ВЕСНОЮ.
Выставляются окошки,
Мчатъ міазмы надъ Москвой, И на крышахъ громко кошки Поднимаютъ страшный вой.
Къ кошкомъ льнутъ на всѣ манеры Съ воемъ страстные коты
И... глупцовъ влекутъ въ афферы, Съ лаской, разные скоты...
О.
Изъ записной книжки одного разсѣяннаго учонаго.
Вулканъ есть огнедышащая гора, состоящая изъ большихъ и малыхъ отверстій.
*
Ифигенія, дочь короля, принуждена была принести себя въ жертву, чтобы получить попутный вѣтеръ.
*
Лудовикъ Благочестивый раздѣлилъ свое царство и умеръ въ 840 году. Сдѣлалъ онъ это но слабости характера, а не съ дурною цѣлью.
*
р Охотникъ, съ кускомъ хлѣба въ карманѣ, отправился на охоту. Побродивши по лѣсу, онъ усталъ, проголодался, присѣлъ на срубленное дерево и все съѣлъ.
*
Слово „être“ представляетъ собою неопредѣленное наклоненіе отъ глагола „быть“.
Марія Стюартъ умертвила жену своего мужа.
Валентиніанъ III принудилъ свою вдову выйти за себя замужъ.
*
Цицеронъ имѣлъ привычку говорить рѣзче, нежели онъ на то былъ способенъ.
*
Не думайте, что Левингстонъ занимался только миссіонерствомъ. Онъ былъ также естествоиспытателемъ и врачемъ! Онъ оттого и умеръ.
*
23 февраля 1848 года разразилась въ Парижѣ знаменитая іюльская революція.
*
Солиманъ умеръ въ лагерѣ при Чигетѣ, я потому отказался отъ надежды завоевать австрійскую монархію.
*
Такъ кончается эта превосходная сценка и, глубоко растроганный, занавѣсъ падаетъ.
ДВА СЕРДЦА.
Я сегодня уѣзжаю
И притомъ весьма далеко:
Лишь два сердца будутъ—знаю— Обо мнѣ скорбѣть глубоко: Бѣлокурая Жаннета
Дня четыре плакать будетъ: Послѣ—бѣднаго поэта, Разумѣется, забудетъ; Пожалѣетъ меня больше Сердце Лейбы-кредитора:
Лейба плакать будетъ дольше И утѣшится не скоро...
N.
Алчущіе и Жаждущіе.
(Сценка).
Въ первыхъ числахъ мая, по одной изъ многолюдныхъ улицъ Москвы тянулась погребальная процессія съ высшимъ духовенствомъ во главѣ. Эта процессія обращала на себя общее вниманіе не столько пышной обстановкой, сколько почти небывалымъ явленіемъ: покрытые дорогими парчевыми покровами и убранные вѣнками живыхъ цвѣтовъ, медленно двигались одинъ за другимъ два гроба. Несшіе ихъ люди были совершенно скрыты подъ парчей и массой цвѣточныхъ гирляндъ, перевязанныхъ лентами. Такимъ образомъ казалось, что хранилища бренныхъ останковъ усопшихъ неслись какъ бы по воздуху.
Стройно и торжественно - грустно пѣли пѣвчіе, чинно и сановито шло духовенство, за гробами слѣдовали катафалки и длинная вереница экипажей, и наконецъ громадная толпа народа; по мѣрѣ того какъ процессія подвигалась впередъ, толпа увеличивалась. Москва—старушка любопытная, и хотя ей не въ диковинку «сцены тяжелыя»,—однако она рада поглазѣть при всякомъ удобномъ случаѣ, а здѣсь—и было на что поглазѣть. Оставимъ же, читатель, печальную процессію слѣдовать къ мѣсту вѣчнаго успокоенія и прислушаемся къ народному говору. Можетъ быть намъ удастся кое-что разузнать о покойномъ, котораго несутъ съ такимъ торжествомъ. Вотъ, но тротуару идутъ двѣ старухи: одна высокая, худая, въ темномъ салопѣ съ капюшономъ и черной «на кулисахъ» шляпкѣ. Лицо старухи суровое, выцвѣтшіе глаза смотрятъ строго. Другая старуха въ драповомъ пальто и чепцѣ, низенькая, полная; добродушное лицо ея выражаетъ умиленіе,—она безпрестанно крестится и испрашиваетъ у Бога царства небеснаго отошедшимъ въ вѣчность. Позади старухъ, опираясь на толстую, суковатую палку, идетъ человѣкъ среднихъ лѣтъ, съ красноватымъ лицомъ и тонко закрученными усами; на немъ коротенькое пальто, фуражка съ жолтымъ околышемъ и кокардой. По виду, костюму и манерѣ, субъектъ этотъ принадлежитъ къ числу просящихъ: «келькъ шозъ пуръ ла поврте».
