ГУРЗУФСКІЕ НРАВЫ.
(Набросокъ).
Гурзуфъ—новый артистократическо-финансовый курортъ на южномъ берегу Крыма, попасть въ который обыкновенному смертному гораздо труднѣе, чѣмъ сѣсть на болгарскій престолъ... Хозяинъ Гурзуфа, г. Губонинъ, чѣмъ больше строитъ помѣщеній, тѣмъ больше желающихъ ихъ занять и въ результатѣ мало „счастливцевъ“ и очень много „несчастныхъ“, принужденныхъ, за недостаткомъ мѣста, поселиться въ Ялтѣ... Ялтинцы ежедневно цѣлыми возами пріѣзжаютъ въ Гурзуфъ, чтобы подышать чистымъ воздухомъ, полакомиться обѣдомъ „кулинарнаго художника“ Егора Петровича и облизываться предъ роскошной обстановкой гурзуфскаго парка. Въ воздухѣ такъ и носятся вздохи, сожалѣнія и разныя капризныя причитанія непопавшихъ въ Гурзуфъ... А „счастливцы“ небрежно проходятъ мимо толпы, прищуривъ глаза, направляясь къ роскошному ресторану, гдѣ все предупредительно бросается имъ на встрѣчу: свои пришли... Этихъ своихъ, между прочимъ, болѣе сотни, которые, благодаря карману, занимаютъ помѣщенія на двѣсти человѣкъ и тѣмъ не менѣе считаютъ себя стѣсненными и сдавленными.... Надъ Гурзуфомъ постоянное сіяніе отъ гербовъ, титуловъ и золотыхъ мѣшковъ обитателей... Благородныхъ, даже высокоблагородныхъ здѣсь очень мало, все превосходительные, или „именитые“. Маленькому человѣку тутъ даже страшно становится и нужно время, чтобы онъ освоился съ окружающей „средой“. А среда эта совсѣмъ особенная. Представители ея, пріѣхавъ ради воздуха, прячутся по комнатамъ и на завѣшанныхъ балконахъ. Роскошный паркъ и горы днемъ и вечеромъ (при электрическомъ освѣщеніи) пустуютъ, не видя на своихъ широкихъ дорожкахъ ни одного „туза“-обитателя Гурзуфа... Знакомство, какъ единственное средство развлеченія на курортахъ, здѣсь отвергается: тутъ каждый довольствуется своимъ мірком ь и скучаетъ въ своей семьѣ. Знакомство допускается только съ равными—и тогда начиняются визиты изъ нумера въ нумеръ, скучные, оффиціальные разговоры, кончающіеся еще болѣе скучными винтами... А въ паркѣ и на морѣ въ это время чудеса природы, которыми некому восхищаться и пользоваться... Прекрасная половина Гурзуфа думаетъ болѣе о костюмѣ, чѣмъ о своемъ здоровьи. Ходятъ и смотрятъ царицами. Онѣ не разговариваютъ, а удостоиваютъ. Многимъ изъ нихъ, конечно, хотѣлось бы пожить веселѣе, но предъ ними постоянное пугало—„что скажутъ?“ Въ общемъ—круговая неискренность, „нафуфыренная“ скука и досада за людей, насильно сковывающихъ свою жизнь... Впрочемъ, никто не отказывается отъ пересудовъ и сплетень, которые, несмотря на маленькій Гурзуфъ, бываютъ очень большіе. Ихъ разносятъ „съ удовольствіемъ“ по нумерамъ, по столамъ ресторана и но скамейкамъ музыкальной площадки... Но за то „простому человѣку“, живущему всегда и вездѣ по „простотѣ душевной“, отдохнуть въ восхитительномъ Гурзуфѣ —большое блаженство!...
Маркизъ В. Де-Эль.
РАДОСТНОЕ ОТКРЫТІЕ.
