дину лихихъ испытаній, вновь возложить на себя тяготу эласти и историческую отцовъ нашихъ шапку Мономаха.
Призываемъ всѣхъ вѣрныхъ сыновъ отечества къ исполненію своего святого долга передъ помазанникомъ Божіимъ—строгому и неукоснительному повиновенію царю въ минуту тяжелыхъ испытаній и подъ угрозой немедленнаго разстрѣла безъ суда и слѣдствія.
Великъ Богъ земли Русской и молитвенникъ ея, старецъ Григорій!
Данъ въ Царскомъ Селѣ, въ день (такой-то) мѣсяца (такого-то) года 1917-го, благополучнаго же царствованія нашего въ 23-й.
На подлинномъ собственной Его Императорскаго Величества рукою начертано
Николай.
Скрѣпилъ: Министръ Императорскаго Двора (Подпись неразборчива: не то Воейковъ-Кувакинскій, не то Ленинъ.)
Стихли звонкіе аккорды Смѣлыхъ ленинскихъ цитатъ, И въ оправу Держиморды
Былъ оправленъ демократъ.
Ахъ, въ Мюраты съ миной гордой Онъ стремился много лѣтъ, Но внезапно Держимордой
Прогремѣлъ на цѣлый свѣтъ. Русь пошла по страннымъ хордамъ Вмѣсто линіи прямой,
И раздолье Держимордамъ Въ часъ разрухи роковой.
Ну, а все-жъ мы вѣримъ твердо, Что и въ наши времена Не побить ему рекорда, Ибо Русь еще умна.
Тотъ, кто сѣетъ бури злыя, Будетъ выброшенъ за бортъ, И избавится Россія
Отъ зловредныхъ Держимордъ...
Ш ПІОНЪ НА КУРОРТЪ. Ночь тиха. Віолончели
Вторятъ скрипкамъ въ тишинѣ. Дремлетъ море, дремлютъ ели; Ходятъ тучки по лунѣ. Буржуазные напѣвы
Уплываютъ въ мракъ ночной; Дамы, дѣвы, полудѣвы
Бродятъ пестрою волной. Отдыхая въ Сестрорѣцкѣ Отъ Еолненій и хлопотъ,
Готлибъ Шмитъ, шпіонъ нѣмецкій, На террасѣ кофе пьетъ.
Передъ Шмитомъ въ морѣ справа Волны ласково шумятъ,
И вдали бурлитъ, какъ лава, Взбудораженный Кронштадтъ. А налѣво передъ Шмитомъ Въ мракѣ лѣса, у рѣки,
Въ обалдѣніи сердитомъ Бой ведутъ большевики, Увлеченные идеей
Незамѣтно овладѣть
Сестрорѣцкой батареей, Чтобъ громить буржуевъ впредь... Подъ пальбу и вальсъ старинный Беззаботно глядя вдаль,
Готлибъ Шмитъ съ довольной миной Гордо шепчетъ: „Кблоссаль!
Правда, денегъ вышло много: Алченъ русскій большевикъ. Но, въ сложеніи итога,
И успѣхъ за то великъ! Скоро-скоро Шмитъ со славой Въ свой вернется фатерландъ,
Добрый кайзеръ скажетъ: „браво , Оцѣнивъ его талантъ.
И какъ дѣятель полезный, Хоть и русско-тыловой,
Онъ получитъ крестъ желѣзный За лихой іюльскій бой...
Шмитъ мечтаетъ; дремлютъ ели; Ходятъ тучки по лунѣ, И вдали віолончели
Вторятъ скрипкамъ въ тишинѣ. Wega.
Рис. Ив, Степанова,
На фронтѣ румыны громятъ австрійцевъ. На Невскомъ членъ С, С, и Р. Д, Лобченко громитъ румынъ
Призываемъ всѣхъ вѣрныхъ сыновъ отечества къ исполненію своего святого долга передъ помазанникомъ Божіимъ—строгому и неукоснительному повиновенію царю въ минуту тяжелыхъ испытаній и подъ угрозой немедленнаго разстрѣла безъ суда и слѣдствія.
Великъ Богъ земли Русской и молитвенникъ ея, старецъ Григорій!
Данъ въ Царскомъ Селѣ, въ день (такой-то) мѣсяца (такого-то) года 1917-го, благополучнаго же царствованія нашего въ 23-й.
На подлинномъ собственной Его Императорскаго Величества рукою начертано
Николай.
Скрѣпилъ: Министръ Императорскаго Двора (Подпись неразборчива: не то Воейковъ-Кувакинскій, не то Ленинъ.)
Григорій Бостуничъ.
ДЕРЖИМОРДЫ.
Стихли звонкіе аккорды Смѣлыхъ ленинскихъ цитатъ, И въ оправу Держиморды
Былъ оправленъ демократъ.
Ахъ, въ Мюраты съ миной гордой Онъ стремился много лѣтъ, Но внезапно Держимордой
Прогремѣлъ на цѣлый свѣтъ. Русь пошла по страннымъ хордамъ Вмѣсто линіи прямой,
И раздолье Держимордамъ Въ часъ разрухи роковой.
Ну, а все-жъ мы вѣримъ твердо, Что и въ наши времена Не побить ему рекорда, Ибо Русь еще умна.
Тотъ, кто сѣетъ бури злыя, Будетъ выброшенъ за бортъ, И избавится Россія
Отъ зловредныхъ Держимордъ...
В. Голиновъ.
Ш ПІОНЪ НА КУРОРТЪ. Ночь тиха. Віолончели
Вторятъ скрипкамъ въ тишинѣ. Дремлетъ море, дремлютъ ели; Ходятъ тучки по лунѣ. Буржуазные напѣвы
Уплываютъ въ мракъ ночной; Дамы, дѣвы, полудѣвы
Бродятъ пестрою волной. Отдыхая въ Сестрорѣцкѣ Отъ Еолненій и хлопотъ,
Готлибъ Шмитъ, шпіонъ нѣмецкій, На террасѣ кофе пьетъ.
Передъ Шмитомъ въ морѣ справа Волны ласково шумятъ,
И вдали бурлитъ, какъ лава, Взбудораженный Кронштадтъ. А налѣво передъ Шмитомъ Въ мракѣ лѣса, у рѣки,
Въ обалдѣніи сердитомъ Бой ведутъ большевики, Увлеченные идеей
Незамѣтно овладѣть
Сестрорѣцкой батареей, Чтобъ громить буржуевъ впредь... Подъ пальбу и вальсъ старинный Беззаботно глядя вдаль,
Готлибъ Шмитъ съ довольной миной Гордо шепчетъ: „Кблоссаль!
Правда, денегъ вышло много: Алченъ русскій большевикъ. Но, въ сложеніи итога,
И успѣхъ за то великъ! Скоро-скоро Шмитъ со славой Въ свой вернется фатерландъ,
Добрый кайзеръ скажетъ: „браво , Оцѣнивъ его талантъ.
И какъ дѣятель полезный, Хоть и русско-тыловой,
Онъ получитъ крестъ желѣзный За лихой іюльскій бой...
Шмитъ мечтаетъ; дремлютъ ели; Ходятъ тучки по лунѣ, И вдали віолончели
Вторятъ скрипкамъ въ тишинѣ. Wega.
Рис. Ив, Степанова,
„Громъ побѣды, раздавайся!
На фронтѣ румыны громятъ австрійцевъ. На Невскомъ членъ С, С, и Р. Д, Лобченко громитъ румынъ