— Такъ вы говорите, Марья Ѳедоровна, что онъ за границей померъ? спрашивала низенькая старуха у высокой.
— За границей, отвѣчала послѣдняя густымъ контральтовымъ голосомъ.
— То-то его хоронятъ въ двухъ гробахъ__Вѣрно за границей мода такая?
— Развѣ можно одного въ двухъ гробахъ? Въ другомъ дочь....
— Скажите! Сподобилъ Господь и отца и дочь вмѣстѣ! Удивительно! И полная старуха набожно перекрестилась.
— Ничего нѣтъ удивительнаго, вмѣшался господинъ въ жолтой фуражкѣ. Я зналъ семейство, гдѣ отецъ, мать и пять человѣкъ дѣтей отправились въ одинъ день къ праотцамъ.
Высокая старуха оглянулась и сказала рѣзко: «ври больше»!
— Ma foi... какъ честный челлэкъ! Однако что же мы, mesdames, теряемъ время и обувь? Надо бы узнать какой получимъ гонораръ за наше усердіе. Можетъ быть только променадъ дѣлаемъ напрасно.
— Если вамъ, батюшка, времени нѣтъ, вы бы вернулись, вѣжливо замѣтила низенькая старушка.
— Permetez, madame! Я хочу получить «вознагражденіе», вы также хотите и всякій изъ насъ хочетъ келькъ шозъ, потому что всѣ мы алчущіе и жаждущіе.
— Небось водки жаждешь? спросила высокая старуха.
— Jamais! Я выпиваю только съ горя, а у меня жена и дѣти.
— Ты бы и работалъ на жену и дѣтей, а не просилъ....
— Merçi, madame, за совѣтъ; вмѣстѣ съ тѣмъ дадите ли вы, кстати, и работы? — Какой тебѣ работы?
— Да хотя пригласите гувернеромъ къ вашимъ милымъ дѣточкамъ.
Старуха только сурово посмотрѣла на своего спутника и отошла отъ него. Процессія на нѣсколько минутъ остановилась; запыхавшись и едва переводя духъ отъ усталости, къ старушкамъ подбѣжала женщина среднихъ дѣтъ, въ темномъ ситцевомъ платьѣ, шерстяной кофточкѣ и кисейномъ платкѣ на головѣ.
— Здраствуйте, Лизавета Ивановна, поклонилась она полной старухѣ. Марьѣ Ѳедоровнѣ мое почтеніе.
— Что, разузнали? спросила ее Лизавета Ивановна
— Все разузнала. Страсть, какое состояніе оставилъ: 25 мильоновъ однѣхъ денегъ. И въ газетахъ такъ написано. Очень одобряютъ покойника, рапортовала женщина въ кофточкѣ.
— А какъ насчетъ бѣдныхъ?
— Будетъ раздача, безпремѣнно.
— Двадцать пять мильоновъ! Эка сила! Я бы иа одну Москву мильонъ пожертвовалъ, потому здѣсь алчущихъ и жаждущихъ множество... Ну, на другіе города пожертвовалъ бы но пяти сотъ тысячь, увлекалась кокарда.
— Смотри, неравно—всѣ раздашь,—самому не останется? улыбнулась старуха.
— Мнѣ останется: честное имя и награда тамъ,— и кокарда торжественно указала на небо.
— Однимъ честнымъ именемъ не проживешь, ѣсть захочешь.
— Рюмка водки и кусокъ хлѣба—вотъ все, что нужно благородному человѣку.
— На какое кладбище ихъ везутъ? спросила женщину низенькая старуха.
— Не на кладбище везутъ, а въ больницу. Тамъ въ стѣнѣ мѣста ужь готовы. Очень хорошія мѣста, даже зависть беретъ, отвѣчала женщина въ кофточкѣ.
— На эти мѣста-то зависть? спросила высокая старуха.
— Конечно, завидно. Насъ, бѣдныхъ, гдѣ нибудь, за чертой, въ общую яму свалятъ, сказала женщина .