Въ слоб. Борисовкѣ, Грайворонскаго уѣзда, нѣкіимъ дѣятелемъ уже открыто: три оптовыхъ водочныхъ склада, два трактира съ продажею водокъ, двѣнадцать „водочныхъ лавокъ“ и „ренсковый“ погребъ. Съ будущаго 1889 года онъ еще намѣревается открыть, кромѣ выше поименованнаго, гостинницу съ номерами и съ продажею разныхъ питій, а также „винную торговлю“ съ особымъ отдѣленіемъ“ распивочно и на выносъ“!!!
Борисовцы зараньше всѣ пьяны отъ мала до велика. Изготовляется адресъ кабатчику въ честь его долголѣтней дѣятельности на поприщѣ увеселенія сердецъ человѣковъ.
Покойонто.
ОДЕССКОЕ БЕЗДЕНЕЖЬЕ.
(Сценки у биржи).
Банкиръ.—Извощикъ! На Ришельевскую! Извощикъ.—Четвертакъ. Банкиръ.—Двугривенный.
Извощикъ.—На какой срокъ?
Банкиръ.—На шесть мѣсяцевъ.
Извощикъ.—А какое поручительство?
Банкиръ, (съ гордостью) Мое честное слово!
Извощикь (въ ужасѣ). Караулъ!. Грабятъ! (Нахлестываетъ клячу и удираетъ).
ИЗЪ ВЛАДИМІРА НА КЛЯЗЬМѢ. Открытое письмо.
Душа „Будильникъ!“
Живу, братъ, здѣсь подъ псевдонимомъ H. Н. А—го. Привычекъ не бросаю, по прежнему йодъ конецъ вечера въ клубѣ ругаться начинаю, на полъ сажусь и дамъ ловлю за ноги.
Только здѣсь народъ душевнѣе, чѣмъ въ гоголевскомъ городѣ. Тамъ, помнишь, меня за такія исторіи вывели, а здѣсь члены клуба на меня не нарадуются. „Что-жь, говорятъ,—что онъ ругается? Вѣдь это онъ любя“... Хорошій городъ. Я еще скоро любя всѣмъ по шеямъ бить начну,
Твой Ноздревъ.
ТЕЛЕФОНЪ
»БУДИЛЬНИКА».
Бъ Даниловъ. Земской управѣ. „Нельзя-ли хоть немножечко позаботиться о непроѣздныхъ дорогахъ?—„Некогда даже и подумать о нихъ: своею дѣла по горло. Одинъ членъ управы присутствуетъ въ своемъ трактирѣ за буфетомъ, другой въ своей лавкѣ за прилавкомъ, а престарѣлому предсѣдателю отъ дряхлости не въ моготу двигаться и дома по комната чъ“,
Бъ г. Мелитополь, мировому судьѣ—„самоуму“. Почему эго вы за самые возмутительные поступки на копѣйку только штрафуете?— „О, этто уфъ нѣмецкій языкъ называетъ „вицъ“—шутокъ остроумій. Подшутить котѣлъ“.—Да вѣдь вы не для неприличныхъ шутокъ, а для соблюденія законовъ посажены.—„О, для меня никакой законъ не написанъ! ...
ИЗЪ ДНЕВНИКА СОТРУДНИКА ПРОВИН
ЦІАЛЬНОЙ ГАЗЕТЫ.
26 іюля. Мнѣ рѣшительно не везетъ! Что ни напишу цензоръ мараетъ. Ясное дѣло: придирки!
27-го. Просилъ у редактора три рубля.—„Нѣту, говоритъ, самъ не обѣдалъ.“—Зретъ, по глазамъ вижу.
28-го. Опять перекрестили. Редакторъ ругался. — „И кто, говоритъ, проситъ васъ о безобразіяхъ писать? Какое намъ дѣло? Почему вы не пишете о разныхъ благопристойностяхъ, которыми мы любуемся на каждомъ шагу“?.. О деньгахъ ни слова.
30-го. Заложилъ послѣднее платье.
1-го августа. Урра! Редакторъ поблагодарилъ меня за замѣтку объ утерянной одной особой добродѣтели и о безкорыстности нашихъ обывателей, нашедшихъ таковую.
