хотя за большими, незавѣшенными окнами былъ совершенно ясный, солнечный день, еще не собиравшійся переходить въ сумерки. И этотъ двойной свѣтъ какъ-то очень подходилъ къ бѣлымъ платьямъ дамъ, мужскимъ рубашкамъ, хрусталю на столѣ и особенно къ самой молодой, которая казалось и выше и импозантнѣе всѣхъ окружающихъ. Варвара Петровна была спокойно-задумчива и увѣренно-ласкова. Казалось, съ такою женщиной проживешь какъ за каменной стѣной. Она будто прочла мои мысли, потому что, слегка прищуривъ свои свѣтлые на выкатѣ глаза и чутьчуть приподнявъ надъ столомъ топазовый бокалъ, сказала въ полъ-голоса, словно обращаясь ко мнѣ одному:
— Выпьемъ за счастье Олега! Я тѣмъ увѣреннѣе предлагаю этотъ тостъ, что почти не сомнѣваюсь въ его исполненіи.
Хотя эти слова были сказаны не тихо, но какъ-то въ общемъ разговорѣ дошли только до того, къ кому были обращены.
— А я въ этомъ увѣренъ еще болѣе, чѣмъ вы, вѣроятно, — отвѣтилъ я и также приподнялъ свой бокалъ, такъ что вышло вродѣ какого-то тайнаго уговора.
Конечно, послѣ этого дня Олегъ снова пропалъ, и я его не видѣлъ около полугода. Въ слѣдующій свой визитъ онъ прежде всего объявилъ мнѣ, что ѣдетъ въ Египетъ.
— Что же, — спрашиваю, — это бу
детъ запоздавшая свадебная поѣздка? Недурно. Въ это время года тамъ, вѣроятно, очень хорошо. Только теперь поѣздки въ Египетъ сдѣлались довольно обычными. Если ты думаешь, что поступаешь оригинально, то эта оригинальность тоже нѣсколько запоздавшая.
— Ахъ, я совсѣмъ не думаю, оригинально это или нѣтъ! — отвѣтилъ Олегъ раздраженно.
— Что же, тебѣ это самому пришло въ голову, или Варвара Петровна посовѣтовала?
— Варвара Петровна мнѣ ничего не могла совѣтовать, во-первыхъ, потому, что я ѣду туда одинъ.
— Какъ одинъ? Что же твоя жена — не ѣдетъ?
— Да я то и ѣду съ тою цѣлью, чтобъ быть одному.
— Ну, знаешь, поссориться съ Варварой Петровной, это нужно имѣть большое искусство!
— Да, да! Я самъ такъ думалъ, и оказывается — она, какъ и всѣ... Вѣдь что она мнѣ сказала, ты представь только, что она мнѣ сказала!
— Что же она могла тебѣ сказать? Я увѣренъ, что Варвара Петровна никакой глупости не скажетъ. А что она сказала какую-нибудь правду, на которую ты обидѣлся, это можетъ быть. Только знаешь что: обижаться на твою жену — это просто не умно.
— Я говорилъ совершенно то же самое до вчерашняго дня; и, навѣрное, всѣ будутъ говорить, что я — фантазеръ и ищу невозможнаго. Но я такъ не могу, понимаешь, не могу!
— Объясни мнѣ, ради Бога, чего ты не можешь, и чѣмъ тебя такъ возмутила Варвара Петровна?
— Она сказала: «завтра будетъ хорошая погода».
— Что такое?
— Завтра будетъ хорошая погода. Я съ удивленіемъ взглянулъ на Олега, думая — не сошелъ ли мой другъ съ ума. «Уловивъ этотъ взглядъ, онъ быстро отвѣтилъ:
— Ты не думай, что я сошелъ съ ума, нѣтъ, нѣтъ... Если ты все узнаешь, ты даже не скажешь, что я слишкомъ чувствителенъ или подозрителенъ и поймешь, почему я уѣзжаю въ Египетъ, а можетъ быть и еще дальше навсегда. Ты самъ знаешь лучше меня, какая женщина Варвара Петровна; но что мнѣ было въ ней всего цѣннѣе, это ея небанальность...