— Лежать-то все равно, гдѣ бы ни пришлось. — Mesdames, en avant’en avant! командовалъ господинъ съ кокардой—замѣтивъ, что его спутницы, увлечонныя разговоромъ, далеко отстали отъ процессіи.
Дамы пошли скорѣе.
— Дядинька! Кавалеръ! приставала какая-то баба въ кацавейкѣ къ городовому. Скажи, сдѣлай милость, будутъ на поминъ души-то раздавать?...
— Колотушки въ спину; сколько угодно, даже хоть сейчасъ.
— За что такое?
— А за то___не лѣзьте.
— Значитъ только вамъ и пользоваться?
— Извѣстно. Намъ деньги платятъ, чтобъ вашу братью гонять
— Ишъ черти, жадные, вездѣ сорвать хотите. — Легче... легче... не ругайся, а то въ морду ткну, сказалъ городовой.
— Попробуй, ткни, я сама сдачи дамъ. Городовой посмотрѣлъ на бабу, здоровой видъ которой внушалъ вѣроятно нѣкоторое опасеніе, и замолчалъ.
Когда процессія приблизилась къ большому трехъэтажному дому и остановилась, чтобы дать возможность войти въ него духовенству, толпа также остановилась... Въ ней произошло движеніе... Каждый лѣзъ впередъ, самъ не зная, куда и зачѣмъ..
— Прочь!.. прочь!.. Куда лѣзете... кричали блюстителя порядка, работая руками и дреколіями, но толпа не расходилась.
— Раздачи сегодня не будетъ! прокричалъ начальническій голосъ.
— Раздачи не будетъ! раздачи не будетъ! пронеслось по толпѣ и замерло гдѣ-то, на концѣ улицы. Толпа поволновалась и стала, мало по малу, рѣдѣть.. Знакомые намъ старушки, женщина въ кофточкѣ и господинъ съ кокардой пошли обратно.
— Шутка-ли, семь верстъ даромъ пропутались, ворчала высокая старуха.
— Что-же дѣлать, Марья Ѳедоровна, не всякой день удача... Ну, завтра къ дому пойдемъ, тамъ ужь навѣрно будутъ раздавать, утѣшала ее женщина въ кофточкѣ.
— Къ какому дому?
Выставляются окошки,
Мчатъ міазмы надъ Москвой, И на крышахъ громко кошки Поднимаютъ страшный вой.
Къ кошкомъ льнутъ на всѣ манеры Съ воемъ страстные коты
И... глупцовъ влекутъ въ афферы, Съ лаской, разные скоты...
О.
Изъ записной книжки одного разсѣяннаго учонаго.
Вулканъ есть огнедышащая гора, состоящая изъ большихъ и малыхъ отверстій.
*
Ифигенія, дочь короля, принуждена была принести себя въ жертву, чтобы получить попутный вѣтеръ.
*
Лудовикъ Благочестивый раздѣлилъ свое царство и умеръ въ 840 году. Сдѣлалъ онъ это но слабости характера, а не съ дурною цѣлью.
*
р Охотникъ, съ кускомъ хлѣба въ карманѣ, отправился на охоту. Побродивши по лѣсу, онъ усталъ, проголодался, присѣлъ на срубленное дерево и все съѣлъ.
*
Слово „être“ представляетъ собою неопредѣленное наклоненіе отъ глагола „быть“.
Марія Стюартъ умертвила жену своего мужа.
Валентиніанъ III принудилъ свою вдову выйти за себя замужъ.
*
Цицеронъ имѣлъ привычку говорить рѣзче, нежели онъ на то былъ способенъ.
*
Не думайте, что Левингстонъ занимался только миссіонерствомъ. Онъ былъ также естествоиспытателемъ и врачемъ! Онъ оттого и умеръ.
*
23 февраля 1848 года разразилась въ Парижѣ знаменитая іюльская революція.
*
Солиманъ умеръ въ лагерѣ при Чигетѣ, я потому отказался отъ надежды завоевать австрійскую монархію.
*
Такъ кончается эта превосходная сценка и, глубоко растроганный, занавѣсъ падаетъ.
ДВА СЕРДЦА.
Я сегодня уѣзжаю
И притомъ весьма далеко:
Лишь два сердца будутъ—знаю— Обо мнѣ скорбѣть глубоко: Бѣлокурая Жаннета
Дня четыре плакать будетъ: Послѣ—бѣднаго поэта, Разумѣется, забудетъ; Пожалѣетъ меня больше Сердце Лейбы-кредитора:
Лейба плакать будетъ дольше И утѣшится не скоро...
