ святой, слово сказать мнѣ недостойному!...
— Это Стенька-то... Гля-дите!...
— Да... «Непристойно есть мнѣ, говоритъ, старцу Божію, рѣчь держать съ разбойникомъ... Молитвами и искусомъ долженъ я загладить грѣхъ сей... Молвь слово свое, недостойный»...
Звуки духовой музыки прервали разсказъ... Публика бросилась къ бортамъ. Къ пароходу приближалась ярко расписанная лодка съ разряженной публикой... — Парроходъ! ревѣлъ чей-то basso-profundo...
Въ лодкѣ замахали платками... Пароходъ убавилъ ходу... Дружно взмахивая веслами, гребцы въ красныхъ рубашкахъ разомъ подняли весла и бросали чалки... Лодка пристала... — Свадьба, свадьба!...
— Отдѣльную каюту и шимпанскаго!... ревѣлъ здоровенный купчина, влѣзая, поддерживаемый матросами, на палубу...
Полупьяный женихъ, «поддерживая» невѣсту, статную блондинку, очевидно стѣснявшуюся своей безобразной свитой, слѣдовалъ за «папашей». Пьяные дружки и гости спотыкались на каждомъ шагу...
— Муззыка на тррапъ!... Чтобы всей публикѣ удовольствіе! Во, какъ... И кто хочетъ... за мой счетъ въ буфетѣ пей, сколь влѣзетъ!... Патаму — сына женю!... Урра! Шимпанскаго! Музыка, тррахни!...
Оркестръ грянулъ кадриль изъ «Дочери рынка». Глухо вторило эхо веселымъ мотивамъ...
А пароходъ снова быстро завертѣлъ колесами. «Папаша» у буфета тянулъ съ благопріятелями послѣ «шампанскаго» — «поповскую».
— Ярославскіе? милостиво обратился онъ къ буфетчику. — Ярославскіе-съ, Прокла Семенычъ!... — Хм... Знаете!?...
— Господи!... Да Прокла Семеновича — не то-что ужь послѣдній бурлакъ на Волгѣ, рыба-то, я думаю, такъ и та знаетъ-съ!...
— Ха-ха-ха!... Слыхали?... обратился Прокла Семенычъ къ благопріятелямъ... Былъ я у васъ, въ Ярославлѣ... Народъ добропорядочный...
— У насъ, Прокла Семенычъ, я вамъ доложу, можно сказать, народъ умныйсъ!.. Въ башкѣ имѣетъ-съ!... И народъ-съ обращеніемъ!... Не то что здѣсь: грубіянъ и мерзавецъ-съ!...
— То-ись... это кто же мерзавецъ... здѣшнее купечество, что-ль, по твоему?...
— Ахъ-съ, ахъ-съ, возможно-ли-съ!? Я про чорный народъ говорю-съ!... А про купечество... наши благодѣтели и кормильцы-съ!...
— Н-да!... Выпей за нашъ счетъ съ нами!... Ну, ну, не кобенься! Карахтеръ мой знаешь?... Наливай! — За счастье почту-съ!...
— А какое ты имѣешь понятіе объ насъ?... Не прощалыги какіе, не зрящій народъ, асъ?...
— Царица небесная!... Могу-ли я-сь слово подумать?... Можно сказать, самъ изъ низкаго класса-съ... изъ служащихъ... вотъ добрался до буфетчика-съ... да и то не высока листократія-съ!... — Ха-ха-ха!... Листократъ!...
— Чай, думаешь, заплатить нечѣмъ, ась?... Деньжонокъ-то за водку не хватитъ, — ась?... Купцы, хороши купцы!... Гляди-ка въ окно въ оба.... Возьми глаза-то въ зубы!... Видишь, али персне надоть?...
Стало вдругъ темно... Пароходъ шелъ тихимъ ходомъ... Мимо начали одна за другой мелькать баржи... Здоровые рабочіе глазѣли съ баржей и громко пересмѣивали пароходныхъ пассажировъ... Пронеслись баржи... Закипѣла вода, волны хлынули въ окна...
— Видалъ?... Считалъ баржи?... Ась?... Чьи онѣ? Знаешь?
— Прокла Семеновича Бурлака-Заѣвшаго... Вашей милости!... — То-то и есть... А платить за водку нечѣмъ! Ужь извини!.. — Хе-хе-хе!... Шутники, ей-Богу, шутники-съ!...
