ПОЛЕВАЯ СТРАДА
Северо-двинское губземуправление выработало анкету для агрономов, содержащую свыше 80.000 вопросов; каждый агроном губернии получил по сотне таких анкет. (Кр. № 116)
Рисунок Н. Радлова
Не пахнет сеном над лугами... Чтеньем душу веселя,
Бабы с граблями рядами Ходят, списки шевеля.
ВЫСОЧАЙШИЙ БРОДЯЖКА
Румынский принц Кароль обратился к итальянскому правительству с прось ой разрешить ему пробыть некоторое время на Ривьере.
Принцу бедному на двери Показали лорды-звери;
Ах, нельзя ль, по крайней мере,
Стать хоть на Ривьере? Но в ответ грохочет Дуче:
И не суйся, парень, лучше,
Мы привышней лордов к буче:
Выставим—покруче!! “
К Марианне принц стремится: „Мной намечена, де, Ницца , Но в ответ девица-сице:
„Просим прочь катиться!!
Принцев мозг — во власти мрака: „Чепуховинка, однако — Беспризорен, как собака;
Дернуть, что ль, в Монако? Дернул. Сунулся. И — на-ка: Не пущают и в Монако!
„Ты, мол, бука! Ты, мол, бяка!“... Ну и жисть, однако!!!
В. Князев
ТУРИСТКА
Молодые туристы Орешков и Сахаров оторвались, наконец, от железной дороги и зашагали по проселочным колдыбоинам, забираясь все глубже и глубже в нутро страны родной.
Полдневали они в деревне Егоршино. Сидели в избе, полной мух, и пили холодное, с погребного снега молоко.
— Теперь, товарищи крестьяне, не то, что в прежнее время! — говорил Орешков, раздавая мужикам книжки о многополье, о вреде алкоголя и прочих превосходных вещах. — В сесесер все больше и больше развивается туризм, городской народ интересуется деревней в общем и целом... А вот деревня...
~ — Уж, известно! — вздохнул какой-то коричневый мужик. — Живем мы, как мухи: дале избы не летаем.
— Неужели у вас есть, кто и в уездном своем городе не бывал? — спросил Сахаров, вылавливая упавшую в молоко муху.
— Эка, городе? — сказал кто-то. — Рази, что в солдатах когда. А то ют далее межи и не ходим. Не то в город, в село вон ездим, когда крестимся, венчаемся, да как помрешь на погост свезут...
— Не все так, — закрякала с пол тей простоволосая бабка. — Не все т к. Есть и хожалый народ. Я вон всюю Расею всходила. Аж и теперь ноги гудут.
— Истинная правда! — поддержали бабку. —Уж, она столько исходила. Уж, прямо вдоль и поперек.
— И в других губерниях была? — сказал Орешков, развернув маршрутную карту, испещренную карандашными заметками.
— У-y, милые! Еще как! И в Вологодской губернии была, и Киевской и Черниговской, и Новогородской и Перьменской...
— И Пермской?! — удивленно воскликнули Сахаров и Орешков. — Да, ведь, это от вас километров тысяча будет?
— Не знаю, милые. Насчет чего не знаю, то не совру. А только пермянский народ помню. Еще поговорка про них складена— пермски солены уши. И в Вятской была. Эти вячки народ хватский — семеро одного не боятся.
— И все, бабка, пешком? — поражались молодые туристы. — А то как же! Пешком с посошком...
— Вот! — не выдержал Орешков. — Вот, мужики, пример для вас! Она женщина, а такая туристка была! Бабка, разреши тебя сфотографировать. Сахаров, расставляй аппарат! Это-ж будет фурор в газете. „Первая женщина туристка . Бабка, слезь на минуту с полатей...
Бабка спустила ноги в залатанных валенках и слезла, опираясь носком о печурку.
— Вот сюда, бабушка! Сюда у окошечка!—хлопотал Орешков.— Вы должны гордиться такой бабкой! Она — пионер в области туризма! Бабку сняли, а Сахаров дал ей еще полтину денег. — Мы про тебя в городе напишем...
Бабка сгромоздилась снова на полати и сказала:
— Одна ли я ли, милые детоньки, была? Вон еще Пелагеевна со мной ходила... И ее бы одарить то не грех... — Тоже туристка?!
— Фуристка, по-вашему, или как... А по-старому богомолками мы все прозывались...
— Богомо-олками?
— Ага, бо-омолками... По святым местам, ведь, ходили. И в Перменьской-то у Симеона Верхотурского были и в Чернигове городе к раке мощам Федора Столпника прикладывались...
Орешков молча расплатился за молоко и вышел с Сахаровым из избы. Вдогонку им неслось мерное бабкино бормотанье:
— И в город Петер заходили. К отцу Ивану Кронштадскому, царство ему небесное и вечный упокой.
