лоднымъ, испытующимъ взглядомъ, не моргая смотрѣлъ на стоявшаго передъ нимъ корнета, подошелъ къ столу и сѣлъ. Острые глаза его постепенно потеряли непріятный сѣрый блескъ, по губамъ, едва замѣтно, скользнула улыбка.
— Садись, Павелъ!
Офицеръ смущенно оглядѣлся, нерѣшительно подошелъ къ походной кровати и, такъ какъ въ палаткѣ другого подходящаго мѣста не было, осторожно усѣлся на краю ея.
— Ты не стѣсняйся, пожалуйста, кури — хочешь вина, вонъ тамъ въ углу мадера, выпей, согрѣйся.
— Нѣтъ спасибо, папа, не хочется, — немного оправившись, сконфуженно отвѣтилъ офицеръ, сейчасъ же вынулъ портсигаръ и закурилъ.
Онъ все еще не могъ привыкнуть къ этимъ быстрымъ переходамъ отъ офиціальныхъ отношеній къ родственнымъ. Казалось, генералъ понималъ это, — онъ внимательно занялся разглядываніемъ карты, нарочно давая сыну время оправиться. Прождавъ такъ нѣсколько минутъ, командиръ поднялъ голову, весело улыбнулся и спросилъ:
— Что братъ — усталъ?
И отъ этой улыбки энергичное, загорѣлое лицо его стало вдругъ такимъ милымъ, теплымъ, что у Павла еще не растаявшая во рту горечь обиды смѣнилась другой, сладкой волнующей горечью.
— Ужасно, папочка! Главное адски натеръ себѣ ногу!
— А ты впредь не франти, носи сапоги мягкіе, походные, а не пружины.
Павелъ уже почувствовалъ, что отъ этихъ ласковыхъ словъ боль какъ будто прошла, съ восхищеніемъ посмотрѣлъ на генерала и радостно улыбался. Ужасно хотѣлось сказать отцу, какъ онъ его любитъ и что очень хочетъ спасти его отъ смерти, а потомъ умереть, — но не рѣшался, боясь что выйдетъ глупо. Эта трогательная картина часто приходила ему на умъ еще въ корпусѣ и онъ любилъ ночью, когда въ дортуарахъ холодныхъ и глухихъ все стихало, лежа съ открытыми глазами въ постели, мечтать и рисовать себѣ сцены боя, кавалерійскую атаку, отца, скачущаго впереди полка, окруженнаго со всѣхъ сторонъ непріятелемъ; утомленный генералъ бьется, бьется, но силы ему измѣняютъ... Ужъ смерть близка, вдругъ, страшные удары сабель смертоносно лязгаютъ по каскамъ враговъ, одни валятся, другіе бѣгутъ въ ужасѣ и рядомъ съ восхищеннымъ отцомъ выростаетъ фигура безумнаго смѣльчака. Генералъ растроганно хватаетъ руку отважнаго героя, но послѣдній тихо стонетъ и умирая скользитъ изъ сѣдла на землю — каска дребезжа отлетаетъ въ сторону и генералъ узнаетъ — сына.
— Вотъ возьми! — Павелъ удивленно протеръ глаза, онъ уже засыпалъ.
— Письмо тебѣ отъ матери.
Генералъ протянулъ сыну продолговатый бѣлый конвертъ съ благотворительной маркой. Павелъ быстро вскочилъ и порывисто схватилъ письмо. Хотѣлось поцѣловать дорогую знакомую бумагу съ тонкими, мелкими строчками, но сейчасъ же смутился, вспомнивъ что онъ офицеръ на передовыхъ позиціяхъ въ палаткѣ генерала, небрежно погладилъ подъ носомъ губу, умышленно медленно закурилъ папироску и развернулъ листъ.
Когда корнетъ кончилъ, читать на рѣсницахъ его блестѣли слезы и руки дрожали. Чтобы скрыть свое волненіе, онъ отвернулся лицомъ въ уголъ, прислонился къ парусиновой стѣнѣ, зажмурилъ глаза и сталъ думать о матери и сестрѣ, томящихся и волнующихся въ Петроградѣ на Сергіевской. — Павелъ! — позвалъ генералъ.
Корнетъ не тронулся.
Смуровъ поднялъ голову, пристально всмотрѣлся въ лицо сыну, тихо свистнулъ и улыбнулся. Корнетъ спалъ.
Генералъ осторожно, стараясь не нашумѣть, всталъ, на цыпочкахъ подошелъ къ сыну, лѣвой рукой обхватилъ его спину, правую подложилъ подъ голову и, слегка приподнявъ, бережно, какъ ребенка, опустилъ его на кровать.
Вернувшись къ столу, генералъ занялся было картой, но вскорѣ мысли его перескочили къ только что полу
Краковъ.