Рисунки Д. С. Стеллецкаго. ,Гримы‘ къ постановкѣ ,Ѳеодора Іоанновича .
приблизительнаго смысла тѣхъ словъ, которыя читаются надъ мертвецами. И вотъ все же эта ,музыка‘ дѣйствуетъ сильнѣе, нежели самыя патетическія, самыя зна
комыя и заученныя пѣсни. То же и Стеллецкій. МнѢ чужды его святые и его небеса, мнѣ чужда его Москва, его Россія, его Византія. Это — страшная Россія, Это чудовищная для насъ, нынѣшнихъ, Византія — страна живой смерти, летаргіи, какого то душевнаго скопчества. А между тѣмъ нельзя освободиться отъ баюка
ющихъ объятій его темнаго, таинственнаго, колдовского искусства, оно какъ то укладываетъ, чертитъ вокругъ васъ волшебные круги, и уже не встать, не сбросить съ себя тяжелые покровы, не дается подышать свѣжимъ воздухомъ...
Вотъ Стеллецкій сочиняетъ постановку къ очаровательной сказкѣ о ,русской любви‘— къ ,Снѣгурочкѣ‘. Вотъ передъ нимъ тема русской идилліи, возможность повести насъ по милымъ лѣсамъ, погрѣться въ солнышкѣ, побывать въ гостяхъ у до
браго Берендея, насладиться лунными ночами, снѣгомъ. Вся пестрота, и яркость, и звонъ жизни — въ его распоряженіи. Иди, пляши, пой, а взгрустнется къ концу, такъ и грусть сладкая... Почему-же Стеллецкій даетъ совсѣмъ иное и почему этому иному, этимъ ,пейзажамъ изъ Апокалипсиса‘, этимъ пророчествамъ о
приблизительнаго смысла тѣхъ словъ, которыя читаются надъ мертвецами. И вотъ все же эта ,музыка‘ дѣйствуетъ сильнѣе, нежели самыя патетическія, самыя зна
комыя и заученныя пѣсни. То же и Стеллецкій. МнѢ чужды его святые и его небеса, мнѣ чужда его Москва, его Россія, его Византія. Это — страшная Россія, Это чудовищная для насъ, нынѣшнихъ, Византія — страна живой смерти, летаргіи, какого то душевнаго скопчества. А между тѣмъ нельзя освободиться отъ баюка
ющихъ объятій его темнаго, таинственнаго, колдовского искусства, оно какъ то укладываетъ, чертитъ вокругъ васъ волшебные круги, и уже не встать, не сбросить съ себя тяжелые покровы, не дается подышать свѣжимъ воздухомъ...
Вотъ Стеллецкій сочиняетъ постановку къ очаровательной сказкѣ о ,русской любви‘— къ ,Снѣгурочкѣ‘. Вотъ передъ нимъ тема русской идилліи, возможность повести насъ по милымъ лѣсамъ, погрѣться въ солнышкѣ, побывать въ гостяхъ у до
браго Берендея, насладиться лунными ночами, снѣгомъ. Вся пестрота, и яркость, и звонъ жизни — въ его распоряженіи. Иди, пляши, пой, а взгрустнется къ концу, такъ и грусть сладкая... Почему-же Стеллецкій даетъ совсѣмъ иное и почему этому иному, этимъ ,пейзажамъ изъ Апокалипсиса‘, этимъ пророчествамъ о