6-го. Передовой статьей, написанной мною на тему „воздерживайся“, редакторъ остался доволенъ: угостилъ меня водкой и обѣщалъ прибавить два рубля; предъ уходомъ, онъ поручилъ мнѣ напомнить печатію, кому слѣдуетъ, о пожертвованіяхъ городскаго благодѣтеля
купца Кадушкина, приславшаго въ обѣдъ редактору 2 ф.
чаю, полпуда сахару и разныхъ сладостей. Однако, какой хорошій человѣкь этотъ Кадушкинъ!
8-го. Къ завтрашнему дню надо приготовить двѣ кор респонденціи одну изъ Парижа, другую изъ Нью Іорка. Не знаю, что писать? Ни разу тамъ не былъ.
12- го. Чуть было бѣсъ не попуталъ нашу газету, да спасибо нашему сторожу Максиму; выручилъ. Ахъ, и сколько у газеты враговъ!—Приходитъ къ намъ въ редакцію молодой человѣкъ, по Фамиліи Дыркинъ, такъ прилично одѣтый и волосы небольшіе, гладко острижены. Манеры у него, и разговоры, какъ у околодочнаго Дудки,— ну, словомъ, порядочнымъ высматривалъ. Кто-жь его зналъ, что онъ—бестія?! И говоритъ такимъ сладенькимъ голоскомъ: „вотъ, гг. редакторы, я вамъ статью принесъ“.—Хорошо-съ, оставьте. Зайдите завтра,— Прочли. Статья такъ грамотно написана, что и править нечего. Мы обрадовались.—„Максимъ! Отнеси въ типографію!“ Рады, чго хоть одинъ разъ ученая статья попалась. Только разсуждаемъ, взять-ли съ Дыркина за № деньги, въ которомъ будетъ напечатана его статья, какъ вбѣгаетъ Максимъ, блѣдный и весь дрожитъ.— „Что вы дѣлаете? Развѣ можно такія вещи печатать?“— Мы вскочили. Читаемъ и не вѣримъ глазамъ.—„Бактеріи, писалъ Дыркинъ, тѣ-же паразиты, ихъ можно видѣть вездѣ“. А дальше все такія кудреватыя слова пошли, будто никакого смысла въ нихъ нѣтъ, а смыслъ, должно быть, есть. Чортъ его знаетъ, не поймемъ да и только! Должно-быть, между строкъ писалъ. Ну, не слѣдовало его за это выдрать?—Конечно, рѣшили не печатать.
13-го. Получили романсъ отъ Лидочки Шлаковой, дочки пристава. Бъ письмѣ Лидочка поясняетъ, что панаша романсъ хвалитъ, мамаша тоже, а знакомые— въ восторгѣ. Это уже второй игривенькій романсикъ, даримый намъ шаловливой Музой Лидочки. Читаемъ: „Въ часъ иолпочнай-адиночнай,—Отворивъ акошко и сидела—И тебе, другъ милай, сматрела. —А ты, зладей несноснай, Mae сердцо пакарилъ—И сваею красатою — Мине нисчастну пагубилъ“, и т. д. PS. Прашу паничатать безъ всякихъ паправакъ и разныхъ памаракъ.“— „Побольше-бы намъ такихъ сотрудниковъ, газета хорошо пойдетъ!“ сказалъ редакторъ, съ наслажденіемъ перечитывая романсъ.
14-го. Носилъ корректуру Лидочкѣ на домъ. Лидочка настоящая поэтесса! Взглядъ такой глубокій, задумчивый; одѣта просто, но со вкусомъ. Пилъ у ней чай съ хлѣбомъ и бубликами. Какая прелестная, умная женщина ея мамаша! Что, говоритъ, Пушкинъ, Лермонтовъ? Моя Лидочка такіе стихи ногами напишетъ — Оно и видно,— талантъ! Наградитъ же вѣдь имъ Господь человѣка, а тутъ простую замѣтку разъ десять передѣлываешь.
