чего не знаютъ... и даже насъ спрашиваютъ... Николай—это человѣкъ дѣйствительно военный, сильный и смѣлый, равнодушный къ опасности, онъ всячески хочетъ меня ободрить и успокоить, а у меня душа разрывается, когда я читаю его письма... Да будетъ онъ проклятъ этотъ ненавистный Вильгельмъ, со спокойной совѣстью п съ усмѣшечкой готовившій и объявившій такую войну! При всемъ своемъ отвращеніи къ жестокости и къ убійству я, кажется, сама могла бы его зарѣзать кинжаломъ, радостно бы зарѣзала даже соннаго, беззащитнаго...
— А что жъ?! Эффектная роль!.. И вы бы ее хорошо сыграли!.. вставая вдругъ съ кресла, горячо произнесъ Громовъ и сверкнулъ своими блестящпмп черными глазами:—Эхъ, голубушка, Евгенія Львовна!.. И неужели вы серьезно думаете, что на этомъ дѣло бы и кончилось?.. Впрочемъ, въ настоящую минуту оно бы, пожалуй, и помогло... Но развѣ это избавило бы міръ отъ будущихъ кровавыхъ потрясеніи, вѣроятно еще болѣе чудовищныхъ и страшныхъ?! Васъ удивляетъ, мой милый докторъ, что за этимъ извергомъ Вильгельмомъ пошли на разбой добродушные пивовары и колбасники... Да что жъ? Вы спали-то до сихъ поръ? Грезили райскими видѣніями? Куда вы спрятали борьбу за существованіе, которую вы каждый день видите вокругъ себя? Куда вы спрятали государственное разъединенье людей, властно подавляющее всѣ остальныя различія и грани? Неужели вы могли убѣжденно думать, что при существованіи этихъ закованныхъ въ сталь государствъ возможно искреннее международное братаніе, что нѣмецкіе купцы не пойдутъ вмѣстѣ со своимъ кайзеромъ какимъ-угодно походомъ на купцовъ бельгійскихъ, французскихъ и англійскихъ? Что прусскій землевладѣлецъ не постарается вырвать пашни и пастбища у землевладѣльца славянскаго? Неужели нашъ современный человѣкъ васъ могъ ввести въ заблужденіе, могъ показаться дѣйствительно похожимъ на тотъ еще очень далекій идеалъ, которому придется осуществлять царство Божіе на землѣ. Да вспомните хоть предсказанія всякихъ пророковъ и мыслителей—вождей человѣчества: еще пойдутъ народы на народы, и востокъ столкнется съ западомъ, и западъ съ востокомъ, и разные тамъ звѣри появятся изъ бездны, и свѣтила небесныя побагровѣютъ
отъ крови, и сразятся еще ангелы съ драконами... И только тогда узрѣютъ счастливцы радостную землю и новое небо!.. Неужели вы не понимаете, что въ конечномъ итогѣ война учитъ не ненависти и не злобѣ,а самопожертвованію и, слѣдовательно, альтруизму, что именно этотъ путь борьбы за существованіе порождаетъ въ концѣ концовъ равнодушіе къ жизненнымъ благамъ, потому что, видя смерть и разореніе, люди воочію убѣждаются въ тлѣнности земного благополучія? Неужели вы не понимаете, что, если изъ современной жизни, такой, какая она есть, съ дѣйствительными, а не выдуманными людьми, вы выкинете разъ навсегда эти страшныя боевыя эпохи героическаго подъема, то останется одна только сплошная пошлость, мелкая, повседневная забота объ узкихъ эгоистическихъ интересахъ. Война заставляетъ забывать свое личное горе, которое расплывается въ слезахъ и въ крови близкихъ, соотечественниковъ, человѣчества; вы чувствуете какую-то напряженную связь со всѣмИ окружающими, вы отрѣшаетесь отъ себя. То, на что въ обыкновенное время способны только единицы, дѣлается общимъ достояніемъ, достояніемъ широкихъ массъ. Во время войны каждый можетъ стать героемъ, люди самые незначительные, самые мелочные... И весь міръ падаетъ на колѣни передъ каждымъ проявленіемъ героическаго безумія, передъ полнымъ равнодушіемъ къ себѣ и отсутствіемъ самосохраненія, которое прежде считалось глупостью, а теперь возведено въ ореолъ высшей правды и человѣчности... А развѣ это не такъ? Развѣ безъ идеаловъ самопожертвованія возможенъ хоть одинъ шагъ, одно поступательное движеніе людей къ тому земному раю, о которомъ мы всѣ мечтаемъ, образъ котораго лелѣемъ въ своей душѣ?.. Эхъ! голубушка... Евгенія Львовна!.. Вы вотъ жалуетесь на подавленное настроеніе, а если я напишу вамъ новую пьесу и дамъ вамъ новую роль, гдѣ вы выйдете на сцену, какъ героическая женщина, какъ сестра или любовница, презирающая опасность, благословляющая воина, мстящая врагу, да дамъ еще монологи настоящаго героическаго подема, такъ вы увидите, что вы изъ этого сдѣлаете, какихъ только откликовъ не найдете въ глубинѣ души!.. Будетъ не то, что въ прошломъ году: не тѣ пошлыя, обыденныя слова, не та игра, апатичная и вялая... Посмотрите
только, что станется тогда съ публикой: какъ переродится она, какимъ взметомъ настроенія, какими бурноторжественными рукоплесканіями отвѣтитъ она на вашъ призывъ!..
