летовый, но они принимали мои вопросы за шутку и едва отвѣчали на нихъ... Я удостовѣрился, что мое зрѣніе, такъ же, какъ и моего брата, отличалось отъ зрѣнія остальныхъ людей, и что искуствен
ное освѣщеніе производило для насъ въ цвѣтахъ такія измѣненія, какихъ не замѣчали другія лица».
«Я замѣтилъ эту особенность за два года до начала гвоихъ изслѣдованій по этому предмету, когда я озаботился воспользоваться, для помощи себѣ, знаніями одного пріятеля, большаго знатока теоріи цвѣтовъ, ихъ названій и состава. Я началъ свои наблюденія съ солнечнаго спектра. Всѣ различали въ немъ шесть цвѣтовъ: красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой и пурпуровый, который Ньютонъ разъединилъ на два цвѣта, синій и фіолето
вый. А я—увы!—различалъ въ спектрѣ не больше какъ два или, много, три цвѣта: желтый, голубой и пурпуровый. Часть спектра, которую называютъ красной, мнѣ представлялась, какъ тѣнь или отсутствіе свѣта. Желтый, оранжевый и зеленый—для меня одинъ и тотъ же цвѣтъ (желтый), но разной силы. Часть спектра, гдѣ
зеленый соприкасается съ голубымъ, представляетъ для меня поразительный контрастъ и рѣзкое различіе отъ другихъ».
Не продолжаемъ выписокъ изъ этого замѣчательнаго мемуара, въ которомъ Дальтонъ съ большою точностью опредѣлилъ недо
статки своего цвѣтоощущенія, хотя и при помощи человѣка, обла
давшаго нормальнымъ зрѣніемъ. Примѣру Дальтона послѣдовали другіе, имѣвшіе, подобно ему, неполное цвѣтоощущеніе, и мало-по
малу обнаружилось, что неспособность различать цвѣта весьма распространена, хотя, впрочемъ, статистическія свѣдѣнія этого рода и въ наше время еще недостаточны, чтобы возможно сказать, какъ велико вообще процентное содержаніе людей съ названнымъ
недостаткомъ зрѣнія относительно людей, обладающихъ нормальнымъ зрѣніемъ.
Тридцать слишкомъ лѣтъ тому назадъ, появилось сочиненіе извѣстнаго англійскаго политическаго дѣятеля, Гладстона, который, послѣ долговременнаго изученія произведеній Гомера, обратилъ осо
бенное вниманіе на бѣдность древнегреческаго языка въ отношеніи номенклатуры цвѣтовъ. Въ 1878 г. онъ снова писалъ объ этомъ предметѣ, и его трудъ былъ переведенъ на нѣмецкій языкъ, на ко
торомъ уже въ ту пору было нѣсколько сочиненій, обсуждавшихъ какъ этотъ вопросъ, такъ и другіе, болѣе общіе, касающіеся по
степеннаго развитія физіологическихъ ощущеній и выраженія ихъ
словами. Таковы сочиненія Лазаря Гейгера и Гуго Магнуса. По
ное освѣщеніе производило для насъ въ цвѣтахъ такія измѣненія, какихъ не замѣчали другія лица».
«Я замѣтилъ эту особенность за два года до начала гвоихъ изслѣдованій по этому предмету, когда я озаботился воспользоваться, для помощи себѣ, знаніями одного пріятеля, большаго знатока теоріи цвѣтовъ, ихъ названій и состава. Я началъ свои наблюденія съ солнечнаго спектра. Всѣ различали въ немъ шесть цвѣтовъ: красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой и пурпуровый, который Ньютонъ разъединилъ на два цвѣта, синій и фіолето
вый. А я—увы!—различалъ въ спектрѣ не больше какъ два или, много, три цвѣта: желтый, голубой и пурпуровый. Часть спектра, которую называютъ красной, мнѣ представлялась, какъ тѣнь или отсутствіе свѣта. Желтый, оранжевый и зеленый—для меня одинъ и тотъ же цвѣтъ (желтый), но разной силы. Часть спектра, гдѣ
зеленый соприкасается съ голубымъ, представляетъ для меня поразительный контрастъ и рѣзкое различіе отъ другихъ».
Не продолжаемъ выписокъ изъ этого замѣчательнаго мемуара, въ которомъ Дальтонъ съ большою точностью опредѣлилъ недо
статки своего цвѣтоощущенія, хотя и при помощи человѣка, обла
давшаго нормальнымъ зрѣніемъ. Примѣру Дальтона послѣдовали другіе, имѣвшіе, подобно ему, неполное цвѣтоощущеніе, и мало-по
малу обнаружилось, что неспособность различать цвѣта весьма распространена, хотя, впрочемъ, статистическія свѣдѣнія этого рода и въ наше время еще недостаточны, чтобы возможно сказать, какъ велико вообще процентное содержаніе людей съ названнымъ
недостаткомъ зрѣнія относительно людей, обладающихъ нормальнымъ зрѣніемъ.
Тридцать слишкомъ лѣтъ тому назадъ, появилось сочиненіе извѣстнаго англійскаго политическаго дѣятеля, Гладстона, который, послѣ долговременнаго изученія произведеній Гомера, обратилъ осо
бенное вниманіе на бѣдность древнегреческаго языка въ отношеніи номенклатуры цвѣтовъ. Въ 1878 г. онъ снова писалъ объ этомъ предметѣ, и его трудъ былъ переведенъ на нѣмецкій языкъ, на ко
торомъ уже въ ту пору было нѣсколько сочиненій, обсуждавшихъ какъ этотъ вопросъ, такъ и другіе, болѣе общіе, касающіеся по
степеннаго развитія физіологическихъ ощущеній и выраженія ихъ
словами. Таковы сочиненія Лазаря Гейгера и Гуго Магнуса. По