СЦЕНА И КУЛИСЫ.

„Княгиня Островская“,
опера кн. Вяземскаго.
Слушали оперу кн. Вяземскаго. Нечего сказать, одолжили, ваше сіятельство!
Разумѣется всякій имѣетъ право сочинить, или, правильнѣе, натаскать изъ другихъ авторовъ какую угодно плохую вещь, но... злоупотреблять-то этимъ правомъ не слѣдуетъ!
Хоры, ансамбли, аріи, а ужь въ особенности ансамбли... Господи, твоя воля! Можетъ же существовать подобное несчастье! Мы, напр., слышали въ первый разъ въ жизни дуэтъ въ одинъ голосъ: оба дуэтирующіе поютъ все время одно и то же; или септетъ въ пять голосовъ: три басса поютъ одну и ту-же пар
тію... Вѣдь, этакъ и „мильонтетъ“ составить немудрено!
Бѣдные пѣвцы наши, бѣдные несчастливцы! А паче всего г. Барцалъ, г-жа Стефани и г. Буховицкій, ибо они поютъ главныя ро
ли. Авторъ тужится сочинить оперу, дирекція тужится разучить ее, пѣвцы тужатся ее спѣть,
г. Мертенъ тужится продирижировать, а часть публики (ярусной) тужится сдѣлать изъ нея сіятельный успѣхъ. Идетъ какая-то всеобщая натуга! Да бросьте вы, господа, вздоромъ за
ниматься! Ужели у васъ нѣтъ настоящаго дѣла?
А сколько убійствъ и преступленій — страхъ! Одинъ г. Барцалъ совершаетъ два убійства, прирѣзавъ по первоначалу г. Буховецкаго а потомъ г-жу Стефани, и одинъ поджогъ своего имущества (въ афишѣ не сказано, во сколько оно застраховано). „Любвей“ нѣтъ конца! Княгиня Анна - Ларина любитъ князя Юрія -
Барцала; тотъ ее ни въ грошъ не ставитъ, а любитъ княгиню Марью - Стефани, которая обожаетъ князя Семена - Буховецкаго; княгиня Ольга - Дубасова любитъ (и ужасно Фаль
шиво) князя Юрія и княгиню Анну, но не желаетъ любви князя Юрія къ княгинѣ Марьѣ. Затѣмъ всѣ они перегрызаются, бе
рутъ много высокихъ нотъ, г-жа Дубасова и Ларина много детонируютъ, всѣ поютъ много вздора, вытрепованнаго отовсюду, совер
шаютъ убійства, поджоги, сажаютъ другъ друга къ кутузки, освобождаютъ оттуда, проклинаютъ, и... и...
Чортъ знаетъ что, въ итогѣ!
Въ результатѣ: вызовы автора и вѣнокъ бенефиціанту, г. Мертену. Покорно благодаримъ!
Мы, вотъ, посмотримъ, каковъ-то будетъ „фуроръ“ дальнѣйшихъ спектаклей... въ будни, когда поменьше въ театрѣ будетъ „фурорныхъ“ гимназистовъ и блузниковѣ.
Ну, а что говоритъ объ оперѣ публика настоящая, партерная, напримѣръ?
Ботъ, что. Сзади меня сидѣли баринъ съ барыней.
— Что это, какъ они всѣ сегодня поютъ? — спрашиваетъ барыня
— Да чего-жь тутъ пѣть-то? И пѣть-то нечего, — поневолѣ и поютъ... туловищемъ!
И, дѣйствительно, нечего пѣть! Смотрите, господа, чтобы васъ, за ваши добрыя усилія вынезти оперу кн. Вяземскаго, не ошикала публика обыкновенныхъ спектаклей, которой опера едвали можетъ понравиться... со всѣми ея натугами!
Никсъ и Киксъ.
Прекрасныя нимфы, отбросивъ покровъ,
Изъ волнъ тёмно-синихъ выходятъ: Вкругъ гостя, объятаго чарами сновъ,
Какъ тѣни, по берегу бродятъ.
Одна расправляетъ, склонившись на грудь,
Перо на высокомъ беретѣ;
Другая старается шарфъ разстегнуть При лунномъ мерцающемъ свѣтѣ;
У третьей глаза разгорѣлись... Смѣясь,
На мечъ, весь обрызганный кровью, Съ лукавой улыбкой она оперлась,—
На рыцаря смотритъ съ любовью; Четвертая носится въ пляскѣ вокругъ,
То шепчетъ такъ тихо, уныло: „О, будь моимъ милымъ, красавецъ мой, другъ! О, будь ты навѣкъ моимъ милымъ“!..
А пятая нимфа съ тоскою нѣмой
Къ холодной рукѣ припадаетъ:
Шестая-же, съ шепотомъ страстнымъ: „ты
мой“!—
Горячія губы лобзаетъ...
Но рыцарь не глупъ: не нарушитъ онъ сонъ
При лунномъ, волшебномъ сіяньи: „Цѣлуйте, прекрасныя! думаетъ онъ,—
Не буду считать я лобзаній“!...