Громовъ тяжело дышалъ. Точно захлебнувшись послѣдними фразами, онъ махнулъ рукой и грузно опустился въ кресло.
Но черезъ нѣсколько мгновеній общаго молчанія онъ заговорилъ опять, только уже спокойно, совсѣмъ другимъ тономъ:
— Я надѣюсь, моя милая хозяюшка, что у васъ все-таки заготовлена бутылка искристой влаги, и что обычный церемоніалъ будетъ соблюденъ и нынче... Осталось всего десять минутъ, и я позволю себѣ немного попророчествовать... Я все-таки думаю, мои друзья, что наступающій годъ принесетъ намъ окончаніе этой войны. Мнѣ кажется, что, подводя итоги ближайшему прошлому, мы уже одно должны сказать съ полной несомнѣнностью: нѣмцы побѣдить не могутъ. Эту возможность уже отнялъ у нихъ нашъ отходящій въ вѣчность годъ, и юному младенцу съ нею считаться нечего.
Громовъ опять сталъ увлекаться, опять заговорилъ горячо и страстно.
— Нынѣшняя энергія нѣмцевъ основана исключительно на томъ, что они еще вѣрятъ въ свою побѣду и вѣрятъ очень прочно, потому что впитали эту вѣру съ молокомъ матери. Но вы знаете, какъ теряется въ жизни тотъ человѣкъ, которому жизнь внезапно разобьетъ всѣ тѣ иллюзіи, которыми онъ дышалъ съ младенчества. Я предвижу небывалую панику и братоубійственный разладъ въ нѣмецкихъ земляхъ, предвижу неминуемое выступленіе всѣхъ сосѣдей, которые испугаются остаться безъ добычи. Мнѣ кажется, что Германію даже не придется убивать: она сама начнетъ разваливаться въ страшномъ параличѣ нервнаго удара... И это будетъ заслуженная кара Божья, потому что, взявшись руководить міромъ, она хотѣла его повести не къ Богу, а къ дьяволу...
Раздался звонкій и рѣзкій звукъ бьющихъ часовъ. Въ ту же минуту вошла горничная, держа подносъ съ наполненными бокалами.
— Да здравствуетъ рождающійся великій годъ, несущій избавленіе отъ нѣмецкаго ига!—торжественно произнесъ Громовъ, вставая съ кресла:— Благослови насъ всѣхъ, Господи!..
В. Опочининъ.
— А что жъ?! Эффектная роль!.. И вы бы ее хорошо сыграли!.. вставая вдругъ съ кресла, горячо произнесъ Громовъ и сверкнулъ своими блестящпмп черными глазами:—Эхъ, голубушка, Евгенія Львовна!.. И неужели вы серьезно думаете, что на этомъ дѣло бы и кончилось?.. Впрочемъ, въ настоящую минуту оно бы, пожалуй, и помогло... Но развѣ это избавило бы міръ отъ будущихъ кровавыхъ потрясеніи, вѣроятно еще болѣе чудовищныхъ и страшныхъ?! Васъ удивляетъ, мой милый докторъ, что за этимъ извергомъ Вильгельмомъ пошли на разбой добродушные пивовары и колбасники... Да что жъ? Вы спали-то до сихъ поръ? Грезили райскими видѣніями? Куда вы спрятали борьбу за существованіе, которую вы каждый день видите вокругъ себя? Куда вы спрятали государственное разъединенье людей, властно подавляющее всѣ остальныя различія и грани? Неужели вы могли убѣжденно думать, что при существованіи этихъ закованныхъ въ сталь государствъ возможно искреннее международное братаніе, что нѣмецкіе купцы не пойдутъ вмѣстѣ со своимъ кайзеромъ какимъ-угодно походомъ на купцовъ бельгійскихъ, французскихъ и англійскихъ? Что прусскій землевладѣлецъ не постарается вырвать пашни и пастбища у землевладѣльца славянскаго? Неужели нашъ современный человѣкъ васъ могъ ввести въ заблужденіе, могъ показаться дѣйствительно похожимъ на тотъ еще очень далекій идеалъ, которому придется осуществлять царство Божіе на землѣ. Да вспомните хоть предсказанія всякихъ пророковъ и мыслителей—вождей человѣчества: еще пойдутъ народы на народы, и востокъ столкнется съ западомъ, и западъ съ востокомъ, и разные тамъ звѣри появятся изъ бездны, и свѣтила небесныя побагровѣютъ
