дров сегодня сжег, только бы прогрело слегка. И все так. — Ховрин пьяно вздохнул: — во всем фальш. Мебель, стильные гарнитуры, Людовики... Тысячи стоит. Подумаешь. Ведь не заплатил же. Вексель выдал. Нашлись дураки, поверили, а ведь смешно. Сообрази. Прислуге три месяца не плочено, кругом всем должен. Моссельпромщику и тому задолжал. Полтинника не бывает. А особняк. Снял у откомхоза на пушку. И не плачу. За полгода аренды не вносил. Да и не внесу. В кармане вошь на аркане, а нужны тысячи. Х-хэ. А, ты дурак, еще чего доброго позавидовал. Ну, сознайся, завидно ведь стало.
— Пожалуй, — нерешительно сказал Кострецов.
— Не пожалуй, а факт А чему завидовать. Нечему. Ты собак возьми. Думаешь, высококровные, золотомедальные чемпионы. Так ведь и тут влип. Одно название — породистые. Ни тебе родословной, ни тебе экстерьера порядочного. Ты на хвост погляди. Нэро, иси — позвал Ховрин.
Огромный дымчатый дог, виляя хвостом, подошел к хозяину.
— На хвост, говорю, погляди. Разве, это хвост. Крючек, вешалка, а не хвост. Думаешь, дог. Чорта с два. Дворняга, самая гнусная, вонючая дворняга. У-у, сволочь... пшла... — рассердился Ховрин и злобно пихнул собаку ногой.
— Послушай — осторожно начал Кострецов; ты вот жалуешься, вопишь. Конечно, тебе виднее. Но, ведь, объективно говоря, дела у тебя вовсе не плохи. У тебя магазин в центре, говорят, один из лучших, чего ж тебе, в самом деле...
— Магазин, — застонал Ховрин — в центре. Один из лучших. Самый лучший. Конечно. Думаешь, магазин настоящий. Дудки-с. Фига-с. Ещебы-с. Одного товара на сорок тысяч. Только знаешь, сколько из этих сорока моих. Ни копейки. Ни одной. Кукиш с маслом у меня, а не магазин. Пополам с Сонькиным держим. А Сонькин в тресте. И товар трестовский. А Сонькин уже в ГЕПЕУ. Доигрался. И я там буду. Не сегодня, завтра засадят. Застрелился бы, право, так ведь, и тут судьба, сукина дочь, издевается. Давеча купил у маклака браунинг, а в нем ударник сломан. Тьфу...
— Скажи — удивился приятель.
— Да ты погоди — схватил его за рукав Ховрин — я тебе главного не показывал. Мы ведь с тобой года четыре не виделись. Помнишь. Жил ты у нас. Жена — покойница жива еще была. Так ты и не знаешь. У меня, ведь, сынишка есть. Пойдем, покажу.
По пути в детскую, Ховрин крякнул и сказал: — Ну и чорт с ним. Не настоящее, пусть не настоящее. И наплевать. Зато хоть последнее утешение есть.
И он умиленно указал Кострецову на мирно спящего розового мальчугана.
— Пятый год, шельмецу. Умница. Философом будет. И самое главное — он пьяно подмигнул приятелю — этот-то не выдаст. Этот-то уж мой Собственный. Настоящий.
Кострецов криво усмехнулся, покраснел и сразу начал прощаться.
О. Бандура
УЛИЧНАЯ ПЕСНЯ
Эй, вы, милые девченки, Под кого наряжены?
Коротки у вас юбченки, Губы напомажены
Я свободная девица.
Рода как бы птичьего,
Называют меня „шкицей , А я не обидчива.
Ждет Васютка за углом, Здесь опасно рыпаться.
У него сегодня взлом — Можно и „засыпаться .
Милый хлещет самогонку, А я милому вдогонку
С прошлогодних имянин Обожаю кокаин.
Кто меня теперь возьмет. — Измотали ночи.
Эх, пошла бы на завод, Стала-б за станочек! Улица, ты, улица!
Двери все замкнулися... Широка ты улица,
Да не к кому притулиться!
Дм. Цензор
РАЗМЫШЛЕНИЯ У ПАРАДНОГО ПОДЪЕЗДА
Губотдел лечебников поддержав ходатайство лечебных учреждений о недопущении к амбулаторному приему
лиц в нетрезвом состоянии.Рис. А. Ю.
— Удивительное дело! Здоровые люди утверждают, что я — больной человек, а в больницу придешь — лечить не хотят. Где же справедли-ик- ВОСТЬ! Ик!