Шпіонъ.
И. Симаковъ.
туда, на сторону садовъ, повторяя на всѣ лады его имя. И если долго не возвращается парнишка, привлекаютъ къ поискамъ казаковъ съ мельницы
— Дяинька! Антипка Мисинъ утопъ!
— Мабутъ не утопъ, а вовси убегъ куды!—солидно заявляетъ бравый урядникъ изъ гвардейцевъ, снимая штаны.
— Куды жъ убегъ, почитай полдня нема.
— Этта который парнишка?—спрашиваетъ гвардеецъ.
— Курносай, Мисинъ, што за старой станицей живутъ. Ишто въ ихъ лѣтось курень сгорѣлъ! Бабка его Миколаевна...
— Какой изъ себѣ? Рыжый былъ?— Продолжалъ разспросы гвардеецъ.
— Не, канапатай тольки. Махонькай, вотъ кубыть съ Тюрморѣзовымъ одногодки!
Гвардеецъ измѣряетъ взглядомъ маленькаго Тюрморѣзова и, заткнувъ пальцемъ ноздрю, шумно сморкается на песокъ. Потомъ бросаетъ не то по адресу Тюрморѣзова, не то утонувшаго:
— Соплякъ вшивый! А ишшо казакъ...
И лѣзетъ въ воду.
Черезъ минуту съ мельницы приносятъ длинный и широкій бредень и казаки начинаютъ ходить съ нимъ по рѣкѣ, снизу вверхъ по теченію. Они
бубнятъ н переругиваются, каждый старается по-своему наладить дѣло, а казачата вьются подъ ногами, путаясь въ бреднѣ и больше мѣшаютъ своимъ гамомъ и суетней.
Гвардеецъ держитъ конецъ бредня на глубокомъ мѣстѣ рѣки, такъ что временами бредетъ вплавь, окунаясь въ воду, и когда ноги его снова касаются дна, онъ откидывая голову вверхъ, тщетно силится убрать свои длинные волосы, нависшіе на глаза.
— Куды прешь, раззява!—кричатъ ему съ другого конца бредня.
— Чаво лаисся! Ни хрѣна не видна а—ап...—и гвардеецъ, снова попавъ въ глубокое мѣсто, скрывается подъ водой.
На той сторонѣ, изъ садовъ высыпаютъ казачки и принимаются обсуждать случившееся. Кое-кто голоситъ.
— За што, спрашивается, загубилъ жисть рибятенакъ!
— И-ихъ, болѣзиай мой! Чай батька у поли теперичка...
—- И-и! Бяды съ ими, да и тольки! Мой та живъ ли? Митькя! Ми-ить-кяа!—кричитъ она черезъ рѣку и голосъ ея пропадаетъ въ общемъ гомонѣ; невзирая на это, она продолжаетъ свое. Глаза мгновенно становятся влажными, теперь она почему-то увѣрена, что утонулъ ея Митька. Надрываясь, она кричитъ еще громче: — Ми-й-ить-кя-а-а-а!
— Чаво табѣ?—спрашиваетъ Митька, появляясь изъ-подъ локтя матери.
Недавняя тревога переходитъ въ гнѣвъ и она обрушивается на Митьку. угощая его подзатыльникомъ.
— Ишь, паршивецъ, пужаетъ тольки. Иди, табѣ говорю, на садъ, ни окусывайси!
Звонкая оплеуха, и къ общему гаму присоединяется еще ревъ Митьки.
А тамъ все продолжаются поиски. Гвардеецъ забылъ о томъ, что давно прошло время полдничать, что хочется ѣсть, онъ тянулъ бредень, не зная усталости.
И поиски приходили къ неожиданному концу.
На берегу появлялся Антипка Мисинъ цѣлымъ и невредимымъ. Невозмутимо ковыряя въ носу, онъ спрашивалъ казачатъ.
— Чаво-сь ищуть?
— Ги-ги-ги! Антипка живый! Ги-ги! — Дяинька, брось! Антипка тутычки!
Трехэтажно выругавшись, гвардеецъ лѣзетъ изъ воды и одѣвается. Его широкое, съ чуть выдающимися скулами, лицо расплывается въ недоумѣнную улыбку, съ одной стороны онъ доволенъ, что казацкая душа не загублена, съ другой—жаль даромъ потраченныхъ силъ.
— Што жа ты свиненакъ, штуковины отколупываешь! Драть надо,