М. КУЗМИНЪ
О ПРЕКРАСНОЙ ЯСНОСТИ
ЗАМѢТКИ О ПРОЗѢ
КОГДА твердые элементы соединились въ сушу, а влага опоясала землю морями, растеклась по ней рѣками и
озерами, тогда міръ впервые вышелъ изъ состоянія хаоса, надъ которымъ вѣялъ раздѣляющій Духъ Божій. И дальше—посредствомъ разграничиванія, ясныхъ бо
роздъ—получился тотъ сложный и прекрасный міръ,
который, принимая или не принимая, стремятся узнать, по своему увидѣть и запечатлѣть художники.
Въ жизни каждаго человѣка наступаютъ минуты, когда, будучи ребенкомъ, онъ вдругъ скажетъ: ,я — и стулъ‘, ,я — и кошка‘, ,я — и мячъ‘, потомъ, будучи взрослымъ: ,я — и міръ‘. Независимо отъ будущихъ отношеній его къ міру, этотъ раздѣлительный моментъ — всегда глубокій поворотный пунктъ.
Похожіе отчасти этапы проходитъ искусство, періодически—то размѣряются, распредѣляются и формируются дальше его клады, то ломаются доведенныя до совершенства формы новымъ началомъ хаотическихъ силъ, новымъ нашествіемъ варваровъ.
Но оглядываясь, мы видимъ, что періоды творчества, стремящагося къ ясности, неколебимо стоятъ, словно маяки, ведущіе къ одной цѣли, и напоръ разру
шительнаго прибоя придаетъ только новую глянцевитость вѣчнымъ камнямъ и приноситъ новыя драгоцѣнности въ сокровищницу, которую самъ пытался
низвергнуть. Есть художники, несущіе людямъ хаосъ, недоумѣвающій ужасъ и расщепленность своего духа, и есть другіе—дающіе міру свою стройность. Нѣтъ особен
ной надобности говорить, насколько вторые, при равенствѣ таланта, выше и цѣлительнѣе первыхъ, и не трудно угадать, почему въ смутное время авторы, обнажающіе свои язвы, сильнѣе бьютъ по нервамъ, если не ,жгутъ сердца , мазохическихъ слушателей. Не входя въ разсмотрѣніе того, что эстетическій, нравственный и религіозный долгъ обязываетъ человѣка (и особенно