отъ крови, и сразятся еще ангелы съ драконами... И только тогда узрѣютъ счастливцы радостную землю и новое небо!.. Неужели вы не понимаете, что въ конечномъ итогѣ война учитъ не ненависти и не злобѣ,а самопожертвованію и, слѣдовательно, альтруизму, что именно этотъ путь борьбы за существованіе порождаетъ въ концѣ концовъ равнодушіе къ жизненнымъ благамъ, потому что, видя смерть и разореніе, люди воочію убѣждаются въ тлѣнности земного благополучія? Неужели вы не понимаете, что, если изъ современной жизни, такой, какая она есть, съ дѣйствительными, а не выдуманными людьми, вы выкинете разъ навсегда эти страшныя боевыя эпохи героическаго подъема, то останется одна только сплошная пошлость, мелкая, повседневная забота объ узкихъ эгоистическихъ интересахъ. Война заставляетъ забывать свое личное горе, которое расплывается въ слезахъ и въ крови близкихъ, соотечественниковъ, человѣчества; вы чувствуете какую-то напряженную связь со всѣмИ окружающими, вы отрѣшаетесь отъ себя. То, на что въ обыкновенное время способны только единицы, дѣлается общимъ достояніемъ, достояніемъ широкихъ массъ. Во время войны каждый можетъ стать героемъ, люди самые незначительные, самые мелочные... И весь міръ падаетъ на колѣни передъ каждымъ проявленіемъ героическаго безумія, передъ полнымъ равнодушіемъ къ себѣ и отсутствіемъ самосохраненія, которое прежде считалось глупостью, а теперь возведено въ ореолъ высшей правды и человѣчности... А развѣ это не такъ? Развѣ безъ идеаловъ самопожертвованія возможенъ хоть одинъ шагъ, одно поступательное движеніе людей къ тому земному раю, о которомъ мы всѣ мечтаемъ, образъ котораго лелѣемъ въ своей душѣ?.. Эхъ! голубушка... Евгенія Львовна!.. Вы вотъ жалуетесь на подавленное настроеніе, а если я напишу вамъ новую пьесу и дамъ вамъ новую роль, гдѣ вы выйдете на сцену, какъ героическая женщина, какъ сестра или любовница, презирающая опасность, благословляющая воина, мстящая врагу, да дамъ еще монологи настоящаго героическаго подема, такъ вы увидите, что вы изъ этого сдѣлаете, какихъ только откликовъ не найдете въ глубинѣ души!.. Будетъ не то, что въ прошломъ году: не тѣ пошлыя, обыденныя слова, не та игра, апатичная и вялая... Посмотрите
только, что станется тогда съ публикой: какъ переродится она, какимъ взметомъ настроенія, какими бурноторжественными рукоплесканіями отвѣтитъ она на вашъ призывъ!..
Громовъ тяжело дышалъ. Точно захлебнувшись послѣдними фразами, онъ махнулъ рукой и грузно опустился въ кресло.
Но черезъ нѣсколько мгновеній общаго молчанія онъ заговорилъ опять, только уже спокойно, совсѣмъ другимъ тономъ:
— Я надѣюсь, моя милая хозяюшка, что у васъ все-таки заготовлена бутылка искристой влаги, и что обычный церемоніалъ будетъ соблюденъ и нынче... Осталось всего десять минутъ, и я позволю себѣ немного попророчествовать... Я все-таки думаю, мои друзья, что наступающій годъ принесетъ намъ окончаніе этой войны. Мнѣ кажется, что, подводя итоги ближайшему прошлому, мы уже одно должны сказать съ полной несомнѣнностью: нѣмцы побѣдить не могутъ. Эту возможность уже отнялъ у нихъ нашъ отходящій въ вѣчность годъ, и юному младенцу съ нею считаться нечего.
Громовъ опять сталъ увлекаться, опять заговорилъ горячо и страстно.
— Нынѣшняя энергія нѣмцевъ основана исключительно на томъ, что они еще вѣрятъ въ свою побѣду и вѣрятъ очень прочно, потому что впитали эту вѣру съ молокомъ матери. Но вы знаете, какъ теряется въ жизни тотъ человѣкъ, которому жизнь внезапно разобьетъ всѣ тѣ иллюзіи, которыми онъ дышалъ съ младенчества. Я предвижу небывалую панику и братоубійственный разладъ въ нѣмецкихъ земляхъ, предвижу неминуемое выступленіе всѣхъ сосѣдей, которые испугаются остаться безъ добычи. Мнѣ кажется, что Германію даже не придется убивать: она сама начнетъ разваливаться въ страшномъ параличѣ нервнаго удара... И это будетъ заслуженная кара Божья, потому что, взявшись руководить міромъ, она хотѣла его повести не къ Богу, а къ дьяволу...
Раздался звонкій и рѣзкій звукъ бьющихъ часовъ. Въ ту же минуту вошла горничная, держа подносъ съ наполненными бокалами.
— Да здравствуетъ рождающійся великій годъ, несущій избавленіе отъ нѣмецкаго ига!—торжественно произнесъ Громовъ, вставая съ кресла:— Благослови насъ всѣхъ, Господи!..
В. Опочининъ.