16-го, Романсъ произвелъ должный Фуроръ. Читатели въ восторгѣ. Получили еще 154 стихотворенія, одно лучше другаго.
18-го. Получили великосвѣтскій романъ, сочиненія важной городской дамы,— Редакторъ въ восторгѣ. Онъ нѣсколько разъ ударилъ себя по тому самому мѣсту лысины, гдѣ у людей находится затылокъ,—и горестно воскликнулъ: дуракъ! дуракъ!
19-го. Выкупилъ „платье“. Обѣдаю у поэтовъ. Славные люди.
20- го. Вышло крупное недоразумѣніе.
22-го. Редактора сегодня посадили; искали меня, но я спрятался у редакторши въ турнюрѣ, такъ и не нашли.
24- го. Слава Богу, опасность миновала. До Т. доѣхалъ „зайцемъ“. Повелъ угощать кондукторовъ. Выпили изрядно. Они о чемъ то заспорили, а я, пользуясь этимъ, ушелъ въ другія двери.
25- го. Заходилъ къ Ханчипесову, редактору „Ханчипесскаго Листка“. Человѣкъ умный, только скверно говоритъ по-русски. Просилъ зайти завтра.
26- го. Съ Ханчинесовымъ покончилъ. Условія хорошія: по копѣйкѣ строчка. Жить можно.
29-го. Матеріалу совсѣмъ нѣтъ. Городъ плохой! Вонъ, въ хорошихъ городахъ: что ни ночь, то убійство,—что ни день, то грабежъ. Заработать можно.
31-го. Два дня думалъ, кому бы это скулы свернуть, чтобъ на обѣдъ матеріалу достать? Опасно. Какъ-бы самого не помяли.
4 сентября. Третій день пе обѣдалъ. Питаюсь акридами. 5-го. Встрѣтилъ корректора. Попросилъ дать взаймы рубль.—„Обождите, говоритъ — размѣнню“ и удралъ... 7-го. Бросаю писать. Иду искать мѣста.
10-го. Наконецъ-то... торгую квасомъ и живу- хорошо
Строчилкинъ.
(Набросокъ).
Гурзуфъ—новый артистократическо-финансовый курортъ на южномъ берегу Крыма, попасть въ который обыкновенному смертному гораздо труднѣе, чѣмъ сѣсть на болгарскій престолъ... Хозяинъ Гурзуфа, г. Губонинъ, чѣмъ больше строитъ помѣщеній, тѣмъ больше желающихъ ихъ занять и въ результатѣ мало „счастливцевъ“ и очень много „несчастныхъ“, принужденныхъ, за недостаткомъ мѣста, поселиться въ Ялтѣ... Ялтинцы ежедневно цѣлыми возами пріѣзжаютъ въ Гурзуфъ, чтобы подышать чистымъ воздухомъ, полакомиться обѣдомъ „кулинарнаго художника“ Егора Петровича и облизываться предъ роскошной обстановкой гурзуфскаго парка. Въ воздухѣ такъ и носятся вздохи, сожалѣнія и разныя капризныя причитанія непопавшихъ въ Гурзуфъ... А „счастливцы“ небрежно проходятъ мимо толпы, прищуривъ глаза, направляясь къ роскошному ресторану, гдѣ все предупредительно бросается имъ на встрѣчу: свои пришли... Этихъ своихъ, между прочимъ, болѣе сотни, которые, благодаря карману, занимаютъ помѣщенія на двѣсти человѣкъ и тѣмъ не менѣе считаютъ себя стѣсненными и сдавленными.... Надъ Гурзуфомъ постоянное сіяніе отъ гербовъ, титуловъ и золотыхъ мѣшковъ обитателей... Благородныхъ, даже высокоблагородныхъ здѣсь очень мало, все превосходительные, или „именитые“. Маленькому человѣку тутъ даже страшно становится и нужно время, чтобы онъ освоился съ окружающей „средой“. А среда эта совсѣмъ особенная. Представители ея, пріѣхавъ ради воздуха, прячутся по комнатамъ и на завѣшанныхъ балконахъ. Роскошный паркъ и горы днемъ и вечеромъ (при электрическомъ освѣщеніи) пустуютъ, не видя на своихъ широкихъ дорожкахъ ни одного „туза“-обитателя Гурзуфа... Знакомство, какъ единственное средство развлеченія на курортахъ, здѣсь отвергается: тутъ каждый довольствуется своимъ мірком ь и скучаетъ въ своей семьѣ. Знакомство допускается только съ равными—и тогда начиняются визиты изъ нумера въ нумеръ, скучные, оффиціальные разговоры, кончающіеся еще болѣе скучными винтами... А въ паркѣ и на морѣ въ это время чудеса природы, которыми некому восхищаться и пользоваться... Прекрасная половина Гурзуфа думаетъ болѣе о костюмѣ, чѣмъ о своемъ здоровьи. Ходятъ и смотрятъ царицами. Онѣ не разговариваютъ, а удостоиваютъ. Многимъ изъ нихъ, конечно, хотѣлось бы пожить веселѣе, но предъ ними постоянное пугало—„что скажутъ?“ Въ общемъ—круговая неискренность, „нафуфыренная“ скука и досада за людей, насильно сковывающихъ свою жизнь... Впрочемъ, никто не отказывается отъ пересудовъ и сплетень, которые, несмотря на маленькій Гурзуфъ, бываютъ очень большіе. Ихъ разносятъ „съ удовольствіемъ“ по нумерамъ, по столамъ ресторана и но скамейкамъ музыкальной площадки... Но за то „простому человѣку“, живущему всегда и вездѣ по „простотѣ душевной“, отдохнуть въ восхитительномъ Гурзуфѣ —большое блаженство!...
Маркизъ В. Де-Эль.
РАДОСТНОЕ ОТКРЫТІЕ.
Въ слоб. Борисовкѣ, Грайворонскаго уѣзда, нѣкіимъ дѣятелемъ уже открыто: три оптовыхъ водочныхъ склада, два трактира съ продажею водокъ, двѣнадцать „водочныхъ лавокъ“ и „ренсковый“ погребъ. Съ будущаго 1889 года онъ еще намѣревается открыть, кромѣ выше поименованнаго, гостинницу съ номерами и съ продажею разныхъ питій, а также „винную торговлю“ съ особымъ отдѣленіемъ“ распивочно и на выносъ“!!!
Борисовцы зараньше всѣ пьяны отъ мала до велика. Изготовляется адресъ кабатчику въ честь его долголѣтней дѣятельности на поприщѣ увеселенія сердецъ человѣковъ.
Покойонто.
ОДЕССКОЕ БЕЗДЕНЕЖЬЕ.
(Сценки у биржи).
Банкиръ.—Извощикъ! На Ришельевскую! Извощикъ.—Четвертакъ. Банкиръ.—Двугривенный.
Извощикъ.—На какой срокъ?
Банкиръ.—На шесть мѣсяцевъ.
Извощикъ.—А какое поручительство?
Банкиръ, (съ гордостью) Мое честное слово!
Извощикь (въ ужасѣ). Караулъ!. Грабятъ! (Нахлестываетъ клячу и удираетъ).
ИЗЪ ВЛАДИМІРА НА КЛЯЗЬМѢ. Открытое письмо.
Душа „Будильникъ!“
Живу, братъ, здѣсь подъ псевдонимомъ H. Н. А—го. Привычекъ не бросаю, по прежнему йодъ конецъ вечера въ клубѣ ругаться начинаю, на полъ сажусь и дамъ ловлю за ноги.
Только здѣсь народъ душевнѣе, чѣмъ въ гоголевскомъ городѣ. Тамъ, помнишь, меня за такія исторіи вывели, а здѣсь члены клуба на меня не нарадуются. „Что-жь, говорятъ,—что онъ ругается? Вѣдь это онъ любя“... Хорошій городъ. Я еще скоро любя всѣмъ по шеямъ бить начну,
Твой Ноздревъ.
