НИКАНДР ПАВЛОВИЧ
За восемь лет (за восемь! ) Никандр Павлович пережил несколько светлых, полных лучезарной надежды дней и — ночей тревожных.
Нужды нет, что в это время было не настоящее, а только советское рождество. Никандр Павлович чувствовал в сердце своем праздник и ликовал безмерно. Настолько ликовал Никандр Павлович, что купил детям елку и, убирая ее звездочками бумажными, улыбался сконфуженно теще.
— Дети-же-ж! Что им политика!..
Но к радости бурной тихо примешивалась грусть.
Известное дело: что имеем — не храним, потерявши — плачем.
И Никандр Павлович, сидя за чаем вечерним и усы сивые обсасывая, говорил теще: — Вот и дождались!.. — Чего?
— Теперь начнется. Конец им. И вздыхал.
— А, все-гаки, грустно как-то... Привык я уж... Завы эти, зампреды... Площадь Урицкого... Свое как-то стало...
И, ложась а постель, долго не спал Никандр Павлович, обуреваемый мыслями:
— Так-с... Дискуссия... А потом?.. Потом придут наши... Гм..
Никандр Павлович ворочался с боку на бок. — В продкоме я служил? Служил. Ну, что ж, что служил. Все служили... Что еще?.. Червонцами спекулировал?.. Ну, что ж! Все спекулировали... Еще что?... Никандр Павлович вздрагивал и холодел под одеялом.
— На демонстрации ходил!.. Это, когда в продкоме... Ффу!..
— И чего ты не спишь? — ворчала жена, — ворочается как мерин.
— Почему мерин? — удивлялся Никандр Павлович, садясь на постели. — Холодно.
— Где ж там холодно, когда весь день топили?.. С похмелья у тебя трясение, а не холодно.
Утром бежал Никандр Павлович на угол за газетой, но газеты не было. Праздники.
— Знаем мы эти праздники, — ухмылялся Никандр Павлович. — Небось, и печатать некому. Дождались!
И снилась Никандру Павловичу Москва пылающая и на кремлевской стене, скрестивший руки на груди, генерал Евграф Никодимович Убейкобыла, его однокашник по корпусу.
И говорит Убейкобыла голосом зычным:
— Приведите ко мне товарища Никандра!.. — Ваше превосходительство! Не ходил я на демонстрацию; она на меня нашла... — А в продкоме служил? — Служил. — Вззятть!..
Жена стонала во сне и ругалась:
— Детям бы покой дал! Всю ночь орешь, как оглашенный. Зиночку напугал.
А утром уходили сны ночные и сердце трепыхалось, как птичка:
— Дом! Дом вернут!!!
И вышли однажды газеты. И все в них было обыденно. И так же крыли Чемберлена фельетонисты и издевались над меьшевиками передовицы. — А... эта.. как ее... дискуссия?..
Никандр Павлович пробежал газету и, выпучив глаза, спросил газетчика: — А дискуссия?..
— Это вчерась было... Сегодня нетути... Есть и вчерашняя. Извольте.
Никандр Павлович развернул газету и пробежал лист за листом.
Потом осмотрелся. Так же бежали трамваи, автомобили и извозчики. Равнодушные красноармейцы вели в тюрьму спекулянта. Шли пионеры с барабанным боем. Худощавый рабочий с портфелем торопился в райком на работу. А развал? А Убейкобыла?..
Никандру Павловичу стало грустно.
Но где-то в уголке сердца шевелился радостно червячок:
— Я, все-таки, ходил на демонстрацию... И еще неизвестно, что было бы...
Придя домой, Никандр Павлович долго ругался с женой, так как не мог найти затерянного ею удостоверения о службе в продкоме.
Р. Волженин
СНЕЖКИ
Снежками лупит в шкета шкет, А я-то рыжий, что-ль?
Или поэту в тридцать лет Не по плечу их роль?
Снег талый мну и юн и рьян, Беру прицел и... р-раз!!
А в это время мальчуган
Снежок влепил мне в глаз.
Ах, чорт возьми! Я тот, чей смех, Всех жалит сотней жал,
Я пред мальчишкой, как на грех, Постыдно спасовал...
Нет! Мести жаж-жду!! Мну снежок, В глазах огонь угроз.
А в это время мягко — чмок! — Ком снежный влип мне в нос. И я, что видом всем в пример, Смешон, как мокрый гусь... — Алло! товарищ пионер! Довольно уж... Сдаюсь!
— Сдаешься? Что ж! Шагай в кусты, — Того не бьют, кто смят.
Физ... некультурен, дядька, ты, А это скверно, брат.
Костя Шелонский