N.
Алчущіе и Жаждущіе.
(Сценка).
Въ первыхъ числахъ мая, по одной изъ многолюдныхъ улицъ Москвы тянулась погребальная процессія съ высшимъ духовенствомъ во главѣ. Эта процессія обращала на себя общее вниманіе не столько пышной обстановкой, сколько почти небывалымъ явленіемъ: покрытые дорогими парчевыми покровами и убранные вѣнками живыхъ цвѣтовъ, медленно двигались одинъ за другимъ два гроба. Несшіе ихъ люди были совершенно скрыты подъ парчей и массой цвѣточныхъ гирляндъ, перевязанныхъ лентами. Такимъ образомъ казалось, что хранилища бренныхъ останковъ усопшихъ неслись какъ бы по воздуху.
Стройно и торжественно - грустно пѣли пѣвчіе, чинно и сановито шло духовенство, за гробами слѣдовали катафалки и длинная вереница экипажей, и наконецъ громадная толпа народа; по мѣрѣ того какъ процессія подвигалась впередъ, толпа увеличивалась. Москва—старушка любопытная, и хотя ей не въ диковинку «сцены тяжелыя»,—однако она рада поглазѣть при всякомъ удобномъ случаѣ, а здѣсь—и было на что поглазѣть. Оставимъ же, читатель, печальную процессію слѣдовать къ мѣсту вѣчнаго успокоенія и прислушаемся къ народному говору. Можетъ быть намъ удастся кое-что разузнать о покойномъ, котораго несутъ съ такимъ торжествомъ. Вотъ, но тротуару идутъ двѣ старухи: одна высокая, худая, въ темномъ салопѣ съ капюшономъ и черной «на кулисахъ» шляпкѣ. Лицо старухи суровое, выцвѣтшіе глаза смотрятъ строго. Другая старуха въ драповомъ пальто и чепцѣ, низенькая, полная; добродушное лицо ея выражаетъ умиленіе,—она безпрестанно крестится и испрашиваетъ у Бога царства небеснаго отошедшимъ въ вѣчность. Позади старухъ, опираясь на толстую, суковатую палку, идетъ человѣкъ среднихъ лѣтъ, съ красноватымъ лицомъ и тонко закрученными усами; на немъ коротенькое пальто, фуражка съ жолтымъ околышемъ и кокардой. По виду, костюму и манерѣ, субъектъ этотъ принадлежитъ къ числу просящихъ: «келькъ шозъ пуръ ла поврте».
— Такъ вы говорите, Марья Ѳедоровна, что онъ за границей померъ? спрашивала низенькая старуха у высокой.
— За границей, отвѣчала послѣдняя густымъ контральтовымъ голосомъ.
— То-то его хоронятъ въ двухъ гробахъ__Вѣрно за границей мода такая?
— Развѣ можно одного въ двухъ гробахъ? Въ другомъ дочь....
— Скажите! Сподобилъ Господь и отца и дочь вмѣстѣ! Удивительно! И полная старуха набожно перекрестилась.
— Ничего нѣтъ удивительнаго, вмѣшался господинъ въ жолтой фуражкѣ. Я зналъ семейство, гдѣ отецъ, мать и пять человѣкъ дѣтей отправились въ одинъ день къ праотцамъ.
Высокая старуха оглянулась и сказала рѣзко: «ври больше»!
— Ma foi... какъ честный челлэкъ! Однако что же мы, mesdames, теряемъ время и обувь? Надо бы узнать какой получимъ гонораръ за наше усердіе. Можетъ быть только променадъ дѣлаемъ напрасно.
— Если вамъ, батюшка, времени нѣтъ, вы бы вернулись, вѣжливо замѣтила низенькая старушка.
— Permetez, madame! Я хочу получить «вознагражденіе», вы также хотите и всякій изъ насъ хочетъ келькъ шозъ, потому что всѣ мы алчущіе и жаждущіе.
— Небось водки жаждешь? спросила высокая старуха.
— Jamais! Я выпиваю только съ горя, а у меня жена и дѣти.
— Ты бы и работалъ на жену и дѣтей, а не просилъ....
— Merçi, madame, за совѣтъ; вмѣстѣ съ тѣмъ дадите ли вы, кстати, и работы? — Какой тебѣ работы?
