самоотверженная борьба съ ними, борьба, не позволявшая ему ,остановиться‘ на трудовомъ пути, заставлявшая его стремиться впередъ все съ большимъ упорствомъ, мѣняя пріемы и краски, зорко присматриваясь къ техническимъ завое
ваніямъ современности, въ поискахъ за новыми способами воплощенія той
художественной сущности, которая и есть красота. Вотъ почему до самой смерти Сѣровъ сумѣлъ сохранить ,молодость‘, примыкалъ, не смотря на свое несочувствіе крайнимъ новаторскимъ ,измамъ‘, къ художникамъ передового лагеря, и, уйдя сначала отъ передвижниковъ, ушелъ впослѣдствіи и отъ ,Союза‘. Его мастерство было непрерывнымъ исканіемъ. Его мастерство было подвигомъ всей жизни. Не обладая виртуозностью многихъ западныхъ мастеровъ (тутъ я никакъ
не могу согласиться съмнѢніемъ И. Грабаря о томъ, что Сѣровъ писалъ бодрѣе Ренуара, [*] — до Ренуара лучшей эпохи, и какъ колористу, и какъ ремесленнику кисти, ему было далеко), зато онъ былъ проникновеннѣе и задушевнѣе ихъ.
Какъ бы мы ни восхищались блестящей живописью импрессіонистовъ, само отношеніе ихъ къ природѣ остается, въ значительной мѣрѣ, внѣшнимъ. Красочная и свѣ
товая поверхность міра — словно преграда, за которую они не переступаютъ. Этимъ объясняется и исключительно ,пейзажное‘ отношеніе импрессіонистовъ къ человѣче
скому лицу. Между ними не было психологовъ портрета. Испытавъ, одинъ изъ первыхъ въ Россіи, освѣжающее и освобождающее вліяніе импрессіонизма, уже будучи ху
дожникомъ, прошедшимъ тяжелую школу нашей Академіи и РѢпинской мастерской, Сѣровъ, однако, не измѣнилъ завѣтамъ русскаго психологическаго искусства. Какъ портретистъ, онъ продолжилъ преемственно Рѣпина, Ге, Крамского, Федотова, — по крайней мѣрѣ, то лучшее, что заключаетъ въ себѣ реализмъ этихъ типично
русскихъ художниковъ. Но оставаясь продолжателемъ (и это въ высшей степени цѣнно), онъ стремился — сначала безсознательно, а потомъ съ глубокой вѣрой въ свою правоту — прочь отъ нихъ, прочь отъ всего, что безысходно провинціально и безвкусно въ отечественной живописи ХІХ-го вѣка. Онъ началъ съ по
дражанія Рѣпину. Но быстро нашелъ свой путь — путь синтеза чистѣйшей эсте
тики (возведенной въ культъ импрессіонистами) и національнаго психологизма... Уже въ концѣ 80-хъ годовъ, портреты Сѣрова казались лучемъ солнца на передвижныхъ выставкахъ. Въ нихъ сквозило именно то, чего такъ недоставало зна
менитому учителю Сѣрова, да и прочимъ художникамъ товарищества: благородство тона, чувство красоты. Любуясь этими портретами, — и даже еще болѣе ранними,
въ ,черной‘ передвижнической манерѣ (одинъ изъ лучшихъ — портретъ Таманьо въ собраніи В. О. Гиршмана), — отмѣчаешь, прежде всего, глубоко-личный эстетизмъ Сѣрова, безконечно далекій отъ грубой ,сочности‘ Рѣпина и протоколизма Крам
ского. Съ первыхъ же шаговъ СѢровъ-портретистъ обнаруживаетъ тонкое чутье мастера, и это чутье, въ дальнѣйшемъ развитіи его творчества, — какъ бы по
[*] См. дальше стр. 16.
ваніямъ современности, въ поискахъ за новыми способами воплощенія той
художественной сущности, которая и есть красота. Вотъ почему до самой смерти Сѣровъ сумѣлъ сохранить ,молодость‘, примыкалъ, не смотря на свое несочувствіе крайнимъ новаторскимъ ,измамъ‘, къ художникамъ передового лагеря, и, уйдя сначала отъ передвижниковъ, ушелъ впослѣдствіи и отъ ,Союза‘. Его мастерство было непрерывнымъ исканіемъ. Его мастерство было подвигомъ всей жизни. Не обладая виртуозностью многихъ западныхъ мастеровъ (тутъ я никакъ
не могу согласиться съмнѢніемъ И. Грабаря о томъ, что Сѣровъ писалъ бодрѣе Ренуара, [*] — до Ренуара лучшей эпохи, и какъ колористу, и какъ ремесленнику кисти, ему было далеко), зато онъ былъ проникновеннѣе и задушевнѣе ихъ.
Какъ бы мы ни восхищались блестящей живописью импрессіонистовъ, само отношеніе ихъ къ природѣ остается, въ значительной мѣрѣ, внѣшнимъ. Красочная и свѣ
товая поверхность міра — словно преграда, за которую они не переступаютъ. Этимъ объясняется и исключительно ,пейзажное‘ отношеніе импрессіонистовъ къ человѣче
скому лицу. Между ними не было психологовъ портрета. Испытавъ, одинъ изъ первыхъ въ Россіи, освѣжающее и освобождающее вліяніе импрессіонизма, уже будучи ху
дожникомъ, прошедшимъ тяжелую школу нашей Академіи и РѢпинской мастерской, Сѣровъ, однако, не измѣнилъ завѣтамъ русскаго психологическаго искусства. Какъ портретистъ, онъ продолжилъ преемственно Рѣпина, Ге, Крамского, Федотова, — по крайней мѣрѣ, то лучшее, что заключаетъ въ себѣ реализмъ этихъ типично
русскихъ художниковъ. Но оставаясь продолжателемъ (и это въ высшей степени цѣнно), онъ стремился — сначала безсознательно, а потомъ съ глубокой вѣрой въ свою правоту — прочь отъ нихъ, прочь отъ всего, что безысходно провинціально и безвкусно въ отечественной живописи ХІХ-го вѣка. Онъ началъ съ по
дражанія Рѣпину. Но быстро нашелъ свой путь — путь синтеза чистѣйшей эсте
тики (возведенной въ культъ импрессіонистами) и національнаго психологизма... Уже въ концѣ 80-хъ годовъ, портреты Сѣрова казались лучемъ солнца на передвижныхъ выставкахъ. Въ нихъ сквозило именно то, чего такъ недоставало зна
менитому учителю Сѣрова, да и прочимъ художникамъ товарищества: благородство тона, чувство красоты. Любуясь этими портретами, — и даже еще болѣе ранними,
въ ,черной‘ передвижнической манерѣ (одинъ изъ лучшихъ — портретъ Таманьо въ собраніи В. О. Гиршмана), — отмѣчаешь, прежде всего, глубоко-личный эстетизмъ Сѣрова, безконечно далекій отъ грубой ,сочности‘ Рѣпина и протоколизма Крам
ского. Съ первыхъ же шаговъ СѢровъ-портретистъ обнаруживаетъ тонкое чутье мастера, и это чутье, въ дальнѣйшемъ развитіи его творчества, — какъ бы по
[*] См. дальше стр. 16.