Въѣздъ.
Изъ альбома И. Я. Билибина.
Щука нырнула въ глубь, но всаженная въ ея спину острога, дѣлала ее плѣнницей. Между рыбой и людьми началась безмолвная борьба. Щука то круто поворачивалась, увлекая за собой лодку, то всплывала почти на самую поверхность воды, какъ неуклюжее бревно.
Колыванскій зорко слѣдилъ за всѣми ея движеніями — онъ спустилъ древко остроги, оно было все погружено въ воду, веревку же, привязанную къ древку, онъ обмоталъ во
кругъ кисти руки. Ярость щуки не ослабѣвала — рыба рвалась, подплывала подъ самый бортъ, словно намѣ
реваясь опрокинуть лодку. Когда шестъ вынырнулъ, Колыванскій схва
тилъ его и всадилъ еще глубже въ спину щуки. Она вздрогнула, нырнула, всплыла наверхъ.
Колыванскій подтянулъ ее къ лодкѣ, схватилъ за жабры. Ловкимъ дви
женіемъ онъ ее извлекъ изъ воды и бросилъ на дно лодки. Щука разинула пасть, словно задыхаясь, но Колыванскій ударилъ ее по лбу деревян
ной колотушкой. Лѣвый глазъ рыбы выскочилъ изъ глазницы и повисъ на тонкой жилкѣ. Щука затихла.
— Греби обратно! — скомандовалъ инспекторъ: больше лучить не будемъ.
Онъ сѣлъ на лавку. Мальчишка подбросилъ въ огонь пукъ лучинъ, багровый свѣтъ залилъ лодку, пловцовъ, груду убитой рыбы.
Іона повернулъ лодку.
— Н-да, — сказалъ инспекторъ, вытирая руки носовымъ платкомъ: — ла
вливалъ я рыбу удочками, колодками, бродилъ бродцомъ, а все жъ-таки лу
чить куда интереснѣе. Плывешь, плывешь, кругомъ черная ночь, неоглядная пустыня.
— Смотритъ человѣкъ въ пустынѣ на свое сердце, — отозвался Іона:— кругомъ темно — душа темна, глубока вода — глубоки страсти да напасти; тамо плаваетъ гадъ, щука плещется, тамо камни да водоросли.
— Вотъ оно что! — усмѣхнулся инспекторъ: — вотъ ты какой...
Нѣкоторое время они плыли молча, только потрескивали сучья въ рѣшет
кѣ, да спадала съ веселъ вода. Въ окружающей тьмѣ лодка была пла
вучимъ освѣщеннымъ островкомъ, но все же ночь располагала къ печали и къ меланхоліи.
— Да-съ! — вздохнулъ инспекторъ, отвѣчая своимъ думамъ: — не веселое время, не веселое...
Іона поднялъ весла, какъ крылья; и вновь опустилъ. Лодка скользнула въ темноту. Щука на днѣ лодки согнула хвостъ, затрепетала.
- Живая! — удивился инспекторъ и принялся бить колотушкой рыбу по головѣ — кровь смѣшалась съ мозгомъ, съ разбитыми костями.
— И что впереди, и что будетъ — никому неизвѣстно! — закончилъ свои разсужденія инспекторъ.
— Извѣстно, да не вамъ! — промолвилъ Іона.
— А кому?
Старикъ, поднявъ весла, коротко отвѣтилъ:
— Богу!
И опустилъ весла; лодка поплыла,
въ безмолвіи и тишинѣ.
Изъ альбома И. Я. Билибина.
Щука нырнула въ глубь, но всаженная въ ея спину острога, дѣлала ее плѣнницей. Между рыбой и людьми началась безмолвная борьба. Щука то круто поворачивалась, увлекая за собой лодку, то всплывала почти на самую поверхность воды, какъ неуклюжее бревно.
Колыванскій зорко слѣдилъ за всѣми ея движеніями — онъ спустилъ древко остроги, оно было все погружено въ воду, веревку же, привязанную къ древку, онъ обмоталъ во
кругъ кисти руки. Ярость щуки не ослабѣвала — рыба рвалась, подплывала подъ самый бортъ, словно намѣ
реваясь опрокинуть лодку. Когда шестъ вынырнулъ, Колыванскій схва
тилъ его и всадилъ еще глубже въ спину щуки. Она вздрогнула, нырнула, всплыла наверхъ.
Колыванскій подтянулъ ее къ лодкѣ, схватилъ за жабры. Ловкимъ дви
женіемъ онъ ее извлекъ изъ воды и бросилъ на дно лодки. Щука разинула пасть, словно задыхаясь, но Колыванскій ударилъ ее по лбу деревян
ной колотушкой. Лѣвый глазъ рыбы выскочилъ изъ глазницы и повисъ на тонкой жилкѣ. Щука затихла.
— Греби обратно! — скомандовалъ инспекторъ: больше лучить не будемъ.
Онъ сѣлъ на лавку. Мальчишка подбросилъ въ огонь пукъ лучинъ, багровый свѣтъ залилъ лодку, пловцовъ, груду убитой рыбы.
Іона повернулъ лодку.
— Н-да, — сказалъ инспекторъ, вытирая руки носовымъ платкомъ: — ла
вливалъ я рыбу удочками, колодками, бродилъ бродцомъ, а все жъ-таки лу
чить куда интереснѣе. Плывешь, плывешь, кругомъ черная ночь, неоглядная пустыня.
— Смотритъ человѣкъ въ пустынѣ на свое сердце, — отозвался Іона:— кругомъ темно — душа темна, глубока вода — глубоки страсти да напасти; тамо плаваетъ гадъ, щука плещется, тамо камни да водоросли.
— Вотъ оно что! — усмѣхнулся инспекторъ: — вотъ ты какой...
Нѣкоторое время они плыли молча, только потрескивали сучья въ рѣшет
кѣ, да спадала съ веселъ вода. Въ окружающей тьмѣ лодка была пла
вучимъ освѣщеннымъ островкомъ, но все же ночь располагала къ печали и къ меланхоліи.
— Да-съ! — вздохнулъ инспекторъ, отвѣчая своимъ думамъ: — не веселое время, не веселое...
Іона поднялъ весла, какъ крылья; и вновь опустилъ. Лодка скользнула въ темноту. Щука на днѣ лодки согнула хвостъ, затрепетала.
- Живая! — удивился инспекторъ и принялся бить колотушкой рыбу по головѣ — кровь смѣшалась съ мозгомъ, съ разбитыми костями.
— И что впереди, и что будетъ — никому неизвѣстно! — закончилъ свои разсужденія инспекторъ.
— Извѣстно, да не вамъ! — промолвилъ Іона.
— А кому?
Старикъ, поднявъ весла, коротко отвѣтилъ:
— Богу!
И опустилъ весла; лодка поплыла,
въ безмолвіи и тишинѣ.