«Войдите, войдите», — проговорила мадамъ, улыбаясь, какъ майское утро.
Хозяйка ложи встрѣтила Клода на порогѣ. Ея силуэтъ чудно вырисовывался на ослѣпительномъ фонѣ ярко освѣщенной залы, и — какой силуэтъ!
Корридорная, по природной скромности и въ виду достаточнаго приношенія, поспѣшила отворить дверь. Рука дамы очутилась въ рукѣ студента. Онъ почувствовалъ нѣчто въ родѣ ударовъ гальванической баттареи и едва могъ прошептать:
— Извините, сударыня, я такъ взволнованъ... прикосновеніе къ этой перчаткѣ, которую вы уронили... — И которую вы мнѣ возвратите.
— И которую я вамъ возвращу, быть можетъ... — Какъ «быть можетъ»?
— Да, сударыня, быть можетъ... заставляетъ меня дрожать, какъ въ лихорадкѣ.
— Тѣмъ скорѣе слѣдуетъ ее возвратить.
— Эго зависитъ отъ взгляда и отъ темперамента. Я же весь огонь... пламя.
— Мнѣ-то что за дѣло!?
— Конечно, пока вы меня едва знаете... Но когда узнаете короче...
— Ни малѣйшаго желанія не имѣю. Вотъ фантазія!
— Противъ судьбы идти нельзя.
— Такъ мнѣ суждено узнать васъ...
— Короче, чѣмъ знаетъ кто либо изъ моихъ друзей.
— Какъ вы смѣете говорить такъ... За кого вы меня принимаете!
— Принимаю... какъ могу... за себя и для себя, если...
— Не угодно-ли вамъ выйти изъ моей ложи? — Совсѣмъ неугодно. Благодарю покорно.
Изъ этого слѣдуетъ, что самая маленькая собачка при большой услужливости можетъ натворить огром
ныхъ бѣдъ. Примите это къ свѣдѣнью, читатель,
и не развивайте въ вашихъ собакахъ пріятныхъ въ обществѣ талантовъ!
В. З. М.
— Онъ сдѣлалъ предложеніе моей дочери.... Онъ — кассиръ; значитъ — впереди у него карьера: „хапенъ-гевезенъ“ — и за границу; но, вотъ бѣда: онъ робокъ,— совѣстливости въ немъ этой самой еще много... Ну, какъ хапнетъ, да мало!?.. Ужасно трудно въ наши дни предсказать судьбу человѣка!...
ЗНАКОМЫЕ ТИПЫ. II. Практикъ.
— Разъ?
— Не уйду... — Два?
— Остаюсь... — Три?
— До конца дней моихъ.
— Такъ сядьте, по крайней мѣрѣ... несноснѣйшій человѣкъ!
Передъ концомъ пятаго акта, Стефани выходила изъ театра подъ руку съ Клодомъ.
— А живете вы? — спросила она.
— Въ концѣ корридора... на лѣво... третій этажъ. Лѣстница прекрасная, пологая... Нумеръ седьмой... Улица Monsieur le Prince.
— Седьмой нумеръ... А тамъ на дворѣ, въ третьемъ этажѣ, живетъ одинъ архитекторъ?
— Архитекторъ... А что, развѣ?..
— Какъ глупо! Я была хорошо знакома съ его сестрою...
На углу улицы Мазарини маленькія перчатки цвѣта сотерна лежали въ корманѣ Клода, руки соединились въ нѣжныхъ пожатіяхъ.
— Ахъ! Я, Богъ знаетъ, какое безуміе для тебя дѣлаю... Я горю отъ стыда...
— Если-бы ты знала, какъ это идетъ къ тебѣ... — Какія у тебя маленькія руки и нѣжныя... для мужчины. Поклянись мнѣ, что ты живешь одинъ? — Ты сама увидишь.
— Дай слово, что ты никого не любишь? — Клянусь!
— Все таки это очень... очень странно... Ты живешь въ седьмомъ нумерѣ. Я бывала тамъ на дворѣ, у архитектора... у сестры, то-есть, архи
тектора... тамъ одна... дрянь ужасная, жила съ флейтистомъ... и, представь себѣ, еще съ любов
никомъ... въ томъ-же домѣ... Такая дрянь... еще хвалилась, что у нея руки не хуже моихъ.