— Да хотя пригласите гувернеромъ къ вашимъ милымъ дѣточкамъ.
Старуха только сурово посмотрѣла на своего спутника и отошла отъ него. Процессія на нѣсколько минутъ остановилась; запыхавшись и едва переводя духъ отъ усталости, къ старушкамъ подбѣжала женщина среднихъ дѣтъ, въ темномъ ситцевомъ платьѣ, шерстяной кофточкѣ и кисейномъ платкѣ на головѣ.
— Здраствуйте, Лизавета Ивановна, поклонилась она полной старухѣ. Марьѣ Ѳедоровнѣ мое почтеніе.
— Что, разузнали? спросила ее Лизавета Ивановна
— Все разузнала. Страсть, какое состояніе оставилъ: 25 мильоновъ однѣхъ денегъ. И въ газетахъ такъ написано. Очень одобряютъ покойника, рапортовала женщина въ кофточкѣ.
— А какъ насчетъ бѣдныхъ?
— Будетъ раздача, безпремѣнно.
— Двадцать пять мильоновъ! Эка сила! Я бы иа одну Москву мильонъ пожертвовалъ, потому здѣсь алчущихъ и жаждущихъ множество... Ну, на другіе города пожертвовалъ бы но пяти сотъ тысячь, увлекалась кокарда.
— Смотри, неравно—всѣ раздашь,—самому не останется? улыбнулась старуха.
— Мнѣ останется: честное имя и награда тамъ,— и кокарда торжественно указала на небо.
— Однимъ честнымъ именемъ не проживешь, ѣсть захочешь.
— Рюмка водки и кусокъ хлѣба—вотъ все, что нужно благородному человѣку.
— На какое кладбище ихъ везутъ? спросила женщину низенькая старуха.
— Не на кладбище везутъ, а въ больницу. Тамъ въ стѣнѣ мѣста ужь готовы. Очень хорошія мѣста, даже зависть беретъ, отвѣчала женщина въ кофточкѣ.
— На эти мѣста-то зависть? спросила высокая старуха.
— Конечно, завидно. Насъ, бѣдныхъ, гдѣ нибудь, за чертой, въ общую яму свалятъ, сказала женщина .
— Лежать-то все равно, гдѣ бы ни пришлось. — Mesdames, en avant’en avant! командовалъ господинъ съ кокардой—замѣтивъ, что его спутницы, увлечонныя разговоромъ, далеко отстали отъ процессіи.
Дамы пошли скорѣе.
— Дядинька! Кавалеръ! приставала какая-то баба въ кацавейкѣ къ городовому. Скажи, сдѣлай милость, будутъ на поминъ души-то раздавать?...
— Колотушки въ спину; сколько угодно, даже хоть сейчасъ.
— За что такое?
— А за то___не лѣзьте.
— Значитъ только вамъ и пользоваться?
— Извѣстно. Намъ деньги платятъ, чтобъ вашу братью гонять
— Ишъ черти, жадные, вездѣ сорвать хотите. — Легче... легче... не ругайся, а то въ морду ткну, сказалъ городовой.
— Попробуй, ткни, я сама сдачи дамъ. Городовой посмотрѣлъ на бабу, здоровой видъ которой внушалъ вѣроятно нѣкоторое опасеніе, и замолчалъ.
Когда процессія приблизилась къ большому трехъэтажному дому и остановилась, чтобы дать возможность войти въ него духовенству, толпа также остановилась... Въ ней произошло движеніе... Каждый лѣзъ впередъ, самъ не зная, куда и зачѣмъ..
— Прочь!.. прочь!.. Куда лѣзете... кричали блюстителя порядка, работая руками и дреколіями, но толпа не расходилась.
— Раздачи сегодня не будетъ! прокричалъ начальническій голосъ.
— Раздачи не будетъ! раздачи не будетъ! пронеслось по толпѣ и замерло гдѣ-то, на концѣ улицы. Толпа поволновалась и стала, мало по малу, рѣдѣть.. Знакомые намъ старушки, женщина въ кофточкѣ и господинъ съ кокардой пошли обратно.
— Шутка-ли, семь верстъ даромъ пропутались, ворчала высокая старуха.
— Что-же дѣлать, Марья Ѳедоровна, не всякой день удача... Ну, завтра къ дому пойдемъ, тамъ ужь навѣрно будутъ раздавать, утѣшала ее женщина въ кофточкѣ.
— Къ какому дому?