М. Соймоновъ. ЧЕРВОННАЯ ДАМА.

Парижская сказка.
Поль Маролинъ страстный игрокъ. Онъ подсмѣивается надъ спиритами, а самъ вѣритъ въ красныя и чорныя карты и всякія картежныя примѣты.
Не такъ давно, около часа ночи, онъ вышелъ изъ клуба съ пятидесятью полуимперьялами въ карманѣ, выигранными въ экартэ.
На дворѣ было темно и сухо. Поль зажегъ сигару и пошелъ вдоль шоссе д Антэнъ. На углу бульвара онъ пріостановился въ нерѣшимости: направо — улица Граммонъ, гдѣ онъ жилъ, налѣво — площадь Оперы съ ярко освѣщенными, шумными ре
сторанами; куда направить путь; домой, спать, или въ кафе? Онъ задумался.
— Пять разъ сряду червонная дама и всѣ пять разъ я на нее выигралъ... не спроста... — пробормоталъ онъ и повернулъ въ сторону кафе.
Едва Поль успѣлъ перейти улицу, какъ къ нему подошелъ лакей въ темной ливреѣ съ богатымъ мѣховымъ воротникомъ и спросилъ, снимая шляпу:
— Позволь спросить: вы, сударь, будете тотъ господинъ, котораго мы ждемъ?
— А, вотъ она, червонная-то дама! — пронеслось въ головѣ Поля.
— Я, — отвѣтилъ онъ громко.
Лакей, поклонился и позвалъ кучера неподалеку стоявшей кареты.
— Онъ, очевидно, ошибается, — подумалъ молодой человѣкъ, —но...
Лакей отворилъ дверцу.
— Все равно, это она, моя червонная дама!
Поль сѣлъ въ карету, лошади помчались во всю прыть. Предстоящее приключеніе настолько зани
мало его, что онъ не обратилъ вниманія на дорогу и опомнился лишь тогда, когда передъ нимъ распахну
лась дверца кареты. Черезъ двѣ секунды Поль очутился въ обширной, богатой прихожей, слабо освѣщенной горящею въ углу, одинокою лампою. Лакей пошелъ впередъ, по широкой мраморной лѣстницѣ, устланной мягкимъ ковромъ. Поль послѣдовалъ за нимъ. Во второмъ этажѣ, на площадкѣ, ихъ встрѣтила молоденькая, щеголеватая субретка. Лакей исчезъ.
Дѣвушка взяла молодаго человѣка за руку и повела по корридору.
— Подождите, — сказала она, останавливаясь у затворенной двери, осторожно постучала въ нее,
затѣмъ отворила и впустила молодаго человѣка въ комнату, освѣщенную только красноватымъ блескомъ догоравшихъ въ каминѣ дровъ.
Поль осмотрѣлся и понялъ, что находится въ
спальнѣ. При колебавшемся свѣтѣ догоравшаго ка

Нимфы.