— Вотъ вздоръ! Другой пары такихъ ручекъ нѣтъ на земномъ шарѣ.
— Впрочемъ, и она могла похвалиться: она носила ботинки 32 нумеръ. — Неужели!?
— Да, одна во всемъ Парижѣ. — А какъ ее зовутъ?
— Это на что-же тебѣ?.. Женевьева - Ланья ножка... и только ножка: страшная дурища.
«Моя дульцинея», — подумалъ Клодъ.
— Необыкновенная дура!.. Во всемъ городѣ только и есть одинъ человѣкъ глупѣе ея: ея любовникъ.
— Э, оставь ихъ... давай, лучше, о себѣ говорить. Что намъ до нихъ за дѣло?
— Клодъ, милый мой... — говорила на другой день дама съ глазами орѣховаго цвѣта, — какъ не хочется вставать. Такъ хорошо здѣсь. Ты идешь въ городъ... ну, иди, если ужь необходимо разста
ваться; только возвращайся скорѣе, а не то я часа черезъ два умру съ голода... Принеси персиковъ, винограда, конфектъ и макаронъ... Оставь мнѣ Спота, я съ нимъ буду говорить о тебѣ...
Клодъ ушелъ за персиками и конфектами. Стефани поднялась съ постели и хотѣла надѣть его туфли. Такая невидаль крайне удивила Спота; онъ опрометью бросился изъ комнаты и черезъ минуту поставилъ передъ Стефани туфли Женевьевы.
— Ахъ, злодѣй!... Разбойникъ!.. — восклицала она, тщетно стараясь натянуть на ногу крошечныя туфли. — Каково! Я ношу 33 нумеръ, а это 32. Сомнѣнья быть не можетъ, — это ея туфли.
Между тѣмъ Клодъ навсегда покончилъ съ маленькими темнокрасными ботиночками и, сіяющій отъ счастья, съ конфектами, виноградомъ и прочимъ возвратился домой. Квартира была пуста. Спотъ мирно, сладко почивалъ на хорошенькихъ туфляхъ
Сандрильоны.
Хозяйка ложи встрѣтила Клода на порогѣ. Ея силуэтъ чудно вырисовывался на ослѣпительномъ фонѣ ярко освѣщенной залы, и — какой силуэтъ!
Корридорная, по природной скромности и въ виду достаточнаго приношенія, поспѣшила отворить дверь. Рука дамы очутилась въ рукѣ студента. Онъ почувствовалъ нѣчто въ родѣ ударовъ гальванической баттареи и едва могъ прошептать:
— Извините, сударыня, я такъ взволнованъ... прикосновеніе къ этой перчаткѣ, которую вы уронили... — И которую вы мнѣ возвратите.
— И которую я вамъ возвращу, быть можетъ... — Какъ «быть можетъ»?
— Да, сударыня, быть можетъ... заставляетъ меня дрожать, какъ въ лихорадкѣ.
— Тѣмъ скорѣе слѣдуетъ ее возвратить.
— Эго зависитъ отъ взгляда и отъ темперамента. Я же весь огонь... пламя.
— Мнѣ-то что за дѣло!?
— Конечно, пока вы меня едва знаете... Но когда узнаете короче...
— Ни малѣйшаго желанія не имѣю. Вотъ фантазія!
— Противъ судьбы идти нельзя.
— Такъ мнѣ суждено узнать васъ...
— Короче, чѣмъ знаетъ кто либо изъ моихъ друзей.
— Какъ вы смѣете говорить такъ... За кого вы меня принимаете!
— Принимаю... какъ могу... за себя и для себя, если...
— Не угодно-ли вамъ выйти изъ моей ложи? — Совсѣмъ неугодно. Благодарю покорно.
Изъ этого слѣдуетъ, что самая маленькая собачка при большой услужливости можетъ натворить огром
ныхъ бѣдъ. Примите это къ свѣдѣнью, читатель,
и не развивайте въ вашихъ собакахъ пріятныхъ въ обществѣ талантовъ!
В. З. М.
