ВЕСЕННЕЕ
К окнам душного отдела, Возвратясь, должно быть, с юга, Беззаботно прилетела Неизвестная пичуга.
Стукнув крылышками в стекла, Улетела к синей выси.
Эти стекла мыли: Фекла И уборщица Анисья.
С плеч крутых сползали блузки. Розовели руки, ноги.
В это время — в час нагрузки — Подводил помбух итоги.
Созерцая ноги эти,
Вытирая лоб от пота,
Он стихи „входящей Кетти Написал среди отчета.
Он писал, разбрызгав пятна, О „Дыхании черемух .
Он свершил невероятный
В счетоводном деле промах.
И от этого с испуга
Чуть не умер за конторкой, Спровоцирован пичугой И весеннею уборкой.
Дм. Цензор
ЭКЗАМЕН
Старая дева, христова невеста, Марья Яковлевна Оглоблина, живущая в крайней комнате с капитальной стеной, ждет жениха. Жених так себе. Не важнецкий. Служит курьером в Пищетресте, Звонит жених долго и серьезно, как домой. В дверь сначала просовываются его длинные усы, Оглоблина зажигает керосинку и ставит на нее запаянный в носке чайник. Курьер ходит по комнате, считает шаги и говорит баском:
— Три на три. Две сажени у вас. Почем за сажень платите?
— Плата обыкновенная. По заработку. Когда рубль восемьдесят, когда рубль восемьдесят семь. Да еще рубль хозяевам за электричество.
Курьер смотрит на сундук, стоящий на полешках, и говорит, поглаживая усы: — Это дорого. За электричество-то.
За чаем курьер, будто невзначай, вынимает из жилетного кармашка золотой пятирублевик и, играя им между пальцев, дипломатично предлагает:
— Вот принес вам для примера свой золотой. У вас наверное золотые-то есть? Думаю, женщи на одинокая, ей всегда вместо империала полуимпериал могут всунуть. — Да что вы! — отмахивается Оглоблина. — Откуда у меня с своих заработков золотые? Курьер хитро улыбается.
_ Да вы померяйте только. Чтоб на будущие времена вам полуимпериал за империал не всучили. Вон, одной знакомой, вместо брильянтов, стеклышки на Центральном рынке всучили. — Не имею я золотых, — говорит Оглоблина. — Какие у нас заработки по б-му разряду! — А какие, именно?
Оглоблина достает с полки серенькую расчетную книжку „ватерщицы фабрики „Красное Знамя .
Курьер внимательно рассматривает ее. — 71 рубль. Это хорошо...
— А это, что за вычет? — неожиданно сурово спрашивает он.
— Это в союз... Работа у нас тонкая. Глазастая Как проглядишь, так брак. Строгая работа. Прямо сказать, не женская работа.
— А вас не сократят несчастным случаем?
— Не за что. У меня сноровка и глаз очень вострый.
Курьер подозрительно засматривает ей в глаза. Потом просит:
— У меня вот пуговица болтается у пиджака. Сделайте милость, пришейте.
Оглоблина из жестяной коробки с надписью „Сельди достает нитки, иголку. Ловко вдевает нитку в иголку. Курьер облегченно вздыхает:
— Да, глаз у вас еще хороший. Без очков нитку вдеваете. Это хорошо.
Пуговица пришита. Курьер достает из кармана слегка пожелтевшую карточку, на которой он снят молодым человеком в солдатской лихой форме, и подает снимок Оглоблиной. — Вот обещал вам карточку с себя. — Какой моложавый вы здесь!
— Еще-бы! — хвастается курьер. — Пятнадцать лет тому назад снимался Оглоблина смотрит на карточку.
— Да... — прибавляет курьер. — За такого м лодца любая женщина пойдет!.. Молчание.
— А сами вы, как получаете? — спрашивает Оглоблина. — 56 рублей, — солидно говорит он.
— Пять-де-сят ше-есть... — разочарованно тянет Оглоблина. — Да и мужчина вы, кажется, здоровый. Не инвалид?
— В курьеры инвалидов не берут, — строго говорит он. — Это, может, в швейцары.
— Инвалид сам себе без швейцаров судьбу может устроить. Вон у нас работница Суслова вышла за инвалида об одной ноге, так он в ларьке табачком свободно 80 рублей выторговывает. Она сожалительно смотрит на курьера.
— И на войне вы были, а не фарт, значит, вам, чтоб ногу или руку оторвало...
Миловал бог!
Оглоблина подпирает щеку кулаком.
— Хоть-бы полруки не было, это все равно инвалидство считается и на ларечное место право-б имели.
И неожиданно строго, с некоторым превосходством, добавляет:
— Я вот не люблю еще, которые мужчины хрипят. Вон у нас жилец ва стеной во сне храпит, так я кровать свою к капитальной стенке отставила.
Скоро курьер прощается. Дома он идет к квартирному хозяину и берет отданные под залог пятирублевика брюки.
— Ну, как? — спрашивает хозяин, принимая свой золотой. — Серьезная женщина! — говорит курьер, получая штаны.
А Оглоблина укладывается спать и советуется вполголоса с кошкой.
— Одно дело только, что усы, — говорит она, посматривая на курьерову карточку, — а так, что!? Жених незавидный. Не инвалид, ни что, 56 рублей... Эх! Кабы инвалид был, а то, что...
Она быстро засыпает, насторожи» на 6 часов будильник. Храпит она во сне страшно, со свистом, с завыванием, точно ветер в трубе.
Даже кошка просыпается, недовольно читает, вертит хвостом и перебирается на новое место. Подальше.
Вл. ТоболЯКОВ
БЮРОКРАТИЧЕСКИЕ
„ВСТАВОЧКИ
Рис. Л. Г,
Палки, которые иногда попадают в колеса.
