тѣмъ, первымъ романтизмомъ, все тотъ-же—единственный Іегова, то у этихъ, послѣднихъ въ огородѣ понасажены цѣлые сонмы боговъ. И вотъ легенды то, пожалуй, у поэтовъ и клеятся, но ни одной легенды не возникнетъ вокругъ современныхъ поэтическихъ именъ. Это можно сказать почти съ увѣ
ренностью. Сирано де Бержеракъ или хотя бы Жераръ де Нерваль? Пушкинъ? Шевченко?
Оставьте, пожалуйста.
И здѣсь расщепленіе слишкомъ замѣтно. Тѣ, не-эстетическіе романтики, напротивъ, никакихъ легендъ не изображаютъ, но они сами—легенды. И такъ расщепъ то давно есть, а размежеваться никакъ не могутъ. Все эстетики нѣтъ-нѣтъ, да и вообразятъ себя трагичными, будто это то же, что трагедіи писать.

* * ** * * Ч

емпіонъ нашихъ молодыхъ несомнѣнно Александръ Блокъ.
Это въ полномъ смыслѣ слова и безъ малѣйшей ироніи краса подрастающей поэзіи, что краса!—ея очарованіе.
Не только настоящій, природный символистъ, но онъ и самъ—символъ. Напечатанныя на картъ-посталяхъ черты являютъ намъ изящнаго Андрогина, а голосъ кокетливо, намѣренно безстрастный, бѣлый, таитъ, конечно, самыя нѣжныя и самыя чуткія модуляціи.
Маска Андрогина — но подъ ней въ самой поэзіи ярко выраженный мужской типъ любви, любви, которая умѣетъ и обманно плѣнить и, когда надо, когда того хочетъ женщина, осилить, и весело оплодотворить.
Но я особенно люблю Блока вовсе не когда онъ говоритъ въ стихахъ о любви. Это даже какъ-то меньше къ нему идетъ. Я люблю его, когда не съ искусствомъ—что искусство?—а съ диковиннымъ волшебствомъ онъ хо
дитъ около любви, весь одинъ намекъ, одинъ томный блескъ глазъ, одна чуть слышная, но уже чарующая мелодія, гдѣ и слова-то любви не вставить. Кто не заучилъ въ свое время наизусть его ‚Незнакомки‘? Въ интродукціи точно притушенные звуки
Потомъ идетъ крендель, уже классическій, котелки, уключины... дискъ кри
Горячій воздухъ дикъ и глухъ И правитъ окриками пьяными Весенній и тлетворный духъ.
Слова точно уплыли куда-то. Ихъ не надо, пусть звуки говорятъ, что имъ вздумается...
По вечерамъ надъ ресторанами...
cornet-à-piston.