— Онъ сдѣлалъ предложеніе моей дочери.... Онъ — кассиръ; значитъ — впереди у него карьера: „хапенъ-гевезенъ“ — и за границу; но, вотъ бѣда: онъ робокъ,— совѣстливости въ немъ этой самой еще много... Ну, какъ хапнетъ, да мало!?.. Ужасно трудно въ наши дни предсказать судьбу человѣка!...
ЗНАКОМЫЕ ТИПЫ. II. Практикъ.
— Разъ?
— Не уйду... — Два?
— Остаюсь... — Три?
— До конца дней моихъ.
— Такъ сядьте, по крайней мѣрѣ... несноснѣйшій человѣкъ!
Передъ концомъ пятаго акта, Стефани выходила изъ театра подъ руку съ Клодомъ.
— А живете вы? — спросила она.
— Въ концѣ корридора... на лѣво... третій этажъ. Лѣстница прекрасная, пологая... Нумеръ седьмой... Улица Monsieur le Prince.
— Седьмой нумеръ... А тамъ на дворѣ, въ третьемъ этажѣ, живетъ одинъ архитекторъ?
— Архитекторъ... А что, развѣ?..
— Какъ глупо! Я была хорошо знакома съ его сестрою...
На углу улицы Мазарини маленькія перчатки цвѣта сотерна лежали въ корманѣ Клода, руки соединились въ нѣжныхъ пожатіяхъ.
— Ахъ! Я, Богъ знаетъ, какое безуміе для тебя дѣлаю... Я горю отъ стыда...
— Если-бы ты знала, какъ это идетъ къ тебѣ... — Какія у тебя маленькія руки и нѣжныя... для мужчины. Поклянись мнѣ, что ты живешь одинъ? — Ты сама увидишь.
— Дай слово, что ты никого не любишь? — Клянусь!
— Все таки это очень... очень странно... Ты живешь въ седьмомъ нумерѣ. Я бывала тамъ на дворѣ, у архитектора... у сестры, то-есть, архи
тектора... тамъ одна... дрянь ужасная, жила съ флейтистомъ... и, представь себѣ, еще съ любов
никомъ... въ томъ-же домѣ... Такая дрянь... еще хвалилась, что у нея руки не хуже моихъ.
— Вотъ вздоръ! Другой пары такихъ ручекъ нѣтъ на земномъ шарѣ.
— Впрочемъ, и она могла похвалиться: она носила ботинки 32 нумеръ. — Неужели!?
— Да, одна во всемъ Парижѣ. — А какъ ее зовутъ?
— Это на что-же тебѣ?.. Женевьева - Ланья ножка... и только ножка: страшная дурища.
«Моя дульцинея», — подумалъ Клодъ.
— Необыкновенная дура!.. Во всемъ городѣ только и есть одинъ человѣкъ глупѣе ея: ея любовникъ.
— Э, оставь ихъ... давай, лучше, о себѣ говорить. Что намъ до нихъ за дѣло?
— Клодъ, милый мой... — говорила на другой день дама съ глазами орѣховаго цвѣта, — какъ не хочется вставать. Такъ хорошо здѣсь. Ты идешь въ городъ... ну, иди, если ужь необходимо разста
ваться; только возвращайся скорѣе, а не то я часа черезъ два умру съ голода... Принеси персиковъ, винограда, конфектъ и макаронъ... Оставь мнѣ Спота, я съ нимъ буду говорить о тебѣ...
Клодъ ушелъ за персиками и конфектами. Стефани поднялась съ постели и хотѣла надѣть его туфли. Такая невидаль крайне удивила Спота; онъ опрометью бросился изъ комнаты и черезъ минуту поставилъ передъ Стефани туфли Женевьевы.
— Ахъ, злодѣй!... Разбойникъ!.. — восклицала она, тщетно стараясь натянуть на ногу крошечныя туфли. — Каково! Я ношу 33 нумеръ, а это 32. Сомнѣнья быть не можетъ, — это ея туфли.
Между тѣмъ Клодъ навсегда покончилъ съ маленькими темнокрасными ботиночками и, сіяющій отъ счастья, съ конфектами, виноградомъ и прочимъ возвратился домой. Квартира была пуста. Спотъ мирно, сладко почивалъ на хорошенькихъ туфляхъ
Сандрильоны.