Конечно, я полюбилъ ее не за это, она мнѣ просто понравилась, но потомъ меня восхищало больше всего
Витязь.
С. Коненковъ.
— Выпьемъ за счастье Олега! Я тѣмъ увѣреннѣе предлагаю этотъ тостъ, что почти не сомнѣваюсь въ его исполненіи.
Хотя эти слова были сказаны не тихо, но какъ-то въ общемъ разговорѣ дошли только до того, къ кому были обращены.
— А я въ этомъ увѣренъ еще болѣе, чѣмъ вы, вѣроятно, — отвѣтилъ я и также приподнялъ свой бокалъ, такъ что вышло вродѣ какого-то тайнаго уговора.
Конечно, послѣ этого дня Олегъ снова пропалъ, и я его не видѣлъ около полугода. Въ слѣдующій свой визитъ онъ прежде всего объявилъ мнѣ, что ѣдетъ въ Египетъ.
— Что же, — спрашиваю, — это бу
детъ запоздавшая свадебная поѣздка? Недурно. Въ это время года тамъ, вѣроятно, очень хорошо. Только теперь поѣздки въ Египетъ сдѣлались довольно обычными. Если ты думаешь, что поступаешь оригинально, то эта оригинальность тоже нѣсколько запоздавшая.
— Ахъ, я совсѣмъ не думаю, оригинально это или нѣтъ! — отвѣтилъ Олегъ раздраженно.
— Что же, тебѣ это самому пришло въ голову, или Варвара Петровна посовѣтовала?
— Варвара Петровна мнѣ ничего не могла совѣтовать, во-первыхъ, потому, что я ѣду туда одинъ.
— Какъ одинъ? Что же твоя жена — не ѣдетъ?
— Да я то и ѣду съ тою цѣлью, чтобъ быть одному.
— Ну, знаешь, поссориться съ Варварой Петровной, это нужно имѣть большое искусство!
— Да, да! Я самъ такъ думалъ, и оказывается — она, какъ и всѣ... Вѣдь что она мнѣ сказала, ты представь только, что она мнѣ сказала!
— Что же она могла тебѣ сказать? Я увѣренъ, что Варвара Петровна никакой глупости не скажетъ. А что она сказала какую-нибудь правду, на которую ты обидѣлся, это можетъ быть. Только знаешь что: обижаться на твою жену — это просто не умно.
— Я говорилъ совершенно то же самое до вчерашняго дня; и, навѣрное, всѣ будутъ говорить, что я — фантазеръ и ищу невозможнаго. Но я такъ не могу, понимаешь, не могу!
— Объясни мнѣ, ради Бога, чего ты не можешь, и чѣмъ тебя такъ возмутила Варвара Петровна?
— Она сказала: «завтра будетъ хорошая погода».
— Что такое?
— Завтра будетъ хорошая погода. Я съ удивленіемъ взглянулъ на Олега, думая — не сошелъ ли мой другъ съ ума. «Уловивъ этотъ взглядъ, онъ быстро отвѣтилъ:
— Ты не думай, что я сошелъ съ ума, нѣтъ, нѣтъ... Если ты все узнаешь, ты даже не скажешь, что я слишкомъ чувствителенъ или подозрителенъ и поймешь, почему я уѣзжаю въ Египетъ, а можетъ быть и еще дальше навсегда. Ты самъ знаешь лучше меня, какая женщина Варвара Петровна; но что мнѣ было въ ней всего цѣннѣе, это ея небанальность...
Конечно, я полюбилъ ее не за это, она мнѣ просто понравилась, но потомъ меня восхищало больше всего
Витязь.
С. Коненковъ.