— Это я, Полиночка, не бойся: — прошептали ей на ухо.
Остатокъ сознанія заставилъ ее вскочить, но, пошатнувшись, она упала въ чьи-то желѣзныя руки.
— Пустите меня, — сказала она черезъ минуту умоляюще, и ей казалось, что все это — только страшный сонъ.
— Ты, — сказали вдругъ у самаго ея уха: — я для тебя сотняги не пожалѣю.
Она не поняла смысла словъ и повторила со смѣшкомъ: — Сотняга...
И опять на секунду, какъ луна сквозь тучи, пробилась стальной струйкой холодная мысль сознанія... Она уперлась обѣими руками въ чей-то мясистый и щетинистый подбородокъ, но ее крѣпко держали, и, ослабѣвъ, она почувствовала, какъ двѣ мокрыя, отвислыя губы приникли къ ея губамъ... Въ ту же секунду постучали въ окно со двора, и на морозномъ фонѣ обозначился чей-то силуэтъ.
— Сенечка, — пропищалъ женскій голосъ: — на кого ты меня бросилъ.
— Дуры, — проскрежеталъ Лихаревъ: — дуры...
Полина услыхала звонъ разбитаго стекла и морозный воздухъ коснулся ея лида.
— Мерзавки, — крикнулъ Лихаревъ въ бѣшенствѣ и подбѣжалъ къ окну.
— Сенечка, — сказалъ женскій голосъ: — это Лизавета, ревнуетъ она тебя очень.
— Ну, погодите же, — крикнулъ Лихаревъ и, захлебнувшись отъ пѣны бѣшенства, пробѣжалъ по темнымъ комнатамъ и выбѣжалъ, какъ былъ, во дворъ.
IV.
Желтый краешекъ луны, какъ апельсинный ломтикъ, выглядывалъ изъ-за лохматыхъ тучъ, и, выбѣжавъ во дворъ, Лихаревъ остановился, оглядываясь...
— Сенечка, — пискнулъ изъ-за угла тонкій голосъ: — я здѣсь.
Онъ бросился къ темному амбару, но тамъ никого не было, и онъ больно ушибъ себѣ руку о желѣзный замокъ.
— Ай, дѣвки, — крикнулъ онъ, задыхаясь: — покаетесь.
— Здѣсь мы, здѣсь мы, — отвѣтили разомъ два голоса, и двѣ тѣни метнулись черезъ дворъ.
Задыхаясь, онъ побѣжалъ за ними. Зеленыя и синія пятна лежали на снѣгу. За заборомъ скулила собака и лязгала цѣпью...
— Убью, — прохрипѣлъ онъ, добѣжавъ до стѣны.
— Магду, Магду лови, — пискнули изъ-за угла: — она въ баню забѣжала.
Онъ рванулъ низенькую дверь и вбѣжалъ внутрь. На него пахнуло тепломъ, сыростью и запахомъ прѣлаго листа. Здѣсь было темно, и онъ наощупь добрелъ до лѣсенки и крикнулъ торжествующе:
— Теперь не уйдешь.
Никто не отозвался ему и слова мягко потонули въ тепломъ и сыромъ воздухѣ. Онъ нашелъ спички и зажегъ три разомъ. Онѣ вспыхнули, какъ маленькій факелъ, и онъ увидѣлъ отсырѣвшія, блестящія стѣны, на которыхъ повисла влага бисеромъ. Никого не было.
— Ахъ, мерзкія, — крикнулъ онъ и побѣжалъ къ выходу.
Онъ толкнулъ дверь ногой, но она не подалась, и только снаружи звякнулъ засовъ.
— Лизка, Магда, — закричалъ онъ и попробовалъ выдавить дверь, но только жалобно лязгалъ снаружи засовъ и никто не отзывался. Онъ принялся стучать въ дверь ногами и кулаками, удары его гулко отдавались въ звенящей тишинѣ, но снаружи все точно умерло...
— Вы, — закричалъ онъ вновь хрипло: — пустите, слышите!..
И, обезсилѣвъ, заметался, разрывая на себѣ душившій воротникъ. Три спички оставались въ коробкѣ и онъ зажегъ ихъ, одну за другой, разгоняя мигающимъ, минутнымъ пламенемъ черный мракъ и обжигая пальцы... Но темнота вслѣдъ затѣмъ сомкнулась еще гуще, и только узкое пятнышко падало сквозь замочную скважину на полъ, какъ зеленая горошина.
Онъ ослабѣлъ и сталъ на колѣни. — Магдочка, — сказалъ онъ тихо: — Лизокъ, милыя, выпустите...
Ему никто не отвѣтилъ. Темнота и сырость душили его и, задыхаясь, онъ легъ на сырой и холодный полъ. Морозный воздухъ доходилъ изъ-подъ двери. Кровь звенѣла въ его ушахъ, и алмазный звѣздный крестъ, покачиваясь ровно и сверкая, виталъ передъ его глазами.
— Вы, сволочи! — закричалъ онъ вдругъ пронзительно и окровавленными руками схватилъ себя за щеки.
V.
Полина, всхлипывая во снѣ, спала на широкой Марѳиной постели, а сама Марѳа храпѣла за стѣной — въ
богатырскомъ и пьяномъ снѣ. За окномъ уже чуть посвѣтлѣло.
Закутавшись въ шубу, стояла Магда у дверей стеклянной веранды.
— Давно не стучалъ, — сказала Лизавета изъ угла и недобро сверкнули темные ея глаза. — Ну, будетъ теперь память за все.
— Заснулъ онъ тамъ, навѣрно, — сказала Магда и повела зябко плечами. — Никакъ плачетъ кто-то: — добавила она вдругъ испуганно и побѣжала въ спальню.
Полина сидѣла на постели, съ оскаленными зубами и дрожала судорожной дрожью.
— Кто это? — спросила она и всхлипнула.
— Это я, Полиночка, Магда, не бойся.
— Гдѣ я? Мнѣ домой надо.
— Подожди до утра. Скажешь, заночевала.
Полина провела блѣдными руками по застывшему лицу. — Что же это?
— Не бойся, — сказала Магда и сѣла на край постели: — онъ тебя вчера наливкой споилъ, а мы его за это въ баню заперли. Пусть посидитъ до утра.
— Боже мой, — прошептала Полина. — Насъ онъ вѣдь тоже споилъ, — сказала Магда тускло и равнодушно. Подперла щеку и задумалась.
— Выпустите его, — сказала Полина умоляюще: — старый онъ вѣдь.
Магда поднялась и постояла въ раздумьи, потомъ вышла, изъ комнаты.
— Я Лихарева выпускать иду, — сказала она Лизаветѣ, сидѣвшей на окнѣ: — будетъ съ него. Пойдемъ.
Онѣ вышли во дворъ. Снѣгъ хрустѣлъ подъ ногами. Магда отодвинула осторожно засовъ и отскочила. Но никто не выбѣжалъ изъ растворившихся дверей и только легкій паръ стлался по низу.
— Спитъ, навѣрно, — сказала Лизавета и подошла къ дверямъ. — Магдочка, ай!.. — закричала она вдругъ пронзительно и закрыла лицо руками: — что же это?..
На порогѣ, раскинувъ окровавленныя руки, лежалъ Лихаревъ и выкатившимися глазами смотрѣлъ на поблѣднѣвшее небо и на разорванныя, меркнувшія цѣпи звѣздъ. Темная кровь застыла у его рта черными сгустками и сѣдые, вьющіеся волосы были видны сквозь разорванную рубашку на громадной груди.
Вл. Лидинъ.