ТЕЛЕФОНЪ
»БУДИЛЬНИКА».
Бъ Даниловъ. Земской управѣ. „Нельзя-ли хоть немножечко позаботиться о непроѣздныхъ дорогахъ?—„Некогда даже и подумать о нихъ: своею дѣла по горло. Одинъ членъ управы присутствуетъ въ своемъ трактирѣ за буфетомъ, другой въ своей лавкѣ за прилавкомъ, а престарѣлому предсѣдателю отъ дряхлости не въ моготу двигаться и дома по комната чъ“,
Бъ г. Мелитополь, мировому судьѣ—„самоуму“. Почему эго вы за самые возмутительные поступки на копѣйку только штрафуете?— „О, этто уфъ нѣмецкій языкъ называетъ „вицъ“—шутокъ остроумій. Подшутить котѣлъ“.—Да вѣдь вы не для неприличныхъ шутокъ, а для соблюденія законовъ посажены.—„О, для меня никакой законъ не написанъ! ...
ИЗЪ ДНЕВНИКА СОТРУДНИКА ПРОВИН
ЦІАЛЬНОЙ ГАЗЕТЫ.
26 іюля. Мнѣ рѣшительно не везетъ! Что ни напишу цензоръ мараетъ. Ясное дѣло: придирки!
27-го. Просилъ у редактора три рубля.—„Нѣту, говоритъ, самъ не обѣдалъ.“—Зретъ, по глазамъ вижу.
28-го. Опять перекрестили. Редакторъ ругался. — „И кто, говоритъ, проситъ васъ о безобразіяхъ писать? Какое намъ дѣло? Почему вы не пишете о разныхъ благопристойностяхъ, которыми мы любуемся на каждомъ шагу“?.. О деньгахъ ни слова.
30-го. Заложилъ послѣднее платье.
1-го августа. Урра! Редакторъ поблагодарилъ меня за замѣтку объ утерянной одной особой добродѣтели и о безкорыстности нашихъ обывателей, нашедшихъ таковую.
6-го. Передовой статьей, написанной мною на тему „воздерживайся“, редакторъ остался доволенъ: угостилъ меня водкой и обѣщалъ прибавить два рубля; предъ уходомъ, онъ поручилъ мнѣ напомнить печатію, кому слѣдуетъ, о пожертвованіяхъ городскаго благодѣтеля
купца Кадушкина, приславшаго въ обѣдъ редактору 2 ф.
чаю, полпуда сахару и разныхъ сладостей. Однако, какой хорошій человѣкь этотъ Кадушкинъ!
8-го. Къ завтрашнему дню надо приготовить двѣ кор респонденціи одну изъ Парижа, другую изъ Нью Іорка. Не знаю, что писать? Ни разу тамъ не былъ.
12- го. Чуть было бѣсъ не попуталъ нашу газету, да спасибо нашему сторожу Максиму; выручилъ. Ахъ, и сколько у газеты враговъ!—Приходитъ къ намъ въ редакцію молодой человѣкъ, по Фамиліи Дыркинъ, такъ прилично одѣтый и волосы небольшіе, гладко острижены. Манеры у него, и разговоры, какъ у околодочнаго Дудки,— ну, словомъ, порядочнымъ высматривалъ. Кто-жь его зналъ, что онъ—бестія?! И говоритъ такимъ сладенькимъ голоскомъ: „вотъ, гг. редакторы, я вамъ статью принесъ“.—Хорошо-съ, оставьте. Зайдите завтра,— Прочли. Статья такъ грамотно написана, что и править нечего. Мы обрадовались.—„Максимъ! Отнеси въ типографію!“ Рады, чго хоть одинъ разъ ученая статья попалась. Только разсуждаемъ, взять-ли съ Дыркина за № деньги, въ которомъ будетъ напечатана его статья, какъ вбѣгаетъ Максимъ, блѣдный и весь дрожитъ.— „Что вы дѣлаете? Развѣ можно такія вещи печатать?“— Мы вскочили. Читаемъ и не вѣримъ глазамъ.—„Бактеріи, писалъ Дыркинъ, тѣ-же паразиты, ихъ можно видѣть вездѣ“. А дальше все такія кудреватыя слова пошли, будто никакого смысла въ нихъ нѣтъ, а смыслъ, должно быть, есть. Чортъ его знаетъ, не поймемъ да и только! Должно-быть, между строкъ писалъ. Ну, не слѣдовало его за это выдрать?—Конечно, рѣшили не печатать.