К окнам душного отдела, Возвратясь, должно быть, с юга, Беззаботно прилетела Неизвестная пичуга.
Стукнув крылышками в стекла, Улетела к синей выси.
Эти стекла мыли: Фекла И уборщица Анисья.
С плеч крутых сползали блузки. Розовели руки, ноги.
В это время — в час нагрузки — Подводил помбух итоги.
Созерцая ноги эти,
Вытирая лоб от пота,
Он стихи „входящей Кетти Написал среди отчета.
Он писал, разбрызгав пятна, О „Дыхании черемух .
Он свершил невероятный
В счетоводном деле промах.
И от этого с испуга
Чуть не умер за конторкой, Спровоцирован пичугой И весеннею уборкой.
Дм. Цензор
ЭКЗАМЕН
Старая дева, христова невеста, Марья Яковлевна Оглоблина, живущая в крайней комнате с капитальной стеной, ждет жениха. Жених так себе. Не важнецкий. Служит курьером в Пищетресте, Звонит жених долго и серьезно, как домой. В дверь сначала просовываются его длинные усы, Оглоблина зажигает керосинку и ставит на нее запаянный в носке чайник. Курьер ходит по комнате, считает шаги и говорит баском:
— Три на три. Две сажени у вас. Почем за сажень платите?
— Плата обыкновенная. По заработку. Когда рубль восемьдесят, когда рубль восемьдесят семь. Да еще рубль хозяевам за электричество.
Курьер смотрит на сундук, стоящий на полешках, и говорит, поглаживая усы: — Это дорого. За электричество-то.
За чаем курьер, будто невзначай, вынимает из жилетного кармашка золотой пятирублевик и, играя им между пальцев, дипломатично предлагает:
— Вот принес вам для примера свой золотой. У вас наверное золотые-то есть? Думаю, женщи на одинокая, ей всегда вместо империала полуимпериал могут всунуть. — Да что вы! — отмахивается Оглоблина. — Откуда у меня с своих заработков золотые? Курьер хитро улыбается.
_ Да вы померяйте только. Чтоб на будущие времена вам полуимпериал за империал не всучили. Вон, одной знакомой, вместо брильянтов, стеклышки на Центральном рынке всучили. — Не имею я золотых, — говорит Оглоблина. — Какие у нас заработки по б-му разряду! — А какие, именно?
Оглоблина достает с полки серенькую расчетную книжку „ватерщицы фабрики „Красное Знамя .
Курьер внимательно рассматривает ее. — 71 рубль. Это хорошо...
— А это, что за вычет? — неожиданно сурово спрашивает он.
— Это в союз... Работа у нас тонкая. Глазастая Как проглядишь, так брак. Строгая работа. Прямо сказать, не женская работа.
— А вас не сократят несчастным случаем?
— Не за что. У меня сноровка и глаз очень вострый.
Курьер подозрительно засматривает ей в глаза. Потом просит:
— У меня вот пуговица болтается у пиджака. Сделайте милость, пришейте.
Оглоблина из жестяной коробки с надписью „Сельди достает нитки, иголку. Ловко вдевает нитку в иголку. Курьер облегченно вздыхает:
— Да, глаз у вас еще хороший. Без очков нитку вдеваете. Это хорошо.
Пуговица пришита. Курьер достает из кармана слегка пожелтевшую карточку, на которой он снят молодым человеком в солдатской лихой форме, и подает снимок Оглоблиной. — Вот обещал вам карточку с себя. — Какой моложавый вы здесь!
— Еще-бы! — хвастается курьер. — Пятнадцать лет тому назад снимался Оглоблина смотрит на карточку.
— Да... — прибавляет курьер. — За такого м лодца любая женщина пойдет!.. Молчание.
— А сами вы, как получаете? — спрашивает Оглоблина. — 56 рублей, — солидно говорит он.
— Пять-де-сят ше-есть... — разочарованно тянет Оглоблина. — Да и мужчина вы, кажется, здоровый. Не инвалид?
— В курьеры инвалидов не берут, — строго говорит он. — Это, может, в швейцары.
— Инвалид сам себе без швейцаров судьбу может устроить. Вон у нас работница Суслова вышла за инвалида об одной ноге, так он в ларьке табачком свободно 80 рублей выторговывает. Она сожалительно смотрит на курьера.
— И на войне вы были, а не фарт, значит, вам, чтоб ногу или руку оторвало...
Миловал бог!
Оглоблина подпирает щеку кулаком.
— Хоть-бы полруки не было, это все равно инвалидство считается и на ларечное место право-б имели.
И неожиданно строго, с некоторым превосходством, добавляет:
— Я вот не люблю еще, которые мужчины хрипят. Вон у нас жилец ва стеной во сне храпит, так я кровать свою к капитальной стенке отставила.
Скоро курьер прощается. Дома он идет к квартирному хозяину и берет отданные под залог пятирублевика брюки.
— Ну, как? — спрашивает хозяин, принимая свой золотой. — Серьезная женщина! — говорит курьер, получая штаны.
А Оглоблина укладывается спать и советуется вполголоса с кошкой.
— Одно дело только, что усы, — говорит она, посматривая на курьерову карточку, — а так, что!? Жених незавидный. Не инвалид, ни что, 56 рублей... Эх! Кабы инвалид был, а то, что...
Она быстро засыпает, насторожи» на 6 часов будильник. Храпит она во сне страшно, со свистом, с завыванием, точно ветер в трубе.
Даже кошка просыпается, недовольно читает, вертит хвостом и перебирается на новое место. Подальше.
Вл. ТоболЯКОВ
БЮРОКРАТИЧЕСКИЕ
„ВСТАВОЧКИ
Рис. Л. Г,
Палки, которые иногда попадают в колеса.