Вдали показалась грандіозная масса Волжскаго моста... Поѣздъ желѣзной дороги промчался... Пассажиры вышли на трапъ любоваться прекраснымъ сооруженіемъ... Палубная публика громко выражала свое удивленіе... — Мо-остъ!... — Великъ!...
— Стррасть!...
— Ежели бы да обрушился!... — Упаси Боже!...
Пароходъ пробѣжалъ пролетъ... Мостъ сталъ удаляться и издали казался красивой игрушкой...
Публика осталась на трапѣ... Какой-то молодцоватый офицеръ вертѣлся передъ барышнями и вдругъ началъ декламировать: — «Есть на Волгѣ утесъ...
«Онъ весь мохомъ поросъ
«Отъ вершины до самаго края»... — А propos, гдѣ же этотъ утесъ, mesdames?... — Не знаемъ!... Спросите лоцмана!...
— Я все смотрю... Но еще не находилъ...
«Есть на Волгѣ утесъ»... — А это интересно взглянуть!...
«Онъ весь мохомъ поросъ —
«Отъ вершины до самаго края»!...
— Милый мой!... шопотомъ страсти, вся подъ обаяніемъ поэтической природы, говорила та красивая дѣвушка, что любовалась Волгой, обращаясь къ брюнету съ открытымъ, честнымъ лицемъ: — милый мой, да если-бы я знала, что ты тамъ, на той сторонѣ, я бы Волгу на ботинкѣ переплыла... одна... Если бы ты раньше извѣстилъ, одно олово бы сказалъ... меня никто не удержалъ бы... Ночью бы ушла изъ дому...
— И ночью бы не побоялась?... А водяной?... отшучивался брюнетъ... — Что водяной!... Люди, Володя, страшнѣе!...
— Жидъ!... Куда проѣзжаешь?... только впервые обратилъ вниманіе гвардеецъ на сосѣда-еврея...
— Зъ Вильны, въ Екатеринштадтъ, кавалеръ!... какъ-то весь съёжившись, отвѣчалъ еврей.
— «Кавалеръ»... Для кого другаго «кавалеръ», а для тебя «ваше благородіе»... Зачѣмъ?... Мошенничать?...
— Сшто?... Зачиво такъ?... Завсѣмъ не машенничать!... Ми торговцы, вишокоблагородный кавалеръ!... Зъ табакомъ!... — За то васъ и бьютъ!...
— Что-о?... Бьютъ?... Плохой тотъ народъ вже, котораго бьютъ... Ми завсѣмъ другой народъ!... Тѣ паршивые жиды... — Все равно!...
— Н-ну, жвините!... Что жиды, что еврэи — разный народъ! Ви чи уланъ чи гусаръ?...
— Ея императорскаго величества кавалергардскаго полка.
— Гхарашо!... Это самій вышокій полкъ... Биваетъ дранной, биваетъ гхарошій полкъ!... Такъ завсѣмъ равно и мы... Гусары — плохой, уланы — лучше, кавалергарды — вшего лучше... И еврэи: одни хуже — гусары, лучше — уланы, ми — кавалергарды!...
— Ты кавалергардъ?... вспыхнулъ гвардеецъ... — Я кавалергардъ!...
— Ты... кавалергардъ?... стуча шпорами, спрашивалъ гвардеецъ... — Вже я вамъ гово́рю.
— Тьфу!... Жидъ, такъ жидъ!... Эй, слышь ты... еврей, табакъ есть у тебя?... Издержался на дорогѣ-то. — добавилъ какъ бы про себя гвардеецъ. — Есть, кавалеръ!...
— Чай пакость какая нибудь, а?... Дрянь?...
— Э-э-э, кавалеръ! Контрабандный?... Хе-хе-хе! шопотомъ добавилъ еврей... Держите, кавалеръ!
Гвардеецъ затянулся... Табакъ былъ хорошъ... Но признать это, по мнѣнію слушавшаго, было-бы не политично. — Ну, и сшто, кавалеръ?...
— Тррава! А не табакъ! Жидовское курево, — отплевываясь рѣшилъ ковалеръ... Ну-ка, отсыпь въ кисетъ... Все до табаку-то настоящаго какъ нибудь перемогусь!...
— А слыхали вы, братцы, про Катьку-капитана?...