13-го. Получили романсъ отъ Лидочки Шлаковой, дочки пристава. Бъ письмѣ Лидочка поясняетъ, что панаша романсъ хвалитъ, мамаша тоже, а знакомые— въ восторгѣ. Это уже второй игривенькій романсикъ, даримый намъ шаловливой Музой Лидочки. Читаемъ: „Въ часъ иолпочнай-адиночнай,—Отворивъ акошко и сидела—И тебе, другъ милай, сматрела. —А ты, зладей несноснай, Mae сердцо пакарилъ—И сваею красатою — Мине нисчастну пагубилъ“, и т. д. PS. Прашу паничатать безъ всякихъ паправакъ и разныхъ памаракъ.“— „Побольше-бы намъ такихъ сотрудниковъ, газета хорошо пойдетъ!“ сказалъ редакторъ, съ наслажденіемъ перечитывая романсъ.
14-го. Носилъ корректуру Лидочкѣ на домъ. Лидочка настоящая поэтесса! Взглядъ такой глубокій, задумчивый; одѣта просто, но со вкусомъ. Пилъ у ней чай съ хлѣбомъ и бубликами. Какая прелестная, умная женщина ея мамаша! Что, говоритъ, Пушкинъ, Лермонтовъ? Моя Лидочка такіе стихи ногами напишетъ — Оно и видно,— талантъ! Наградитъ же вѣдь имъ Господь человѣка, а тутъ простую замѣтку разъ десять передѣлываешь.
16-го, Романсъ произвелъ должный Фуроръ. Читатели въ восторгѣ. Получили еще 154 стихотворенія, одно лучше другаго.
18-го. Получили великосвѣтскій романъ, сочиненія важной городской дамы,— Редакторъ въ восторгѣ. Онъ нѣсколько разъ ударилъ себя по тому самому мѣсту лысины, гдѣ у людей находится затылокъ,—и горестно воскликнулъ: дуракъ! дуракъ!
19-го. Выкупилъ „платье“. Обѣдаю у поэтовъ. Славные люди.
20- го. Вышло крупное недоразумѣніе.
22-го. Редактора сегодня посадили; искали меня, но я спрятался у редакторши въ турнюрѣ, такъ и не нашли.
24- го. Слава Богу, опасность миновала. До Т. доѣхалъ „зайцемъ“. Повелъ угощать кондукторовъ. Выпили изрядно. Они о чемъ то заспорили, а я, пользуясь этимъ, ушелъ въ другія двери.
25- го. Заходилъ къ Ханчипесову, редактору „Ханчипесскаго Листка“. Человѣкъ умный, только скверно говоритъ по-русски. Просилъ зайти завтра.
26- го. Съ Ханчинесовымъ покончилъ. Условія хорошія: по копѣйкѣ строчка. Жить можно.
29-го. Матеріалу совсѣмъ нѣтъ. Городъ плохой! Вонъ, въ хорошихъ городахъ: что ни ночь, то убійство,—что ни день, то грабежъ. Заработать можно.
31-го. Два дня думалъ, кому бы это скулы свернуть, чтобъ на обѣдъ матеріалу достать? Опасно. Какъ-бы самого не помяли.
4 сентября. Третій день пе обѣдалъ. Питаюсь акридами. 5-го. Встрѣтилъ корректора. Попросилъ дать взаймы рубль.—„Обождите, говоритъ — размѣнню“ и удралъ... 7-го. Бросаю писать. Иду искать мѣста.
10-го. Наконецъ-то... торгую квасомъ и живу- хорошо
Строчилкинъ.