Изъ Гейне. [*)]
О скалы прибрежныя бьется волна,
Сіянье луны отражая;
На берегѣ, въ чарахъ волшебнаго сна,
Спитъ рыцарь, заботы не зная. [*)] Neue Gechichte, Romanzen, XI.
мина, онъ разсмотрѣлъ прелестную, кокетливую мебель, высокую кровать съ тяжелыми шолковыми драпировками, письменный столъ, заставленный блестящими бездѣлушками, золоченыя рамы на стѣнахъ...
Онъ только бѣглымъ взглядомъ успѣлъ окинуть роскошную обстановку, когда изъ драпировки, прію
тившей кровать, раздался нѣжный, мелодическій голосъ:
— О, милый мой! Какъ я ждала тебя... О, мой Огюстъ! Иди, иди ко мнѣ... Ты не знаешь меня, но я люблю тебя, люблю безумно!.. Каждый ве
черъ я любуюсь тобою, аплодирую тебѣ... обожаю тебя!
Поль подошелъ. Двѣ руки обвились вокругъ его шеи, пламенныя уста впились въ его губы...
— Я тоже люблю васъ, — проговорилъ онъ. — О, повтори, повтори еще это слово!
— Я люблю васъ, — повторилъ Поль, не видя основанія не сдѣлать удовольствія милой особѣ, нѣжно ласкавшей его.
— Ты любишь? О, счастье мое! Это признаніе дороже всего въ мірѣ для меня... Я уже переставала вѣрить въ любовь...
— Я люблю тебя! Давно люблю, — повторялъ Поль, невольно увлекаясь жгучими поцѣлуями.
— Правда?.. Правда?.. Люби, люби меня!.. Всѣ, кого ты любишь, всѣ, кто любилъ тебя, не знали что такое настоящая любовь. Въ моихъ объятіяхъ ты найдешь ее!
Опьяненный этими поцалуями и страсными порывами любящей женщины, Поль съ увлеченіемъ от
вѣчалъ ей поцалуями на поцалуи, ласками на ея ласки...
Передъ разсвѣтомъ, онъ вышелъ изъ комнаты въ чаду нежданнаго счастья и безумныхъ восторговъ, напоминавшихъ собою грезы, навѣваемыя гашишемъ. На улицѣ Поль сообразилъ, что находится въ Сен-Жерменскомъ предмѣстьи; надъ монумен
тальною дверью роскошнаго палаццо виднѣлась надпись:
«Отэль д Адьмарошъ».
Молодой человѣкъ нѣсколько разъ повторилъ это имя, давая себѣ слово найти опять дорогу къ великолѣпному дворцу.
Въ тотъ же вечеръ, обѣдая въ клубѣ, онъ спросилъ одного изъ пріятелей, «своего человѣка» въ большомъ свѣтѣ:
- Знаешь ты отэль д’Альмарошъ?
— Еще бы не знать, — отвѣтилъ пріятель: отлично знаю, и хозяйку какъ нельзя лучше знаю...
баронесса д’Альмарошъ. Она безъ ума влюблена въ Огюста, jeune premier театра Водевиля, — какъ кош
ка влюблена... а самой подъ семьдесятъ... Хочешь посмотрѣть — приходи въ театръ: я покажу тебѣ это чудовище...
— Благодарю... я ее знаю, — отвѣтилъ Поль, едва осиливая злость. Вотъ такъ червонная дама!
В. З. М.
Изъ интимной переписки сына съ матерью.
Отъ сына къ матери.
Милая маинька!
Торговлю колонеяльнымъ товаромъ мы таперича по боку, потому какъ отъ нея окромя убытку ни
чего не предвидится и потерямши на ней триста рублей выходить одна прокламація. А пятьсотъ рублевъ, которые остались, мы; желаемъ нонеча
пустить въ оборотъ по другой части. Въ лавочку ко мнѣ очинно часто захаживали то за селедкой,
то за чѣмъ другимъ господа сочинители, которые въ газетины пишутъ и они говорятъ, что молъ
очинно выгодное дѣло газетины эти издавать и капиталу не требуется. Таперича выходитъ, что мно
гіе господа нажились отъ энтой торговли и мы хотимъ испробовать журналъ для купечества из
дать. И я буду лѣдахтуръ и почетъ мнѣ всяческій. Въ газетинѣ своей мы будемъ пробирать по всѣмъ косточкамъ и коли много подписчиковъ будетъ, деньги можно нажить хорошія. Я и самъ нонеча сочинительствую, статейки пишу, ничего — помѣща
ютъ и очинно довольны. Таперь хлопотать буду, а коли дозволять, такъ хорошая комерція выдетъ и вамъ, маинька, платокъ кашемировый пришлю,