В л. Тоболяков
Северо-двинское губземуправление выработало анкету для агрономов, содержащую свыше 80.000 вопросов; каждый агроном губернии получил по сотне таких анкет. (Кр. № 116)
Рисунок Н. Радлова
Не пахнет сеном над лугами... Чтеньем душу веселя,
Бабы с граблями рядами Ходят, списки шевеля.
ВЫСОЧАЙШИЙ БРОДЯЖКА
Румынский принц Кароль обратился к итальянскому правительству с прось ой разрешить ему пробыть некоторое время на Ривьере.
Принцу бедному на двери Показали лорды-звери;
Ах, нельзя ль, по крайней мере,
Стать хоть на Ривьере? Но в ответ грохочет Дуче:
И не суйся, парень, лучше,
Мы привышней лордов к буче:
Выставим—покруче!! “
К Марианне принц стремится: „Мной намечена, де, Ницца , Но в ответ девица-сице:
„Просим прочь катиться!!
Принцев мозг — во власти мрака: „Чепуховинка, однако — Беспризорен, как собака;
Дернуть, что ль, в Монако? Дернул. Сунулся. И — на-ка: Не пущают и в Монако!
„Ты, мол, бука! Ты, мол, бяка!“... Ну и жисть, однако!!!
В. Князев
ТУРИСТКА
Молодые туристы Орешков и Сахаров оторвались, наконец, от железной дороги и зашагали по проселочным колдыбоинам, забираясь все глубже и глубже в нутро страны родной.
Полдневали они в деревне Егоршино. Сидели в избе, полной мух, и пили холодное, с погребного снега молоко.
— Теперь, товарищи крестьяне, не то, что в прежнее время! — говорил Орешков, раздавая мужикам книжки о многополье, о вреде алкоголя и прочих превосходных вещах. — В сесесер все больше и больше развивается туризм, городской народ интересуется деревней в общем и целом... А вот деревня...
~ — Уж, известно! — вздохнул какой-то коричневый мужик. — Живем мы, как мухи: дале избы не летаем.
— Неужели у вас есть, кто и в уездном своем городе не бывал? — спросил Сахаров, вылавливая упавшую в молоко муху.
— Эка, городе? — сказал кто-то. — Рази, что в солдатах когда. А то ют далее межи и не ходим. Не то в город, в село вон ездим, когда крестимся, венчаемся, да как помрешь на погост свезут...
— Не все так, — закрякала с пол тей простоволосая бабка. — Не все т к. Есть и хожалый народ. Я вон всюю Расею всходила. Аж и теперь ноги гудут.
— Истинная правда! — поддержали бабку. —Уж, она столько исходила. Уж, прямо вдоль и поперек.
— И в других губерниях была? — сказал Орешков, развернув маршрутную карту, испещренную карандашными заметками.
— У-y, милые! Еще как! И в Вологодской губернии была, и Киевской и Черниговской, и Новогородской и Перьменской...
— И Пермской?! — удивленно воскликнули Сахаров и Орешков. — Да, ведь, это от вас километров тысяча будет?
— Не знаю, милые. Насчет чего не знаю, то не совру. А только пермянский народ помню. Еще поговорка про них складена— пермски солены уши. И в Вятской была. Эти вячки народ хватский — семеро одного не боятся.
— И все, бабка, пешком? — поражались молодые туристы. — А то как же! Пешком с посошком...
— Вот! — не выдержал Орешков. — Вот, мужики, пример для вас! Она женщина, а такая туристка была! Бабка, разреши тебя сфотографировать. Сахаров, расставляй аппарат! Это-ж будет фурор в газете. „Первая женщина туристка . Бабка, слезь на минуту с полатей...
Бабка спустила ноги в залатанных валенках и слезла, опираясь носком о печурку.
— Вот сюда, бабушка! Сюда у окошечка!—хлопотал Орешков.— Вы должны гордиться такой бабкой! Она — пионер в области туризма! Бабку сняли, а Сахаров дал ей еще полтину денег. — Мы про тебя в городе напишем...
Бабка сгромоздилась снова на полати и сказала:
— Одна ли я ли, милые детоньки, была? Вон еще Пелагеевна со мной ходила... И ее бы одарить то не грех... — Тоже туристка?!
— Фуристка, по-вашему, или как... А по-старому богомолками мы все прозывались...
— Богомо-олками?
— Ага, бо-омолками... По святым местам, ведь, ходили. И в Перменьской-то у Симеона Верхотурского были и в Чернигове городе к раке мощам Федора Столпника прикладывались...
Орешков молча расплатился за молоко и вышел с Сахаровым из избы. Вдогонку им неслось мерное бабкино бормотанье:
— И в город Петер заходили. К отцу Ивану Кронштадскому, царство ему небесное и вечный упокой.
В л. Тоболяков